Для того чтобы сотрудники НКВД взялись за такую работу, их надо было, говоря языком эпохи, «хорошенько встряхнуть», или, выражаясь точнее — подвергнуть культурному шоку.
Источники культурного шока
Прежде всего — это падение прежних местных вождей, их мгновенное превращение из любимых и обожаемых руководителей в омерзительных врагов народа. Впрочем, будучи неплохо осведомленными о теневой стороне их повседневного быта, ответственные сотрудники НКВД могли и не разделять казенного восхищения их большевистской скромностью, принципиальностью и близостью к рабочему классу. Но когда в апреле-мае 1937 г. фактически все городские «тузы» Перми были арестованы, это не могло не смутить чиновников в мундирах с синими кантами. Следы растерянности можно обнаружить даже в отредактированных и сокращенных протоколах партийных собраний[188].
Внезапно выяснилось, что враг скрывается и в партийной среде. «Практика нашей борьбы со шпионско-диверсионными и троцкистскими элементами за отчетный промежуток характерна тем, что во вскрываемых и ликвидированных к/p формированиях, в значительном большинстве случаев руководящая роль принадлежала врагам с партийным билетом», — докладывал начальник Ворошиловского горотдела А. П. Моряков своему партийному патрону А. М. Павловскому[189].
Скажем сразу, постулат о руководящей роли членов ВКП(б) во всех контрреволюционных формированиях будет реализован в ходе кулацкой операции. Из лиц, принадлежащих к социальным группировкам, намеченным для ликвидации по приказу 00447, на Урале «сконструируют» повстанческую организацию под руководством региональных партийных и советских начальников. В протоколы допросов руководящих работников союзного и областного звена впечатывались показания о повстанческом штабе во главе с секретариатом обкома ВКП(б):
«Кабаков мне говорил, что в областной повстанческий штаб входят: от правых, второй секретарь Свердловского обкома партии Пшеницин, в прошлом партизан, хорошо знающий военное дело, и работник свердловского горкома партии — Кормилов; от троцкистов — Головин, бывший председатель Областного исполкома, имеющий широкие связи среди бывших уральских партизан;от военных — Василенко, заместитель командующего УралВО, и руководитель Областной организации Осоавиахима — Васильев; от церковников — свердловский митрополит Холмогорцев»[190].
В пермский окружной повстанческий штаб записали: секретаря горкома Голышева — «от правых», секретаря горкома Дьячкова — «от троцкистов», командира 82 стрелковой дивизии Полянского — «от военных», пермского епископа Глеба — «от церковников», директора пивзавода Бахарева — «от эсеров» и некоторых других[191].
Однако самое сильное, как нам кажется, потрясение вызвали сообщения об арестах в НКВД. На апрельском партийном собрании в Перми этой животрепещущей темы коснулся один из ораторов:
«В наших органах есть случаи отдачи под суд некоторых сотрудников, которые потеряли бдительность, связались с врагами народа. Об этом нам дает сигнал и решение ЦИК об отстранении от работы бывшего наркомвнудела Ягода и отдаче его под суд. Я призываю к жестокой критике, ибо без нее мы не сможем быть сильны в борьбе с врагами»[192].
Под напором информации о многочисленных арестах в составе руководящих органов НКВД стушевались и прежде всесильные начальники. Л. Г. Лососу — начальнику Пермского горотдела — на том же партийном собрании указали, что он
«…тоже беспечно относился к работе и не видел контрреволюционера Дьячкова, орудовавшего в горкоме», более того, запретил «коллективное слушание доклада т. Сталина по радио в ноябре 1936 г. — это вопиющее безобразие, антипартийный поступок»[193].
Через неделю партком ВКП(б) органов НКВД, установив
«факт срыва слушания по радио доклада т. Сталина… из-за деляческого подхода к этому вопросу т. Лосос по мотивам служебной загруженности», укажет начальнику горотдела «на непартийное его поведение»[194].
Критика снизу означала, что пошатнулся неоспоримый прежде должностной авторитет, а с ним и надежды на дальнейшее безбедное существование. Тем более руководители территориальных органов лучше рядовых сотрудников были осведомлены о масштабах арестов. Пройдет два-три месяца, и их самих подверстают к делу о чекистском ответвлении заговора на территории Свердловской области[195].
В партийной среде начинают циркулировать слухи, что в органах нечисто, и от них следует держаться подальше. В этой связи характерна первая реакция партийного работника на предложение принять одного из его подопечных на работу в НКВД:
«Неужели такому парню ты не можешь подобрать лучшую работу и суешь его в такую яму?»[196].
Все эти события, происходившие в считаные недели, не могли не отразиться на настроениях рядовых сотрудников НКВД. Вся их прежняя работа была обесценена, сведена к нулю разоблачением грандиозного заговора, охватившего все звенья партийного, государственного (в том числе и их ведомственного) аппарата. Сами же они, как выяснилось, исполняли жалкую роль подручных врагов народа, их невольных пособников или слепых орудий.
Так, начальнику Ординского райотдела НКВД Н. X. Малютину бдительные партийные товарищи вменили в вину то, что он, «…состоя членом бюро Ординского РК ВКП(б), а также членом президиума РИК, не мог не знать, что они выполняют вредительские планы по сельскому хозяйству»[197].
Новые командиры, присланные Москвой, должны были направить сотрудников НКВД на путь искупления своих вольных или невольных грехов: потери бдительности, политической слепоты, идиотской беспечности.
Новые чекистские кадры
Руководство НКВД 1937–1938 гг. состояло как из людей, принадлежащих к кадровому составу органов (таковых было большинство), так и из новобранцев из числа ответственных комсомольских работников. И те, и другие были людьми пришлыми. Часть из них работала в центральном аппарате, как правило, в экономическом отделе — вместе с начальником Свердловского УНКВД Дмитрием Матвеевичем Дмитриевым. Вторые были откомандированы из НКВД УССР, третьи — из областных управлений Российской Федерации — из Ростова-на-Дону, Горького. Кадры перемещали настолько стремительно, что канцелярии не справлялись с переводом соответствующих документов.
Начальник Ворошиловского райотдела НКВД 3. М. Тильман в январе 1939 г. почтительнейше просил заместителя Наркома Меркулова «…помочь в вопросе снятия с партучета, который тянется уже полгода». В июне 1938 г. он был переведен из НКВД УССР в Свердловское управление, туда же должны были отправить и партийные документы, но не переслали[198]. Постепенно в команду Дмитриева вошло и несколько местных работников, обнаруживших нужные профессиональные и личные качества. В Перми таким был Мозжерин — начальник особого отдела 82 стрелковой дивизии, в 1937 г. соорудивший вместе с прибывшим из Свердловска Дмитриевым всесоюзную повстанческую организацию из красноармейцев 61 батальона тылового ополчения, «состоявших из числа бывших служителей религиозного культа», за что НКВД СССР был награжден «боевым оружием и металлическими часами»[199].
