Чухломин приказал заглянувшему в дверь дежурному увести арестованного.

— Голодранцы!.. — донеслось уже из коридора.

— С тобой ничего путного не выведаешь! — недовольно заметил председатель Чека Фролову.

— А чего тут рассусоливать? К стенке — и заказывай панихиду! — пряча глаза, буркнул тот, взял наган со стола и спрятал в карман.

— Времена не те! — возразил Чухломин, расхаживавший по кабинету. — Слышь, взводный! А ведь здорово ошибались те, первые, из губкома партии! Сейчас это хорошо видно.

— Ты извини меня, Петр Маркович! — помолчав, растерянно, виновато улыбнулся Фролов. В голосе его зазвучало удивление: — Ведь я его, поганца, в бою или после запросто мог пристрелить. И спросу с меня никакого. А я нет — жизнь ему сберег. До города вел, мучился, от бойцов кусок урывал, чтобы он, зараза ходячая, с голоду ноги не протянул. И он же, затруха конская, надо мной издеваться! Да кто стерпит!

— Враг есть враг! — философски изрек Чухломин. — Много мы от таких вот еще перетерпим, но самосуд непозволителен. Революция вырабатывает свои нормы и правила. Преступать нам их не дозволено... Ладно, ступай, взводный! Если не затруднит, заверни до Никифорова, потревожь его. Попроси, чтобы не мешкал, пораньше пришел... Да, этот Станов, видать, настоящий русский офицер старой армии. Жаль, не с нами он...

Когда Назарка, румяный после сна и умывания, с капельками воды в волосах, заглянул в кабинет, Чухломин спал, легонько всхрапывая. Голова его, упавшая на стол, неловко повернулась, и, видимо, от этого на шее набухли фиолетовые полоски вен. Правая рука свесилась меж раздвинутых колен, левая — лежала на бумагах ладонью кверху.

«Разбудить — все равно домой не пойдет!» — подумал Назарка и на цыпочках попятился в коридор. В караульном помещении он сел на скамью и закурил. Немного погодя Назарка услышал хрипловатый голос Чухломина:

— Дежурный, Никифоров не приходил?

— Я здесь, товарищ председатель Чека! — ответил Назарка и шагнул к двери.

Чухломин сидел нахохлившийся, невыспавшийся. На плечах его была меховушка. Значит, знобило. Он кивком ответил на Назаркино приветствие и вялым жестом показал на стул. Закрыл глаза, двумя пальцами долго потирал влажный лоб.

— Знобит! Как бы опять... Никифоров, дело серьезное... Как только мы обезвредим Цыпунова, в тайге станет тихо. Это ты отлично понимаешь. Фроловские взяли его помощника!

— Знаю! — перебил Назарка. — Поручик Станов. Мы с ним давно знакомы!

Чухломин болезненно поморщился, расслабленными движениями принялся начинять трубку. Назарка с горечью отметил, что председатель Чека еще больше похудел. Воротник френча казался непомерно велик.

— Не перебивай, Никифоров! — просяще сказал он. — Нет сомнения, что твой Станов знает явку цыпуновских головорезов. Но его не запугаешь и пулей. Орешек! Убежденный, закоренелый беляк!.. Необходимо, Назар, любыми средствами выведать у него сборный пункт. Любыми способами! — возвысил он голос. — Во имя воцарения мира и спокойствия на Севере, во имя сохранения многих преданных революции людей!

— Я понял вас, товарищ председатель Чека! — вставая, произнес Назарка.

— Ну и славно! — Чухломин поежился, зябко передернул плечами. — Действуй!.. Я, пожалуй, поплетусь вразвалочку, молока горячего попью, потеплее закутаюсь. Оно и отпустит. Да, — вспомнил он, — с первым пароходом прибывает отряд Пешкина.

На зазеленевшую тайгу опускался тихий теплый вечер. За день тесовые крыши строений нагрелись, и сейчас над ними струился зыбкий воздух, причудливо искажая очертания кирпичных труб и петухов на флюгерах. В го тубой выси с пронзительными криками носились стрижи. Река уже присмирела, вошла в берега. Воды ее стали прозрачнее. Кое-где на отмелях тускло отсвечивали под солнцем грязные оплывающие льдины. На обнажившихся песках горбато чернели навороченные весенним половодьем лесины.

Назарка шел не торопясь, наслаждаясь прохладой и покоем. Пересекая улицу, заметил Нину Орскую. Девушка направлялась туда, куда шли все горожане — к берегу. Вот-вот должен был подойти пароход с баржей. Из Якутска везли товары, в которых давно уже ощущалась нехватка. Да и вообще прибытие первого парохода — это событие, больше — праздник для людей, живущих на далекой таежной реке.

Назарка остановился, поджидая девушку. Как и остальные, Нина принарядилась. На ней была плюшевая жакетка с высокими, в сборку на плечах рукавами. На ногах тщательно начищенные хромовые ботинки с длинными голенищами. Однако голову девушка ничем не прикрыла. Коса с разлохматившимся хвостиком была перекинута через плечо на грудь.

— Здравствуй, Назар! — весело произнесла Нина и энергично тряхнула руку парня. — Идем пароход встречать?

— Пойдем! — охотно согласился Назарка. — Отца, наверное, встречу.

Над обрывом уже собрались празднично одетые горожане. Они прогуливались по лужайке и нетерпеливо поглядывали на дальний мыс. Задумчиво покуривали, обменивались между собой редкими фразами. Внизу, по колена в воде, плотники устанавливали козлы и укладывали на них толстые сырые плахи. По таким сходням-времянкам сподручнее таскать груз с баржи.

Солнце закатилось за лес, пронизав зеленые вершины деревьев тысячами золотых стрел. Через реку перекинулись вздрагивающие и покачивающиеся мостики-тени.

— Пароход! — вдруг взбудораженно выкрикнула Нина, схватила Назарку за локоть и показала на далекую полоску дыма, появившуюся над тайгой.

Вскоре из-за мыса показалось желтое суденышко с длинной тонкой трубой. За ним тянулась неуклюжая пузатая баржа.

Донеслось шлепанье плиц.

Назарка легко спрыгнул на первый приступок и протянул руку Нине. Увязая в песке, скользя и падая, они спустились на берег. Вода отступила здесь не столь уж давно, илистая почва под ногами пружинисто колыхалась.

— Наши! Наши! — оглашенно орали восторженные ребятишки и от нетерпения взапуски носились вдоль берега.

— Неужто Мишенька приехал! — дрожащим голосом проговорила старушка, и по морщинистым щекам ее потекли слезы.

— «Революционный», — громко прочел Назарка на кожухе колеса.

Пароход медленно приближался к пристани. Уже можно было рассмотреть отдельных красноармейцев, столпившихся на палубе и на капитанском мостике. Горожане прихлынули к самой кромке воды, жадно вглядывались в человеческие фигуры.

— Ванюшка!.. Братуха!

— Папа! — рванулась вдруг Нина, и на глазах ее задрожали слезинки. — Папа!

И Назарку тоже будто подтолкнули в спину. На носу, у якоря, он увидел отца. Степан стоял прямой, строгий, с трубкой во рту, седые волосы раскудлатил ветер.

— Тятя! — позабыв про все на свете, завопил Назарка.

Услышав Назаркин голос, Степан удивленно вскинул голову, вынул изо рта трубку и зорко оглядел сгрудившихся у причала.

— Тятя, тятя! — приговаривал Назарка, не спуская глаз с отца.

Пароход пристал наконец к мосткам, и по дощатому настилу загромыхали солдатские сапоги. Крупный плечистый мужчина шагнул к Нине. Девушка будто потерялась в объятиях красноармейца. Она приникла к широкой груди, гладила чисто выбритый подбородок и, счастливая, плакала.

— Дочка-то у меня какая стала! А? Красавица!

Орский сжал огрубелыми ладонями щеки дочери, отдалил от себя ее лицо на выпрямленные руки, всмотрелся, рывком привлек к себе, поцеловал в переносье и снова начал разглядывать.

— Мать-то как там? А? Жива, здорова?

Берег полнился суматошным говором, криками, смехом и поцелуями. Каждого красноармейца-горожанина тесно обступили родные и друзья.

Степан Никифоров сходил с судна в числе последних. Ступал он твердо, уверенно. Гимнастерка аккуратно расправлена под ремнем. На ногах новые яловые сапоги. Лицо старика было каменно неподвижным. Он смотрел прямо перед собой, чуть нахмурив брови.

Назарка молча остановился перед отцом. Степан увидел сына, и в лице его что-то дрогнуло, взгляд выцветших от времени глаз стал мягче, теплее.

— О, Назарка, мальчик мой! — произнес Степан и оглядел его с ног до головы. — Ну, здравствуй, здравствуй, сын!