Квартира, судя по планировке, однокомнатная. Хрущевка. Дьявольщина, каждое слово отзывается в голове такой болью, словно мозг стреляет мыслями по нервам. Я подношу к лицу руку — какого черта она забинтована? Левая? Тоже… Что это было, мля? И черт побери, откуда такая вонь? — я скривился и, посмотрев на мужика, устроившегося в кресле, пытаюсь плюнуть на пол, но слюны нет — язык непослушный, как бревно.

— Какого дьявола так воняет?

— Пока тебя здесь не было, не воняло! — отрезает он.

— Дать бы тебе в харю, да неохота чистые бинты пачкать, — огрызаюсь я.

Поднимаюсь и на дрожащих ногах иду к небольшому журнальному столику, где замечаю несколько бутылок минеральной воды. Скручиваю пластмассовую пробку и, обливаясь, жадно пью. Становится немного легче. Забираю с собой еще одну бутылку и, покосившись на мужика, возвращаюсь к кровати. Смятая простыня в каких-то бурых пятках, неподалеку стоит ведро с водой и швабра. Чистюли, едрена мать. Опускаюсь на кровать, брезгливо убрав в сторону тряпки. Господи, как воняет. Перегаром, грязным телом, потом и блевотиной. Высаживаю залпом остатки воды из бутылки и, отбросив ее на кровать, открываю вторую.

— Будь здоров, придурок! — салютую незнакомцу бутылкой, замечая, как он презрительно кривится, и, усмехнувшись, присасываюсь к бутылке.

— Не надоело еще?

— Пшл… нхрдм… — не отрываясь от горлышка, бурчу я.

— Что? — он, как мне кажется, начинает злиться.

— Пшел на хер, дуболом, — повторяю с гадкой ухмылкой и смотрю ему в глаза.

Да, именно так. Я, как говорится, «нарываюсь» на драку, хотя прекрасно понимаю, что эта гора мяса и мышц размажет меня по стенке, не напрягаясь. Так оно даже лучше — голова не будет трещать. «Мертвым все равно — они не кусаются» — как говорил один капитан из детской книжки. Или он был штурманом? Не помню, кем именно, но все равно он был дурак — не видел Нежить, которая рвет плоть так, что брызги крови разлетаются под потолок.

Нет, драться этот мужик не будет. Жаль — лучше уж сразу, чтобы не мучиться похмельем. Но что в нем не так, никак понять не могу. Странный он. И где я? Неужели меня украли, чтобы потребовать выкуп? Эта мысль вызывает такой идиотский приступ смеха, что я начинаю хихикать, будто деревенский дурачок, увидевший голую бабу на озере. Хотя какая, в задницу, разница — где я и что я? После воды начинает мутить — поморщившись, оглядываюсь на ведро.

— Не думай туда блевать! — предупреждает он.

— А хочешь, еще и в штаны наделаю, чтобы тебе убирать пришлось? — кривлюсь в усмешке и опять начинаю ржать, пока не захлебываюсь сухим кашлем.

— Наблюешь — пол твоей мордой вытру, — спокойно информирует надзиратель.

Знаете, что самое смешное? По-моему, он не шутит. Слишком харя у него добрая, даже застрелить охота. Тянусь к поясу. Пусто. Суки, все забрали! Подавив вздох, смотрю на его презрительную ухмылку и отвожу взгляд в сторону — идите вы нахер, господа! Поднимаюсь на ноги и, поморщившись, иду в коридор. О! Ванная комната есть. Она-то мне и нужна. За спиной слышу шаги и вижу охранника, занявшего позицию у двери. Серьезная у него служба — за писающим мужиком подглядывать.

— Ты случаем не пидор? — интересуюсь я, расстегивая джинсы. — Сразу должен заметить, что я — лесбиян. Несмотря на то, что вокруг много красивых мужиков, все равно смотрю исключительно на баб.

Молчит, гаденыш.

— Ты мне поссать спокойно дашь?

Ну вот, уже лучше — хоть немного отвернулся. Ну и ладно, хер с тобой. Дать бы тебе в морду, мужик не-знаю-как-тебя-зовут. Небольшое, висящее над раковиной зеркало отразило мое… мою харю. Да, иначе назвать трудно. Недельная щетина, под глазами синяки, на скуле — кровоподтек. Хорошо погулял, ничего не скажешь! Сейчас я понимаю, что эта вонь исходит именно от меня. Весело, господин Айдаров. Господин, мать твою так… Скорее уж Сашка. Да, Сашка Безымянный, чтобы древний род Айдаровых не позорить. Черт побери, как же башка трещит! Хмуро осматриваю ванную комнату. Чисто. Даже полотенце свежее висит. На небольшой полке лежит запечатанная зубная щетка, бритвенные принадлежности (в виде одноразовых станков) и какой-то гель для душа. Надеюсь, хватит, чтобы смыть грязь с моего тела…

— Но кто смоет грязь с МОЕЙ ДУШИ!!! — кричу я, срывая горло, и почти без замаха бью ребром ладони по раковине. Поднимаю глаза на зеркало и замечаю взгляд охранника. Что это вдруг? Мне показалось или в его глазах и правда жалость? Это чувство приводит меня в бешенство.

— Чего смотришь, мля?! Разбитой раковины не видел?!

— Давай-ка, залезай лучше в душ, парень, — говорит он. — Руку не поранил?

Руку? Я смотрю на осколки, потом медленно перевожу взгляд на руку. Нет, что ей сделается. Пропади все пропадом! Тупо начинаю раздеваться и слышу, как за спиной закрывается дверь. Ушел. И на этом спасибо. На мне какие-то грязные джинсы, порванная байковая рубашка, каких я сроду не носил, и тельняшка. Все грязное, вонючее, в каких-то пятнах. Противно…

Разматываю бинты на руках. Да, судя по сбитым костяшкам пальцев, кому-то сильно не повезло, мог и насмерть забить. Перстня нет. К черту, все к черту! Встаю под душ и яростно растираю тело мочалкой, стараясь не зацепить немного затянувшиеся раны. К старым добавилось несколько новых синяков. Если судить по их размерам, я падал с небоскреба, и не один раз, а как минимум дважды. Когда вылезаю из душа, на стоящей у двери небольшой, тумбочке замечаю пакет с одеждой. Все новое, даже с этикетками. В углу мешка — пухлый заклеенный конверт. Ну да, конечно. Как я умудрился не прое… не потерять эти вещи? Удивительно. Перстень, часы… Ключей от квартиры нет. Мля, там же звери одни! Хотя нет, Виля заходит каждое утро, знает, что могу неожиданно уехать. Сколько же я пил? Твою мать, как стыдно…

Когда я выхожу из ванны, замечаю движение на кухне. Смотри ты мне, какой у меня тюремщик заботливый — на столе большая кружка чая и миска печенья. Нет, про еду и подумать страшно — сразу мутить начинает. Осторожно пробую чай. Кладу еще четыре ложки. Рука подрагивает и сахар сыплется на стол. Пьянь подзаборная!

Мужик застыл у окна, неторопливо пуская дым в форточку, словно меня здесь и нет. Правильно, я и есть пустое место на этой земле. Кто он такой? А вообще какая мне разница? Говорить, да что там говорить, думать — и то не хочется. Вместе с первыми глотками сладкого чая понемногу начинаю вспоминать свои приключения. Конечно, не все. Скажем, большую часть…

Одним вечером меня сильно накрыло, и я, как мне кажется, пошел прогуляться по городу. Даже оружие, помнится, дома оставил. Или нет? Потерял? Ладно, позже выясним. Потом сидел на набережной, наблюдая за гуляющим народом, курил, в каком-то баре выпил коньяку. Потом еще и еще. Что было после этого — хоть убейте, не помню. Память — странная штука; — она умеет забывать именно то, что нам неприятно вспоминать. Эта стерва ничего не доносит до нас полностью — одни цветные обрывки, будто кадры из рекламного трейлера. Может, это и к лучшему — у меня нет желания помнить все. В жизни каждого человека есть много такого, о чем лучше забыть, иначе старость превратится в войну с призраками прошлых лет.

Какие-то девки в клубе? Покуролесил на славу, ничего не скажешь. Кадры, сцены и герои. Да, кстати о героях — я кого-то бил. Позже били меня, но, к сожалению, не добили. Неаккуратно сработали, дилетанты. Будет что вспомнить на пенсии, если доживу.

— Говорить уже можешь? — мужчина поворачивается ко мне.

— Могу…

— А думать? — он усмехнулся, и я вдруг понял, что в нем показалось странным. Слишком умные глаза — для простого дуболома. Темно-зеленого цвета, они явно чужие на этом грубом лице, которое больше похоже на гранитный обломок, слегка обтесанный временем. Для приличия, чтобы людей не пугать.

— С этим сложнее, — я покачал головой и поморщился. — Где я нахожусь?

— В небольшом городке неподалеку от Каунаса. «Им овладело беспокойство, охота к перемене мест, весьма мучительное свойство, немногих благородный крест», — процитировал он.