Абсолютное большинство религиозных организаций в Советском Союзе заняли позицию осуждения в отношении тех служителей культа, которые осознанно перешли на сторону врага, добровольно стали орудием идеологической пропаганды, помогая насаждать «новый порядок» на оккупированной советской территории.

По сложившейся довоенной традиции информацию о состоянии религиозных объединений в СССР и их патриотической деятельности собирал Наркомат внутренних дел. Он же при необходимости входил в высшие партийные и советские инстанции с предложением о разрешении для религиозных организаций тех или иных видов деятельности. Ему же было поручено собирать информацию о религиозной политике немцев на оккупированной территории, о политической позиции религиозных центров, поведении духовенства и верующих на захваченной территории и в прифронтовых районах. Информация стекалась из самых различных источников: подразделений НКВД, разведывательных органов, действующей армии, партизанских отрядов, местных партийных и советских органов. Поступающая информация концентрировалась, обобщалась и анализировалась в центральном аппарате НКВД, а затем уже наркомат доводил ее до правительства и ЦК ВКП(б), и он же выходил с инициативами по проведению тех или иных акций в отношении религиозных организаций во внутренних районах Союза ССР, на оккупированной советской территории и даже за пределами СССР.

К концу 1941 года отчетливо проявилась политическая значимость религиозного вопроса как для ситуации на оккупированной немцами территории, так и для внутриполитической обстановки в Советском Союзе. Она сконцентрировалась вокруг наиболее больной проблемы: отношения немецких оккупационных властей и Советского государства к самой крупной религиозной организации — Русской православной церкви, члены которой оказались разделенными фронтом и от политической позиции которых во многом зависел исход войны.

Думается, что именно этим объясняется то, что Советское государство все в большей мере выделяло из общего числа религиозных объединений именно православные приходы, предоставляя им все большую степень свободы и разнообразия культовой и внекультовой деятельности.

Несмотря на осадное положение в столице, на Пасху 1942 года распоряжением коменданта Москвы было разрешено беспрепятственное движение по городу всю ночь. По данным Управления НКВД по Москве и Московской области, в действующих православных храмах на пасхальные богослужения собралось более 160 тысяч верующих. И, как отмечалось в справке управления, «верующее население и духовенство в связи с религиозным праздником Пасхи, а также полученным разрешением беспрепятственного хождения населения г. Москвы и районов Московской области в ночь с 4 на 5 апреля реагировало положительно»^[210].

Православная церковь привлекается к участию в деятельности государственных и общественных организаций. 2 ноября 1942 года митрополит Николай (Ярушевич) был приглашен в состав Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков. Комиссии поручалось засвидетельствовать и учесть ущерб, причиненный оккупантами религиозным организациям страны, факты разрушения и осквернения культовых зданий, разграбления церковной утвари, издевательств, насилия и убийств духовенства и верующих. В написанных митрополитом докладах, статьях, сообщениях и публичных выступлениях передавалась страшная картина «разрушения и смерти», оставленная немецкими захватчиками на советской земле. Их и сегодня нельзя читать без боли и гнева.

Церковь приняла активное участие в работе Всеславянского комитета борьбы с фашизмом, призванного способствовать сплочению славянских народов, переходу их на сторону антигитлеровской коалиции, объединению усилий общественных, в том числе религиозных, антифашистских сил в странах со славянским населением. В распоряжение комитета предоставлялись материалы по темам «О свободе совести в СССР», «Бог благословляет народную справедливую войну против гитлеровских захватчиков», «Участие духовенства и верующих в помощи Красной Армии», «Немцы — злейшие враги христианства», авторами которых выступали митрополиты Алексий (Симанский), Николай (Ярушевич), архиепископы Лука (Войно-Ясенецкий), Фотий (Топиро) и другие. Они печатались на страницах советских и зарубежных средств массовой информации, передавались по радио, распространялись в виде листовок на оккупированной территории и в странах антигитлеровской коалиции, в частях неприятеля и в прифронтовой зоне.

В мае 1943 года митрополит Николай впервые появился в президиуме III Всеславянского митинга в Москве. В своей речи, которая позже была опубликована, он призвал к единению славян в борьбе с общим врагом. В день двухлетия начала войны в особом послании «К братьям-славянам» митрополит Николай писал: «Братья-славяне! Приблизился час великих событий на фронтах. Предстоят решающие бои. Пусть не будет ни одного среди нас, кто бы не содействовал всеми своими силами и возможностями победному разгрому нашего общего ненавистного врага и на полях брани, и в тылу, и мощными ударами народных мстителей-партизан. Будем все, как один, в предстоящих битвах! С нами Бог, дорогие братья!»^[211]

Изменения в церковной политике Советского государства были заметны не только советским людям, о них сообщали в рейх немецкие армейские и разведывательные органы.

Штаб полиции безопасности и СД (от 8 мая 1942 года): «В последние месяцы советское правительство все больше ограничивало мероприятия, враждебные церкви. Недавно даже было объявлено о свободе церкви. Все сохранившиеся храмы были открыты, их посещает много народа. Регулярно проводятся богослужения, в которых звучат молитвы о свободе русской земли»^[212].

Верховное командование армии (от ноября 1942 года): «Хорошо осознавая большое значение для русской массы церковного руководства в Москве, красная сторона теперь уже оказывает ему полное покровительство и использует для большевистских целей. Германское же руководство, напротив, очень сдержанно допускает существование Русской церкви на занятых территориях».

Штаб полиции безопасности и СД (май 1943 года): «Советская пропаганда сумела ловко использовать религиозные чувства населения в своих целях. Церкви и массы все в большей степени получают поощрения. Как стало известно из Москвы, наплыв жителей в церкви в пасхальные дни был значительным. Этот факт пропагандистски весьма сильно используется и находит распространение прежде всего у союзников»^[213].

Действительно, для союзников по антигитлеровской коалиции вопрос о религиозной свободе в СССР был очень важным. Им всем надо было убедить свое население в необходимости выступить против Германии на стороне СССР, и сделать это можно было, лишь снимая или существенно сокращая общественные предубеждения против антицерковной политики внутри Советского Союза.

Планы президента США Ф. Рузвельта объявить войну Германии широко обсуждались в американском обществе и имели широкую поддержку. Однако они встречали и определенное противодействие. Как пример можно привести резолюцию американского Совета церквей Христа, в которой указывалось, что участие США в войне на стороне Советского Союза недопустимо, ибо Советский Союз — это безбожное государство, где не обеспечена религиозная свобода. Опросы общественного мнения показывали, что хотя большая часть американцев выражала надежду на победу СССР, но вместе с тем до половины из них выступали против оказания американской финансово-технической помощи Советской стране.

Ф. Рузвельт в обращениях к руководству СССР призывал уделить внимание вопросу расширения религиозной свободы, сделать все, чтобы ею могли пользоваться самые широкие слои советского общества. Это, по его словам, позволило бы преодолеть отрицательное отношение сената к выделению средств на помощь СССР. Президент США поручил своему посольству в Москве собрать и представить материалы о реальном положении различных религиозных общин в СССР.