— Зато коробки зданий и крыши практически целые, — мрачно буркнул Димон.

— Интересно, — бросил он хмурый взгляд на лыбящегося непонятно с чего Бугуруслана. — Кто бы это так расстарался со всеми встреченными нами крепостными стенами. Прям, какие-то любители.

— Профессионалы, — довольно ухмыльнулся атаман. — Так профессионально развалить все, что попадётся под руку, могут только настоящие профессионалы, — пояснил он хмуро глядящим на него Сидору с Димоном. — А кто, я тебе и так могу сказать. Горцы. Местные горцы.

— Никто кроме них так не любит крепостные стены. И никто кроме них не умеет так хорошо работать с камнем. Потому и ломают.

За исключением вот их, — покосился он в сторону держащегося рядом с ними удивительно молчаливого ящера Вана. — И таких как они поселенцев в этих горах. Тут их полно было когда-то, — тяжело вздохнул он. — Сами предпочитают селиться в башнях, а общих стен вокруг своих селений никогда не строят. Соответственно и когда здесь появились первые люди, а следом и бароны, а после них сразу же и пираты, со своей привычкой к устройству обнесённым стенами крепостей, они первым делом постарались объяснить всем новопоселенцам, насколько все они неправы. И, как видите, довольно в этом преуспели. Особо в последнюю войну, лет эдак пятьдесят тому, — со смешком уточнил он.

— Это не только здесь, — повернулся он к Димону, кивая головой на руины. — Это вообще у них так принято, по всему этому горному краю.

И здесь, — махнул он рукой направо, — И там, — небрежно отмахнулся в другую сторону. — И раньше, и сейчас, — тяжело вздохнул он.

Как ни хотелось не иметь ничего общего ещё и с этими развалинами, но пришлось опять на ночь становиться возле руин. И хоть, сколько то, но потратить своего личного времени на осмотр ещё и этих развалин.

Вблизи всё выглядело ещё более отвратительно.

Оказалось, что здания сохранились лишь внешне. Внутри, не то, что окон, дверей — вообще не было ничего. Даже гнилых полов, как в домах на той стороне и тех не сохранилось. Даже стропила крыш, так поначалу впечатлившие их своей чудной внешней красотой и сохранностью, и странного цвета серой черепицей, незаметно сливавшейся с окружающей местностью, держались непонятно на чём, словно цепляясь сами за себя.

Даже просто заходить внутрь зданий было страшно. Всё здесь буквально дышало на ладан. Казалось, что крыши и стены домов вот-вот, прямо сейчас от малейшего ветерка готовы сами собой сложиться внутрь и обрушиться на голову любопытного дурака.

Все бывшие когда-то внутренние деревянные перекрытия, полы, лестницы, дверные и оконные переплёты, всё-всё, кроме крытых белёсой черепицей крыш, каменных полов цокольных этажей и каменного свода верхней площадки башни, давно обрушилось внутрь. И теперь внутри зданий на уровне первых этажей высились неряшливые кучи какого-то мусора, покрытого хорошо видным снаружи зеленоватым мхом и белёсыми пятнами лишайников.

Картина разрухи была страшная. Даже то, с чем они встречались на той стороне, не шло ни в какое сравнение с тем что они видели здесь. И, может быть для них самое главное, здесь совсем определённо давно никто не жил. Очень, очень давно. И единственными следами живых существ, какие им удалось обнаружить, были лишь помёт поселившихся в брошенных домах летучих мышей и несчётного числа голубей, обитающих в башне.

Осторожно перешагивая через большие кучки птичьего дерьма, сплошняком покрывающим пол и горы мусора, сквозь большой пролом в основании стены Сидор с Димоном аккуратно пробрались внутрь башни.

— Странно, — негромкий голос Димона гулко отдавался в тишине просторного внутреннего помещения с высоким сводчатым потолком. — Стропила кровли до сих пор сохранились. Как это? — посмотрел он на Сидора.

— Что я тебе, экстрасенс что ли, чтоб ответить. Крыша цела — значит и стропила должны быть целые. А сухой климат должен предохранить древесину под крышей от разложения. А внизу, где сыро, всё сгнило.

Хотел бы я знать куда лестница, ведущая на второй этаж и крышу, подевалась? — Сидор мрачно посмотрел на аккуратные небольшие проёмы от бывших закладных в стене, ровной изгибающейся линией ведущие куда-то вверх. — Хотелось бы наверх слазить, да видать не судьба.

Постучав мыском сапога по какой-то выступающей из кучи мусора деревяшке, глубокомысленно заметил.

— Звенит. Высохла до звона. С сыростью что-то здесь не катит, — хмуро буркнул он. — Проверить надо, — хриплым голосом проговорил он. — Есть ли тут в этих развалинах колодец. По всему должен быть, но что-то я даже следов его не заметил. Если нет, то надо будет в пещере сразу набрать воды. Больно тут в долине жарко и сухо. Хорошо, что заранее подумали и захватили на такой случай пустые бочки.

Мрачно глядя на высокие, просто чудовищно огромные кучи птичьего помёта, неровными кучами сплошняком покрывающие каменные завалы и горы мусора на полу в башне, угрюмо заметил:

— Ценнейшее удобрение, между прочим. — Как его, бишь, называют? — повернулся он к Димону. — Гуано?

— Как ни называй, а говно оно и есть говно, — хмуро буркнул Димон, с мрачным видом ковырнув носком сапога казалось бы высохшую кучку птичьего помёта.

Ты лучше скажи, что нам теперь делать? — поднял он на него вопросительный взгляд, с брезгливой миной вытирая о камни испачканный сапог и ещё больше его измазывая. — С этим гуано? — раздражённо мотнул он ногой.

— Оставлять безхозной эту кучу говна у себя за спиной нельзя, — мрачно поддержал его тихо подошедший сзади Бугуруслан. Этот атаман, казалось, прилип к ним намертво, буквально ни на секунду не оставляя их одних. — Это ваше гуано…, - Бугуруслан поморщился, с брезгливой миной на лице старательно вытирая о камни, и свои, испачканные в чём-то белом сапоги. — Это ваше гуано наглухо запирает выход из этой долины, куда выходит ваша печера. Стоит только, кому чужому эти развалины занять, и мы здесь в голой долине, или на голом склоне перед ними заперты намертво, даже несмотря на то, что у этой крепостицы сейчас совсем нет стен. Ни оттуда — сюда, ни отсюда — туда. А долго тут среди камней не просидишь. Воды нет, — мрачно уточнил он.

— Воду искать надо, — задумчиво посмотрел он вокруг. — Не могла такая крепость быть совсем без воды. Ни одного колодца во дворе. В подвалах, что ли глянуть?

— Едрить твою…! — сквозь зубы замысловато выругался он. — Сколько же здесь этого твоего гуано, — сердито посмотрел он на Сидора, безмятежно наблюдающего за его безуспешными стараниями очистить вконец изгвазданные в дерьме сапоги.

— Мои ребята уже слазили на крышу, — кивнул он себе за спину. — Перспектива, я вам скажу, оттуда открывается потрясающая, — с довольным видом Бугуруслан покивал головой. — С верхней смотровой площадки башни горный склон внизу прекрасно виден, вплоть до тонюсенькой чёрточки моря на горизонте. И лес, про который упоминал Димон, отсюда оказывается совсем рядом. Так что, тот, кто эту крепость контролирует, тот знает обо всех передвижениях по всему южному склону хребта.

— Иметь бы только орлиные глаза, — с тоской протянул он. — Эх, мне бы хороший бинокль или подзорную трубу, — с мечтательной тоской и одновременно как-то брезгливо посмотрел он на бинокль в своих руках, — а не эту бронзовую дрянь с мутным стеклом, что вы мне подсунули.

— За бешеные деньги, между прочим, — покосился он на Димона.

— Не нравится, отдай обратно. Деньги тебе вернут. Желающие приобрести тут же найдутся, — сердито проворчал тот. — Тебе биноклю дали для дела, а не для того чтобы ты пялился на луну или отсюда и на берег моря. А то, что там стекло мутное, так и что с того. Других нет. Вообще нет. Ни у кого нет. А у нас есть.

А если хочешь с башни разглядывать пляжных красоток, купи себе телескоп. Если найдёшь, — с ехидцей в голосе посоветовал он атаману. — А биноклю нашу не хай. И так тебе считай что, по блату досталось, как атаману. Дефицит, а ты хаешь.

— Это ваше гуано запирает путь на нашу сторону гор, — мрачным тоном, сквозь зубы процедил Бугуруслан. На Димона он никак не прореагировал, словно не слышал.