Тихоновские посланцы подоспели в Донской монастырь уже после патриаршего богослужения. Архиепископ Серафим докладывал патриарху о ходе состоявшихся переговоров и о последних условиях обновленцев. Они сводились к следующему: патриарх Тихон торжественно открывает совместный Поместный собор и сразу же заявляет о добровольном сложении с себя патриарших полномочий, желании уйти на покой в один из скитов. Собор принимает просьбу патриарха и избирает нового. Тем самым ставится точка в тягостном для всех разделении церкви.

Тихон слушал молча. Казалось, он погружен в размышления. Может, он вспоминал, как всего лишь три месяца назад был свергнут обновленцами с патриаршего престола. А теперь угроза отрешения от церковной власти вновь нависла над ним, но при «соучастии», казалось, ранее верных ему епископов. Но вот он встрепенулся, как бы придя к какому-то окончательному решению, и ответ его был прост:

— Уж если я надоел вам, братья, так возьмите метлу и гоните меня… А теперь идите, вас ждут в Михайловском соборе. Как решите, так и будет.

В Михайловском соборе Донского монастыря собралось около тридцати тихоновских епископов. Серафим донес до них и предложения обновленцев, и свой разговор с Тихоном. Обсуждение и в этот раз не помогло выработать общей позиции. Дабы не обострять отношений внутри Патриаршей церкви, решено было оставить дверь открытой для переговоров с обновленцами при условии, что «тихоновцы» едины в том, что не может идти и речи о немедленном отрешении Тихона от власти.

Вечером следующего дня, 27 августа, в канун праздника Успения Богородицы, Сергий Страгородский вновь пришел в Донской. Перед ним высилась громада Успенского собора. Там его ждали. Окна освещались теплым светом свечей. Слышалось негромкое пение. Вокруг храма, где должна была состояться патриаршая служба, уже теснились богомольцы. В этот день их было особенно много, ибо Москва уже была переполнена слухами о необычном событии — публичном покаянии известнейшего русского иерарха, бывшего обновленческого митрополита. С его именем было столь много хорошего и славного связано в прошлом России и Российской церкви. Медленно шел Сергий по дорожке к собору, некоторые из стоявших по обеим сторонам узнавали его, и он отвечал на их приветствия. То был путь блудного сына, путь согрешившего в Каноссу.

В соборе также находилось множество молящихся: монахи монастыря, прихожане соседних храмов, московское духовенство, иерархи. Служба шла своим чередом. Но вот ход ее, отлаженный веками, приостановился. На амвон вышел величественный старец в простом монашеском клобуке. Следом за ним на блюде вынесли панагию, крест и белый клобук. Отдельно несли святительский посох. На амвоне стоял лишенный всех архиерейских отличий человек — слава и гордость Российской церкви. Глубоким раскаянием дышало его скорбное, орошаемое скупыми слезами лицо. Повернувшись к центру зала, где на кафедре восседал патриарх Тихон, Сергий низко поклонился. С усилием, словно преодолевая невидимую преграду, произнес он первые слова раскаяния. Но вот к склоненному иерарху подошли патриаршии иподиаконы, медленно повели его в центр зала. Вновь остановка: земной поклон и слова покаяния, произносимые дрожащим от волнения голосом. Собравшиеся молча взирали на сцену покаяния. И в третий раз останавливается сопровождаемый иподиаконами митрополит Сергий, теперь перед патриархом. Вновь поклон до земли, и вновь дрожащий голос произносит слова раскаяния и покаяния, обращенные к патриарху, клиру и народу. Внимавшие этому голосу верующие не могли уже более выдерживать и вместо обычного в таких случаях «Бог простит!» раздались возгласы:

— Святейший, прости его! Прости!!

Патриарх наклоняется к Сергию, ласково треплет его за окладистую густую бороду. «Ну, пускай другие отходят, тебе-то как не стыдно отходить от церкви и от меня», — тихо говорит он Сергию. И тут же троекратно облобызался с ним и возвратил ему знаки архиерейского достоинства. Надел на Сергия архиерейский крест и панагию. Иподиаконы накинули на плечи прощенного владыки архиерейскую мантию. Архиепископ Иларион подал Сергию на блюде клобук. Муки страдания и стыда, тяжелые переживания остаются позади. Митрополит Сергий вместе с другими участвует в продолжающейся службе, в службе, всех примиряющей.

И долго в церковном народе ходили рассказы о свершившемся покаяния: «Видали мы приносимое покаяние от духовенства, изредка от архиереев, но о таковом покаянии не слыхали, и не знали, и не видели. Сколько же надо было иметь мужества, духовных сил, чтобы столь великому мужу церковному, как владыка Сергий, да еще в переполненном молящимися храме, публично признать свою вину и испрашивать прощение».

Для обновленцев и лично для Евдокима покаяние Сергия Страгородского и его возвращение в Патриаршую церковь было одним из самых тяжелых ударов последнего времени. Они почувствовали, что поколебалось все здание строящейся ими обновленной церкви. Распался и триумвират, когда-то опубликовавший обращение, столь пагубно сказавшееся на положении Патриаршей церкви. Вслед за Сергием принес покаяние и Серафим (Мещеряков) и отправился на Север искупать свою вину перед Российской церковью.

Спустя короткое время сброшен был с обновленческого церковного корабля самими обновленческими сотоварищами и Евдоким. Оставил церковную службу, не снимая сана, облекся в светское платье. Затем уехал на Кавказ, где еще долго отдыхающие видели странного старика, торговавшего с лотка конфетами, семечками и всякой дешевой снедью. То был владыко Евдоким.

После покаяния и возвращения в Патриаршую церковь Сергий некоторое время продолжал жить в Москве. После всего происшедшего летом 1922 года и в последующие месяцы непросто было начинать отношения заново, и патриарх не спешил приближать его к себе. Однако теперь Сергий был в церкви, общался с членами Синода, московским духовенством, по просьбе которого стал выезжать на службы. Паства принимала его и тем самым укрепляла в нем силы, вселяла надежду на будущее.

В самом начале 1924 года менялись и жизненные обстоятельства Сергия Страгородского. От митрополита Тверского Серафима, члена Синода при патриархе Тихоне, он получил письмо следующего содержания: «За уклонением в так называемый обновленческий раскол Нижегородского архиепископа Евдокима, считать Нижегородскую кафедру свободной, на каковую и переместить Высокопреосвященнейшего митрополита Владимирского Сергия»^[93].

В Нижнем Новгороде владыко Сергий поселился в квартире в одном из корпусов на территории Крестовоздвиженского женского монастыря. После закрытия монастыря в 1919 году монахини, бывшие его насельницы, вынуждены были впредь именовать себя «трудовая артель» и взять здания своей обители в аренду. В 1923 году им пришлось соединиться с приходской общиной, срочно созданной вокруг монастыря, чтобы власти не изъяли помещения. 347 монахинь подали заявление о вхождении «в общину верующих при Крестовоздвиженском монастыре», а 27 апреля 1923 года был зарегистрирован «Устав Крестовоздвиженского автономного православного общества при бывшем Крестовоздвиженском монастыре и кладбище г. Нижнего Новгорода». Именно к этой общине и был приписан митрополит Сергий после прибытия в Нижний Новгород.

К этому времени Нижегородский кафедральный Спасо-Преображенский собор в Кремле уже был закрыт. Владыко Сергий, зарегистрированный местными властями как «представитель культового сословия» в приходе Спасского храма Нижнего Новгорода, чаще всего и совершал архиерейские богослужения в этом храме. Во время пребывания Сергия в Нижнем Новгороде его постоянно посещали богомольцы, направлявшиеся в Саровскую пустынь на поклонение мощам преподобного Серафима Саровского. Они приходили в простую келью Сергия, чтобы принять от него благословение и продолжить путь. Стремились к маститому старцу и монашествующие, волею обстоятельств оказавшиеся в Нижнем. И всех принимал митрополит, одинаково одаривая вниманием и любовью. Многим из них он оказывал ту или иную материальную помощь.