В этот вечер я снова одна — мне необходимо понять Николая до конца. Ассистент Андрей мне тут не помощник, да и вводить его в курс дела — неоправданно долго.

Я сижу в кресле и просматриваю результаты. Мне жаль, что я не попросила его сделать это до второго сеанса, но он был в ужасном состоянии. Стучу по столу карандашом — Иван бы никогда не позволил себе такой ошибки. Мне не стоило идти на поводу у жалости.

Возбудимость — в пределах допустимого. Реакция на естественные раздражители — норма. Повышена физическая агрессия. Такие качества, как мнительность и конфликтность, теперь тоже выше нормы. Их неплохо бы снизить, но это не критично.

Так-так. Появилась склонность к мстительности, чего раньше не было.

По-хорошему мне бы стоило успокоиться и выкинуть этот случай из головы. Не могу. Что-то пошло не так, что-то неправильно.

Бегло просматриваю последние данные, не надеясь что-то обнаружить. И вздыхаю. Я слепая. Как я могла не заметить? Склонность к повышенной и беспричинной тревоге — выше нормы. Видимо, так было изначально, так осталось и теперь. Первый сеанс активировал это качество. Второй — временно отодвинул на задний план, но, боюсь, ненадолго.

Набираю номер:

— Николай?

— Да, Патриция, здравствуйте.

— Мы не могли бы встретиться еще раз?

— С какой целью? — Он нервничает. Раздражен. Готов на грубость.

— Это касается ваших тестов. Я проанализировала данные, и мне бы хотелось побеседовать с вами. Лично, разумеется. Когда вам удобнее — на этой неделе или на следующей? Я могу подстроить свой график под вас.

Колеблется:

— Если вы считаете, что это необходимо…

— Это бы очень помогло не только вам, но и мне.

— Хорошо, в среду вас устроит? Скажем, часа в три?

— Конечно. Я буду ждать вас, Николай.

Он выглядит прекрасно. Плечи расправлены, вместо джинсов — стильный костюм, волосы подстрижены по последней моде. Взгляд — решителен и слегка насмешлив. Киваю про себя: так это и должно происходить. Люди сбрасывают надоевшую роль, как змеи — старую кожу, и надевают на себя новую. Люди становятся теми, кем всегда хотели быть и кем могли бы стать только после мучительной и долгой работы над собой. Изменения в нем мне нравятся. Но этого недостаточно. Его качества больше не должны мешать ему.

Я теперь знаю, как помочь. И помогу.

— Николай, — начинаю я. — Как я уже говорила, я просмотрела ваши тесты. Есть еще кое-что, над чем нам с вами нужно поработать.

— Что именно?

— В вас есть кое-какие склонности, — решаю не темнить, — которые могут помешать вам в дальнейшем жить так, как вы хотите. Я знаю, как их устранить. Для этого необходим еще один сеанс.

— Но… вы ведь говорили, что достаточно будет только одного, а сейчас настаиваете на проведении третьего!

— Вы — очень необычный человек. Настолько необычный, что работать с вами оказалось интереснее и сложнее, чем со многими другими людьми. И я как врач обязана довести работу до конца. Я прошу вас довериться мне.

— Патриция, я знаю, что вы квалифицированный врач. Но сейчас я чувствую себя лучше, чем когда-либо раньше. Я понимаю, как сильно вы мне помогли, и очень вам за это благодарен. Но еще одного вашего вмешательства я бы не хотел. Я ведь могу отказаться?

— Конечно, можете. Это — ваше право. Но вы должны иметь в виду, что в будущем могут возникнуть осложнения. Мне бы хотелось избежать ненужного риска. А вам?

— А я готов рискнуть, — весело отвечает он и встает. — Еще раз спасибо вам за все, Патриция. Да, могу задать вопрос?

— Разумеется.

— А давайте встретимся в нерабочей обстановке? Скажем, мы могли бы поужинать вместе.

Улыбается. Я впервые замечаю в его поведении признаки того интереса, которого раньше не было. Я никогда не поддерживаю с пациентами личных отношений, но с ним — придется. Я должна уговорить его на третий сеанс, и, если для этого потребуется сблизиться с ним, я пойду на такое, хоть и без охоты.

— Что ж, это было бы чудесно, — улыбаюсь в ответ.

— Тогда я заеду за вами после шести. Надеюсь, у вас нет никаких дел сегодня вечером?

— Нет. Приезжайте.

Николай приносит мне цветы.

Я прошу его пройти в мой кабинет и подождать: необходимо привести в порядок бумаги, запереть сейф с обручами. Он устраивается в кресле пациента — видимо, по привычке — и рассеянно смотрит на меня. Его взгляд нервирует, хотя причин для беспокойства нет.

— Хочу спросить, Патриция, — говорит он.

Я вздрагиваю — задумалась.

— Спрашивайте.

— Со сколькими пациентами вы работали?

— Около тысячи.

— Тысяча человек! Должно быть, это тяжело.

— Не особенно.

— Но как же? Вам приходится вникать в чужие проблемы, которые вам наверняка кажутся мелкими. Вы с помощью ваших нимбов входите в душу к человеку и способны все там увидеть. А там может быть грязь. Разве это не тяжело?

— Скажу откровенно, Николай: сначала было тяжело. Сейчас — нет.

— Очерствели? — В его голосе сочувствие.

— Нет, — улыбаюсь я. — Повысила квалификацию.

— А вы сопереживаете тем, кто к вам приходит?

— Разумеется.

Это — неправда.

— Почему вы это делаете? Зачем?

Оглядываюсь. Губы Николая плотно сжаты, пальцы рук сцеплены, локти на коленях. Всем своим видом он стремится показать, как важен для него мой ответ. Его поза — нарочита, он старается произвести нужное впечатление. Он неискренен.

— Потому что люди, которые обращаются ко мне, приходят за помощью. Все они могли бы разобраться сами, но не знают, с чего начать. А я знаю. И помогаю им сформулировать вопрос и найти на него ответ. И я вижу, как после моей работы люди становятся другими. Никто еще не пожалел.

А вот это — почти правда.

— То есть вы уверены, что совершаете благо?

— Да. Но зла не хочу, — я шутливо поднимаю руки.

Николай не улыбается в ответ. Видимо, он Гёте не читал.

— Вы уникальный человек, Патриция. Скажите, а вы замужем?

— За работой.

— И вы думаете, что вам самой не нужна помощь?

— Нет.

— Почему?

— Потому что я, в отличие от моих пациентов, всем довольна. Это — осознанный выбор. И другому человеку окажется трудно рядом со мной — я постоянно буду анализировать его.

— Спасибо за откровенность, — наконец-то улыбается он. — И за вашу помощь тоже спасибо.

Я позволяю себе расслабиться. Беру со стола обручи и несу их к сейфу.

— Могу я посмотреть их поближе? Никакого лечения, добрый мой доктор, только посмотрю.

Я пожимаю плечами и протягиваю ему обруч пациента. Он вертит его в руках. Спрашивает:

— Этот для кого? Для вас?

— Для пациента.

— А второй — для доктора?

— Конечно.

Он поднимает на меня глаза.

— Я пожалел.

Резко встает и надевает на меня обруч. Давление на виски, и…

Я падаю. Падаю вниз в черной пустоте. У меня нет тела, я — только абстрактная субстанция из фрагментов цифрового кода. Нули и единицы могут складываться в картинки или звуки, но это несущественно, потому что все можно легко стереть. Или изменить последовательность. Вычесть и прибавить. Я — глина. Я не сопротивляюсь — зачем? Все правильно, меня можно менять, наверное, я создана для этого.

В черноте вокруг меня что-то смещается: едва заметно, почти неосязаемо. Я спокойна. Я ничего не должна перемещать сама — другой лучше знает, как надо. У него есть Право Менять.

И тут я взмываю вверх. Чернота превращается в слепящее белое, и меня вытягивает, я длиной в километры. Мое тело разделяется на сегменты, появляются выступающие части. Это больно, это очень больно! Нет, не хочу! Меня не завершили! Верните черноту! Больно!

Открываю глаза. Надо мной — знакомый потолок, по которому носятся быстрые цветные пятна. Издалека доносится голос Николая:

— Я вижу, вы пришли в себя.