Тем не менее, в окончательном варианте следствия история возникновения ОТД будет изложена в двух, пусть и плохо согласованных между собой, но все же радикально отличающихся от вышеизложенной версиях. Вопрос о том, почему это произошло, может иметь принципиальное значение для понимания сути готовящейся «кулацкой операции» и поэтому нуждается во всестороннем рассмотрении.
После арестов Гуляева и Лебедева и первых же допросов, проведенных еще в начале апреля 1937 г., оперуполномоченные Пермского ГО НКВД должны были понять: волею судьбы им прямо в руки упала «готовенькая» (так сказать — самородная) если и не контрреволюционная организация, то уж во всяком случае — антисоветская группа. Ее лидеры во всем признались, оставалось только оформить бумаги. Наклевывалось рутинное, но вполне убедительное дело: антисоветская агитация и контрреволюционная пропаганда, совершаемая в составе группы. Судя по всему, таков и был первоначальный замысел следствия. Но вскоре от него откажутся, и в апреле-мае 1936 г. красноармейцев 9 отдельного стройбатальона представили как один из элементов разветвленной повстанческо-диверсионной сети, структурой, инициированной сверху. По одной версии ОТД создано по распоряжению митрополита М. Трубина, впоследствии «назначенного» чекистами членом церковно-политического областного центра (ЦПОЦ) и Уральского повстанческого штаба (УПШ); по другой версии это распоряжение отдал уже известный нам ссыльный гомельский епископ Досифей (Степанов), произведенный «органами» в агенты польского генштаба с личным кодовым номером Р-32.
Вот как в феврале 1939 г. изложил по памяти суть происходивших событий бывший начальник V отделения Пермского ГО НКВД А. М. Аликин:
«В конце 1936 года Особым Отделом Пермского ГО НКВД была вскрыта антисоветская группа в 61 батальоне тыл-ополчения, состоящая преимущественно из числа бывших служителей религиозного культа, которая, установив связь с местным духовенством, проводила антисоветскую деятельность среди отдельных групп верующих г. Перми и т/о батальона. Реализация указанной группы совпала с предстоящей подготовкой к выборам в Верховный Совет СССР, на основе чего бывшим начальником УНКВД по Свердловской области Дмитриевым было дано указание Пермскому Горотделу реализовать эту группировку, придав ей шпионско-диверсионную окраску»[105] [выделено нами. — А. К.].
Итак, если суммировать последствия сознательно произведенной переквалификации группировки Гуляева-Лебедева в 9 отдельном стройбатальоне, получится следующее:
а) она возникла не сама собой, а была создана по указанию свыше;
б) она занималась не только агитацией, но и подготовкой диверсий и шпионажем, в конечном счете — подготовкой вооруженного восстания, т. е. представили более опасной, чем она была на самом деле;
в) она была не изолированной, а одной из многочисленных, скрытых пока еще повстанческих ячеек, связанных с заграничной резидентурой.
Осуществлявший эту переквалификацию Дмитриев должен был отдавать себе отчет в том, что он, во-первых, выдвигает прямое обвинение в адрес самого НКВД. Раскрыть маленькую, ничтожную антисоветскую группку, состоящую из маргиналов-церковников, и ликвидировать ее — заслуга. Прошляпить масштабный, грозный, тщательно организованный заговор — преступление. Во-вторых, необходимо было ясно представлять себе, какой именно интенсивности сигнал тревоги подается власти. Если вместо дисперсной, неорганизованной, аморфной антисоветской оппозиции рисуется картина хорошо структурированной, отмобилизованной и готовой действовать пятой колонны, то власть предержащим следует немедля дуть в трубы, бить в барабаны, расчехлять пушки, свистать всех наверх и готовить абордажную команду.
Остается только признать, что начальник УНКВД по Свердловской области достаточно тонко уловил политическую конъюнктуру. В заочном диалоге сталинского руководства и репрессивных органов (несомненно, имевшем место в действительности) поданная им реплика была уместна, своевременна и, пожалуй, даже ожидаема. Именно поэтому дело ОТД станет образцом-парадигмой, а пермский опыт попадет в приказ союзного наркомата как пример для подражания.
Заметим, что критиковать НКВД в ситуации весны-лета 1937 г. для Дмитриева уже не означало бить себя по голове. Подлежал критике другой НКВД, и пример тому подал сам вождь. После направленной в ЦК в сентябре 1936 г. знаменитой сочинской телеграммы Сталина-Жданова, где указывалось на нерасторопность («опоздал как минимум на четыре года») ведомства Г. Ягоды и содержалось требование его немедленной замены Н. Ежовым, в «органах» начался процесс перетряски кадров. В этой ситуации отмежеваться от прежнего, «ягодинского» ведомства, выступив от имени новой, подрастающей и рвущейся к карьерным высотам «ежовской» генерации, было не только можно, но и нужно. «Они» утратили бдительность и недооценили существующие угрозы, мы — нет, мы другие (вспомним упомянутое ранее секретное письмо секретаря Уральского обкома ВКП(б) И. Д. Кабакова, разосланное как раз в двадцатых числах апреля).
Помимо этого, на проходившем с 23 февраля по 5 марта пленуме ЦК было внятно заявлено о существовании в СССР контрреволюционной организации правых, а дела «генералов» этой организации (Н. Бухарина и А. Рыкова) были переданы в НКВД. Но если «генералы» уже арестованы, то где-то же должна находиться и их «армия»? И вот тут-то и становится окончательно ясным смысл переквалификации группы Гуляева-Лебедева. Поступающие из Перми материалы расследования дела Общества трудового духовенства должны были быть именно такими:
— подтверждать опасения власти: пятая колонна действительно существует;
— продемонстрировать, что нити заговора прошивают буквально насквозь все советское общество, тянутся до каждой армейской казармы, заводской проходной, церковного прихода, не признают социальных, национальных, конфессиональных, партийных и прочих границ;
— бить тревогу: угроза, быть может, даже более значительна, чем вы думаете, битва будет жестокой;
— самим фактом раскрытия заговора свидетельствовать о том, что НКВД неусыпно бдит и готов действовать. Он всех спасет, и только он.
После этой реплики, адресованной власти органами НКВД, в сгущающейся политической атмосфере неизбежно должно было повиснуть невысказанное, но почти осязаемое «Позвольте…?». Не следует забывать и о том, что были раскрыты и другие дела, пусть не столь масштабные (чернушинские диверсанты, «черная свадьба» и т. п.), а информация подобного сорта стекалась в Москву отовсюду. На что и последовал ответ: «Арестуйте их всех!», оформленный в виде «Оперативного приказа народного комиссара внутренних дел Союза СССР № 00447».
Но пора вернуться к нашим героям. В сентябре 1936 г. никто из них, разумеется, и не догадывался о том, что активность их компании уже привлекла к себе внимание, что жить им осталось чуть менее года, а на свободе (относительной) гулять — и того меньше. Просто Михаил Чухлов уже украл «малярных красок». И не только украл, но и попытался продать. Захватив с собой Лебедева, он отправился в город, зашел на квартиру к о. Савве (Беклемышеву) и предложил свой товар. Так состоялась вторая встреча Лебедева и Беклемышева, оказавшаяся последней. Покупать краску Беклемышев отказался, но тут любопытный Лебедев стал донимать его вопросами о новой конституции.
У о. Саввы представления о ней были совершенно фантастические:
«…я заявил Лебедеву, что теперь у нас будет введено такое же положение, как и в Англии, т. е. можно будет служить в церкви и беспрепятственно работать в организации»[106].
Раз как в Англии, то, видимо, представив себя почти англичанами, Лебедев и Беклемышев принялись обстоятельно обсуждать предстоящие выборы:
«В этой беседе с Лебедевым я разъяснил ему, что выборы должны происходить с низов, т. е. сначала при всех церквях нужно провести приходские собрания с приглашением всех верующих и на этих собраниях выбрать делегатов; одного от крестьян, а другого от служителей культа на благочинные съезды. И на этих благочинных съездах, как я разъяснил Лебедеву, так же выбрать делегатов по одному человеку от верующих крестьян и по одному человеку служителей культа на епархиальный съезд, а на последнем съезде выбрать делегатов тоже по два человека на Всероссийский съезд, а на этом съезде выбрать представителей в Верховный совет СССР»[107].
