В 1937 году профессиональному машинисту Лукиных было 45 лет, и повидал он многое. Прошел через Гражданскую войну: был мобилизован в армию Колчака в 1919 г., служил в Красной армии в 1920–1921 гг. В 1930–1933 годах состоял в ВКП(б), но был исключен как «белогвардеец» во время очередной из партийных чисток рядов.

Жил Лукиных в восьмиквартирном доме для рабочих пос. Водораздельная. Семья была по тем временам обыкновенная: жена, двое детей — 22-летняя дочь Раиса и 6-летний сын Валерий; да его родители, по возрасту уже пенсионеры. Брат жил в Перми, сестра Мария была замужем и жила, по всей видимости, отдельно…

В анкете арестованного местом рождения указан г. Усолье, село Веретея Свердловской области. Образование: 3 группы сельской школы. Свою профессиональную карьеру рабочего Павел Иванович начал еще до революции, о чем и было указано в анкете арестованного в графе о дореволюционном социальном положении. Судимостей он не имел, репрессиям ранее не подвергался, в участии в бандах или к. р. восстаниях не обвинялся.

Единственным недостатком биографии можно считать указание на службу в белой армии в качестве добровольца. Но ровесники Лукиных знали, что в Гражданскую войну рабочие железной дороги, а значит, и депо ст. Водораздельная принудительно мобилизовались в армию и белыми, и красными, когда местность попадала под контроль какой-либо из армий.

Арестовали Павла Ивановича 6 августа 1937 г., на второй день после официального начала массовой операции органов НКВД, инициированной Оперативным приказом народного комиссара внутренних дел № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и др. антисоветских элементов». Приказ предписывал местным органам НКВД произвести широкомасштабные аресты внутренних врагов, которые согласно материалам следствия по антисоветским формированиям в больших количествах затаились в сельских районах страны:

С большим трудом в фигуре Павла Ивановича Лукиных можно было увидеть участника белого движения. Для своего железнодорожного начальства он был одним из ценных работников: профессиональным машинистом с большим опытом работы, которому можно было доверить управление неисправным паровозом, когда срочно требовалось — несмотря на все объективные трудности — выполнять работу и план. Иначе сложно понять, почему начальник депо через десять дней, дождавшись, чтобы скандал с поломкой паровоза № 1030 утих, вернул его на работу в прежней должности. Разве что встать на позицию оперуполномоченного 3-го отделения УГБ Головнина, который начал допрос с вопроса «В какое время вы ушли в гражданскую войну к белым» и далее использовал по преимуществу обличающие формулировки:

Но со следователем вряд ли можно согласиться. И не только потому, что Лукиных Павел Иванович был впоследствии реабилитирован. Для проводившего оформление следственных документов оперуполномоченного Головнина (если это делал он сам), как и для многих других реальных исполнителей репрессивных приказов, арестованные не были подозреваемыми, которых следовало в чем-то изобличать, доказывать их вину документально. Нет, подследственные были материалом, из которого требовалось организовать — согласно определенным правилам и технологиям — повстанческие и контрреволюционные сети. Факты их биографий, отношения на производстве, дружеские связи — все это становилось компонентом составленной заранее схемы их контрреволюционной деятельности.

И здесь рабочий статус Павла Ивановича, как и многих других арестованных и осужденных тройками УНКВД в 1937–1938 гг. уральских рабочих, позволял превратить фигуру простого, хотя и квалифицированного машиниста в члена повстанческой сети, регулярно организующей диверсии против советской власти. Начальник депо Девин был назначен на роль руководителя повстанцев. Он был арестован летом 1937 г., еще до начала массовых арестов, инициированных приказом № 00447. Но работа под его руководством вошла в дело Лукиных как отягчающая вину арестованного строчка обвинительного заключения, оперативно подготовленного следователем через четыре дня после ареста Павла Ивановича: «…Произведенным расследованием установлено», — говорилось в документе, — «ЛУКИНЫХ Павел Иванович враждебно настроен к Советской власти, имел тесную связь с осужденными за разрушение транспорта — ДЕВИНЫМ и НИКОЛАЕВЫМ, лично сам и по их указанию проводил диверсионную деятельность по разрушению паровозного парка. Кроме того, систематически проводил среди рабочих к-p троцкистскую агитацию, восхвалял бандита ТРОЦКОГО и дискредитируя мероприятия, проводимые Сов. Властью и вождей партии и правительства»[332].

На основании обвинительного заключения, без судебных процедур тройка при УНКВД Свердловской области 19 августа 1937 г. приговорила П. И. Лукиных к расстрелу с формулировкой:

Оперативный приказ № 00447 инициировал кампанию по проведению самой масштабной для Прикамья репрессивной акции органов НКВД. Особенностью операции стала ее антирабочая направленность. И это тем более удивительно, что в тексте приказа в череде классово чуждых элементов или враждебно настроенных групп рабочие никак не упоминаются. В приказе встречается лишь невнятная фраза о враждебных элементах, которые скрываются в городах и организуют диверсии на заводах:

Считать это указанием на рабочих сложно, ведь «контингенты, подлежащие репрессии», обозначены вполне определенно. Среди них сразу можно обнаружить кулаков — старых и затаившихся классовых противников новой власти, трудпоселенцев, не оставивших мысли о вредительстве, прочие социально опасные элементы, состоявшие в повстанческих, фашистских, террористических и бандитских формированиях, членов антисоветских партий и даже уголовников, которые таким соседством превращались в классовых врагов советской власти.

Классовый подход к определению врагов, как он был артикулирован в тексте приказа № 00447, делал запланированную кампанию похожей на «кулацкую операцию», проведенную органами ОГПУ в 1929–1931 гг. Отступление от номинирования врагов советской власти на языке истории революционной или партийной борьбы, как-то: «белогвардейцы», «троцкисты», «зиновьевцы» и т. п., оправдывал масштаб репрессий. Ведь «разоблачение» контрреволюционных элементов органами НКВД происходило постоянно на протяжении 1930-х гг. и не было чем-то необычным в репрессивной политике властей. Похожими на «кулацкую» кампанию были и процедуры реализации намеченной по приказу № 00447 операции: разбивка разоблаченных врагов на категории и использование упрощенной процедуры судопроизводства в виде троек при УНКВД. Также отметим, что репрессиям в 1937–1938 гг. подверглись люди, уже ставшие жертвами сталинского ОГПУ в 1929–1930 гг. Тем не менее, будет исторической ошибкой считать обе репрессивные кампании тождественными. В 1929–1930 гг. борьба с «кулаками» проходила вне городов и не коснулась рабочего класса. Согласно тексту приказа могло показаться, что следовало ожидать чего-то подобного и в этот раз. Реальность оказалась совсем иной.