Добивались этого несколькими путями. Во-первых, в распоряжении ОКРО НКВД находился список Ветошева[421] и «памятная книжка» Вилесова[422]. По версии следствия, в этих документах под видом «стахановцев» и «ударников» содержались списки членов повстанческой организации[423]. Списки облегчали работу следователей. Достаточно было обнаружить человека, например, в «памятной книжке», и необходимость в других документах отпадала.

Второй путь, вспомогательный: выписки из допросов уже арестованных и признавшихся людей. Здесь тоже фигурируют списки, правда, не такие бездонные, как у Ветошева и Вилесова. Не брезгают использовать и «мертвые души». Выстраивалась цепочка признательных показаний, причем в начале этой цепочки ставилось несуществующее лицо. По крайней мере, в 50-х гг. установить личности признававшихся и место нахождения подлинников допросов сотрудники КГБ не могли[424].

Подведем итоги. Приказ № 00447 указывал на деревню как главное место, где обитают враги советской власти. Несмотря на это, в Прикамье главный удар «кулацкой операции» был нанесен совсем не по сельской местности. Лишь четверть репрессированных в этом регионе граждан являлась деревенскими жителями. При этом самой пострадавшей подгруппой были колхозники, а с точки зрения национальной принадлежности — русские, коми-пермяки (22,3 % репрессированных!), татары и башкиры.

Согласно идеологии приказа № 00447 прежде всего арестовывать следовало «бывших». Однако их поведение далеко не всегда давало повод для ареста и тем более жестокого наказания. К тому же этих «бывших» не хватало для выполнения плана арестов. Первая проблема снималась относительно легко: материалы следствия подгонялись под обвинение, невзирая на нестыковки. Вторую решить было невозможно, и работники ГБ начали арестовывать людей, принадлежавших к категориям, не указанным в приказе, т. е. рядовых колхозников вместе с начальством — с председателями, бригадирами, членами правлений и т. п. Судя по показаниям свидетелей 1950-х гг., среди них нередко встречались люди, лояльные к власти, ценные работники.

Известный американский историк Шейла Фицпатрик в своей работе «Сталинские крестьяне» описывает региональные судебные процессы 1937 г. над районным начальством. Особенность этих процессов заключалась, помимо прочего, в том, что простые колхозники на них могли свободно критиковать бывшее руководство, припоминая им все обиды последних лет. Ни до, ни после этого «сталинские крестьяне» подобной свободы не имели. Для обозначения этой уникальной ситуации Ш. Фицпатрик использовала образ карнавала — праздника, на котором на время люди играют не свойственные им роли, когда многое позволяется[425].

На наш взгляд, перечень социальных персонажей, участвующих в этом «празднике», можно расширить. В 1937–1938 гг. участниками кровавого карнавала становились и следователи НКВД. Они вдруг оказались в особой ситуации, когда совсем не обязательными стали следственные процедуры и выполнение закона. Стало возможным арестовать «бывшего» за то, что он «бывший», или подозрительного или вообще случайно подвернувшегося человека. Для статистики.

Подавляющее большинство репрессированных сельских жителей было арестовано и осуждено в течение четырех месяцев: в августе-ноябре 1937 г. Трудно точно установить причины резкого снижения количества арестов в сельском Прикамье. С одной стороны, возможно, сыграл свою роль климатический фактор. «Изъятия» деревенских жителей в зимних условиях не позволяли поддерживать необходимый темп выполнения и перевыполнения плана, которого требовали сверху. Гораздо рациональнее было производить массовые аресты в больших городах, вроде Кизела или Перми.

Основаниями для «изъятий» были агентурные донесения и показания свидетелей, датированные иногда 1935–1936 гг. Чаще всего арестованные обвинялись в антисоветской агитации и контрреволюционном повстанчестве, что влекло за собой расстрел (чаще всего) или 10 лет лагерей, т. е. максимальные из предусмотренных наказаний.

Большинство репрессированных сельских жителей обвинялись в том, что были участниками повстанческих объединений. Конструирование этих объединений следователи проводили на основе выявленных дружеских, официальных, родственных и религиозных связей арестованных. По требованию свердловского начальства обвиняемых включали в состав большой общеуральской повстанческой организации, однако не во всех районах следователи сразу начали выполнять это «пожелание». Зачастую придуманные группы имели локальный характер, т. е. их деятельность не распространялась за пределы места проживания арестованных.

Шабалин В.

Репрессии против служащих по приказу № 00447 исследуются на основании материалов, хранящихся в Государственном общественно-политическом архиве Пермской области (ГОПАПО). Во-первых, это следственные и надзорные дела арестованных (более 50 единиц хранения, некоторые дела объемом до 5 томов). Во-вторых, база данных на репрессированных в Прикамье, составленная работниками архива. В базе в качестве значимых были выбраны следующие данные: имя, партийность, социальное положение, образование, профессия и место работы, характер предыдущих репрессий и компрометирующие данные, место проживания до ареста, дата ареста и осуждения, обвинение при аресте и при осуждении, кем арестован и кем осужден, приговор и информация о прекращении дела. Анализ статистических данных производился при помощи программы SPSS.

Однако эти данные нельзя считать совершенно точными в связи с некоторыми особенностями имеющейся базы:

1) не у всех репрессированных, перечисленных в базе, указан осуждающий орган, то есть тройка УНКВД;

2) графы «социальное положение» и «место работы» не всегда были заполнены;

3) в базе были обнаружены неточности, например, в графе «социальное положение» некоторые служащие записаны как крестьяне или рабочие, а некоторые крестьяне, рабочие или служители культа были названы служащими. Последнюю проблему удалось решить путем тщательного просмотра графы «место работы» и отсева «не служащих».

Таким образом, по базе репрессированных было обнаружено, что из 7959 человек, прошедших через тройки при УНКВД за период проведения массовой операции по приказу № 00447, был 1151 служащий, что составляет 15,5 % от общего числа осужденных.

Национальный состав репрессированных служащих довольно разнообразен: один голландец, по два марийца, мордвина, серба, болгарина, венгра, удмурта, чеха. Количество представителей разных национальностей примерно соответствует общей картине проживающих на территории Прикамья народов и территориальному распределению репрессий по приказу 00447. Коми-Пермяцкий округ — третий по количеству репрессированных служащих, поэтому 63 коми-пермяка — вполне объяснимое число.

Можно предположить, что среди раскулаченных, высланных на территорию Прикамья, большинство должны быть украинцами и белорусами. Однако по базе мы этого не наблюдаем. Большинство репрессированных служащих — русские (793 человека — 68,7 %). Кроме того, данные таблицы 1 (см. ниже) в очередной раз свидетельствуют о том, что следователи НКВД не делали различий между особыми приказами. Среди множества национальностей мы можем наблюдать и немцев (26 человек), и прибалтов (43 человека), против которых были направлены другие секретные приказы. Но судила их местная тройка НКВД, что свидетельствует, что их взяли по приказу № 00447. Не следует забывать также, что изъятие инобазы сопровождалось приписыванием национальной принадлежности, когда поляками (по базе их слишком уж много — 51 человек) становились, например, украинцы и белорусы. Так, в округе Коми «вместо иностранцев арестовывались украинцы, белорусы, евреи и из др. национальностей»[426].