Наркомат внутренних дел поддерживал подобные настроения и в своих инструкциях местным административным органам и советским работникам указывал на необходимость активизации работы на «религиозном фронте». В одном из циркуляров (16 ноября 1929 года) председателям исполкомов Советов всех ступеней отмечалось: «При намечающейся активизации религиозных объединений, зачастую сращивающихся с контрреволюционными элементами и использующих в этих целях свое влияние на известные прослойки трудящихся, надзору за деятельностью этих объединений должно быть уделено серьезное внимание. Между тем в адморганах это дело находится часто в руках технических сотрудников, недостаточно ориентирующихся в тех важнейших политических задачах, которые преследуются этой работой. В результате адморганы допускают положение, при котором религиозные объединения в своей деятельности выходят за пределы, установленные для них законом, предъявляя тенденцию участвовать в общественной жизни, иногда прикрывая нарушение закона „желанием содействовать мероприятиям советской власти“. Каждая ошибка, допущенная адморганами в этом вопросе, широко используется церквами для усиления своего влияния на массы и подрыва авторитета советской власти»^[141].

В декабре 1929 года решением политбюро Антирелигиозная комиссия ЦК была упразднена. Вопросом антирелигиозной пропаганды отныне должен был заниматься непосредственно Секретариат ЦК. Произошло своеобразное разъединение идеологической и государственной линий в религиозном вопросе. Но внешнее выведение Постоянной комиссии по культовым вопросам из-под непосредственного ведения ЦК ВКП(б) по существу ничего не изменило. Ибо Секретариат ЦК столь же «заинтересованно» относился к делам П. Г. Смидовича, который принужден был все принципиальные решения согласовывать с ним. Так что ее зависимость от партийных органов не уменьшилась, а даже возросла.

Так заканчивался 1929 год, похоронивший идею демократизации и совершенствования законодательства о культах.

1930 год открывал десятилетие, в течение которого Советское государство занимало наиболее жесткую позицию в отношении всех религиозных объединений, когда в центр вероисповедной политики поставлена была задача максимального сужения «поля» для религии и церкви в обществе, борьба с ними как с «антисоветскими и контрреволюционными» явлениями и организациями. Потому «обычными» средствами ее проведения стали административно-уголовные меры, внесудебные акты и репрессии. В целом такая политика стала проявлением общеполитического курса, избранного И. Сталиным и его соратниками, который в самом общем виде может быть охарактеризован как строительство «казарменного социализма» с минимумом личных прав и свобод для граждан СССР.

На местах партийные и советские работники, стремясь ускорить процесс «изживания религии», прибегали повсеместно к незаконным административным мерам: закрывали церкви, изымали культовое и иное имущество, арестовывали служителей культа и не допускали их на «свою» территорию, снимали колокола и изымали у верующих иконы из домов, запугивая введением специального налога на них.

Комиссия П. Г. Смидовича, созданная в апреле 1929 года, не могла долго игнорировать требования местных партийных и советских органов, которым даже закон 1929 года показался недостаточно жестким. Под давлением сложившихся обстоятельств на заседании 6 февраля 1930 года комиссия принимает решение: «Признать, что в связи с развертыванием кампании по закрытию молитвенных зданий закон об отделении церкви от государства от 8 апреля 1929 года подлежит пересмотру в сторону упрощения процесса закрытия и увеличения радиуса прихода». Тогда же право окончательного решения вопроса о закрытии культовых зданий было передано краевым и областным Советам, что, конечно, развязывало «местную инициативу» и вместе с тем в значительной степени ограничивало возможности комиссии по контролю за соблюдением законов, превращало ее в «регистратора» и «свидетеля» процесса «изживания религиозности».

Еще одним откликом на злобу дня стало постановление ЦИКа и СНК СССР «О борьбе с контрреволюционными элементами в руководящих органах религиозных объединений» (11 февраля 1930 года), принятое, как утверждалось в документе, в «целях борьбы с попытками враждебных элементов использовать религиозные объединения для ведения контрреволюционной работы». Правительствам союзных республик было предложено при регистрации органов церковного управления исключать из них «кулаков, лишенцев и иных враждебных советской власти лиц» и отказывать в регистрации тем религиозным объединениям, где не соблюдено данное условие.

Внутри СССР такой политике противостоять и что-либо возражать было некому. Или, скажем так, отважиться на это могли единицы. Зато на Западе антирелигиозная деятельность коммунистической партии и Советского государства публично и демонстративно осуждалась как в светских, так и в церковных кругах.

В начале февраля 1930 года в печать просочилось письмо папы римского Пия XI с осуждением гонений в СССР, политики Советов против религии. Было очевидно, что во всем католическом мире разворачивается масштабная кампания, своеобразный «крестовый поход» в защиту веры и верующих в СССР. Чтобы как-то сгладить неблагоприятное впечатление, советские власти предприняли «ответ» — организовали заявления ряда руководителей религиозных организаций, протестующих против «инсинуаций Ватикана». Среди них был и Сергий Страгородский.

… 15 февраля в дом митрополита Сергия в Сокольниках нагрянула необычная делегация — представители советской прессы. Предупрежденный накануне о визите и характере возможных вопросов, митрополит Сергий вместе с четырьмя членами Временного синода встретил их в зале, где обычно проходили заседания Синода, усадил за стол и по русской традиции предложил чай. Журналисты были несколько смущены, старались незаметно для хозяина осмотреться, чтобы запомнить обстановку, а также фотографии и портреты, висевшие на стенах. После короткой «светской беседы» началось, собственно, то, ради чего гости пришли.

— Допускается ли в СССР свобода религиозной пропаганды и кто управляет церковью? — был первый вопрос.

— Перед вами члены Синода, — вступил в разговор Сергий, — которые представляют и направляют религиозную жизнь многих миллионов граждан Союза ССР. Каждый из них может рассказать о своей епархии, о многих и многих церквях, о таинствах и обрядах, свершаемых в них.

— Добавлю, — заговорил архиепископ Алексий (Симанский). — Мы говорим проповеди, наставляем прихожан. А при необходимости и желании со стороны совершеннолетней молодежи наставляем ее в основах веры.

— Да, да, — в один голос подтвердили и другие члены Синода, — есть у нас приходские советы, есть епархиальные советы. А здесь, в Москве, находится центральное церковное управление — патриархия… И всеми вопросами церковной жизни ведает заместитель патриаршего местоблюстителя митрополит Сергий.

— А кто может прокомментировать вопрос о необходимости или, если хотите, потребности для церкви материальной поддержки из-за границы?

— Давайте я скажу, — приподнялся из-за стола митрополит Саратовский Серафим (Александров) и продолжил: — Поддержка, которую нам оказывают верующие, вполне и вполне достаточна. У нас, у духовенства, все необходимое есть. Для себя мы считаем нравственно допустимым содержание нас верующими гражданами. Иная, зарубежная, иноверная или инославная, материальная помощь для нас морально неприемлема. Тем более что очень часто такая помощь оказывается не бескорыстно, а ради политических дивидендов. Это, повторяю, неприемлемо для нас, от какой бы церкви ни исходила помощь — католической, англиканской или какой-то иной. Неприемлемо, и всё!

— Кстати, хочу добавить, — вновь взял слово митрополит Сергий, — нас крайне удивляет недавнее выступление папы римского против советской власти. Не католической церкви говорить о гонениях против инаковерующих. Да и странно, что сонм голосов церковных одновременно из Англии, Италии, Франции, Германии выступил «в защиту» православной церкви, которая об этом никого не просила.