Я надеялась, что мама не догадывается об истинном смысле этой фразы: «Мне действительно уже пора, не возражаете?»

По дороге к машине я оценила свое поведение в гостях на пять баллов из десяти возможных. Я строгий судья, но мой визит действительно прошел с успехом. Я никого не оскорбила. Мистер Коутс меня не оскорбил. Хотя повод для этого был. При виде него я ощетинилась, боясь за маму, как будто мы с ней поменялись ролями. С моей стороны это было дерзостью, потому что я уверена: он никогда не смог бы причинить ей столько боли, сколько причинила я.

Еще я была немного выбита из колеи из-за мамы. Именно сейчас, когда я мечтала остановить мгновение, проведенное с Джеком, она разобралась со своим прошлым очень просто — отмела его напрочь, заявив, что это все старье. Но Джек был моим прошлым, которое я вовсе не готова забыть.

Еще меня рассердило то, что она что-то от меня утаила. Она так странно расспрашивала меня о Джеке!

В тот же вечер он, наконец, позвонил. Но я-то подсчитала, что мы с ним не разговаривали уже целых три дня, так что была с ним сдержанна.

— У тебя плохое настроение? В чем дело? — Сначала я надулась, потом все ему высказала. Ну, не все. Я не сказала, например, что меня беспокоит, что мы с ним потеряли темп, что он удрал в Лос-Анджелес, а когда вернулся, стал ко мне намного прохладнее, что в глубине души я почувствовала себя почти так же, как десять лет назад. Я только сказала ему, что мне говорил Джонатан про его маму.

— Нуда, Джонатан! — ответил Джек. — Наш… покоритель сердец! Я собирался тебе рассказать. Задержка вышла из-за него. Мы с тобой только о нем и говорили, — как он поднял пыль в твоей семье. Тут есть и твоя вина тоже. Когда я с тобой, я могу думать только об одном… в основном развратные мысли.

Ухмыльнувшись, я свернулась в клубочек возле телефона. Боже, посмотри на меня. У меня есть мужчина, у меня есть острое желание подписаться на журнал «Космополитен», я хочу купить большой розовый бант. Кажется, я превращаюсь в женщину. Ничто кроме этого меня не волнует.

Бывает, люди выигрывают в лотерею. В интервью они всегда заявляют: «Меня этот выигрыш никак не изменил». Нашли, чем хвастаться! От неожиданности они не знают, что делать со своей кучей денег. Самая экстравагантная покупка, на которую они способны, — чехлы для сидений своего старенького «форда» или годовая аренда четырехместного автоприцепа. Они оскорбляют нас — людей, которые знают, что такое по-настоящему тратить деньги. Бросая свою работу мусорщика или кухарки, такие люди все время, освободившееся от уборки, готовки или вычерпывания дерьма, тратят на существование среди дерьма или поедание дерьма.

Эти две недели вынужденного отпуска тоже оказались для меня большой неожиданностью. Но я ценила то свободное время, которое у меня появилось. Денег у меня не было, так что поехать я никуда не могла. И это было здорово, потому что у меня появилась возможность остановить вечный безумный круговорот жизни: работа — дом — работа — выходные, замедлить темп и отдаться миросозерцанию. Я сумела творчески потратить внезапно появившееся свободное время. Я сама себе удивлялась. Ну, о моей работе с людьми вы знаете. Сейчас я хочу сказать о другом. О мелочах, которых я никогда не замечала из-за высокого ритма жизни. Эти последние две недели я по нескольку часов просиживала у окна за своим стеклянным обеденным столом (ни один письменный стол не мог вместить весь мой хлам) и просто размышляла. Никогда раньше я не уделяла этому занятию столько времени.

Есть предел, за которым лучше перестать думать, иначе впадешь в хандру. Но мне пришли в голову кое-какие неплохие мысли. Пока я сидела, уставившись на фотографии, доставшиеся мне от бабушки Нелли, через мой стол пролетел самолет. Нет, он летел, конечно, по небу, но мне понравилось смотреть, как по столу скользило его отражение, мне хотелось думать, что он пролетает через мой кабинет. Хотя бы раз в день об оконное стекло — шлеп! — стукалась головой большая толстая пчела. Однажды влетело и заплясало около маминой фотографии в молодости пушистое семечко одуванчика. Эти незначительные мелочи вызывали у меня улыбку. Я сидела, созерцая пространство своего крошечного микрокосма, и на душе было щекотно, а это — чувство почти полного удовлетворения, счастья. Приятно осознавать, что такие мелочи могут повлиять на мое настроение, что оно не зависит от того, есть ли у меня большой дом и сверхскоростной автомобиль.

Я пропустила две серии любимого детектива, но меня это не обеспокоило. Я старалась перебороть свое страстное увлечение придуманными героями.

Теперь я могла вернуться к Грегу — мистеру Гриссому, эсквайру — и отчитаться, что с толком провела свой неоплачиваемый отпуск. Допускаю, что никогда не обрету интуиции Джил, которая в сериале всегда вдруг заявляет: «Здесь что-то не так…» Но я поняла, наконец, то, что всегда было на поверхности. Гордость за это открытие не умалял тот факт, что это Джек, Мартина и бабушка Нелли ткнули меня в него носом. Раньше, когда меня спрашивали, кем я работаю, я всегда отвечала «детективом», предполагая, что не обязательно всем знать всю правду («но не очень хорошим»). Теперь я убедилась, что могу стать хоть и не блестящим, но неплохим сыщиком. На хлеб и масло заработать мне по силам. Потому что я пересмотрела свою точку зрения на эту работу. Я поняла, что люди живут эмоциями, и что эмоции управляют людьми, хотя люди могут об этом и не подозревать.

В понедельник я пришла на работу к девяти утра. Выбросила из своего кабинета в коридор все бумаги Рона. В комнате неприятно пахло — это был запах жирной и дешевой еды. Я открыла окно, проветрила помещение. На моем столе лежал глянцевый проспект мотоцикла, который может ездить по воде! Я не шучу. Я бросила его в корзину для мусора. Сосунок Рон очень интересуется всем этим Джеймс Бондовским хламом. Ни один нормальный детектив такой техникой не пользуется. За все надо спросить с Кабби Брокколи [16]. Вы себе представить не можете, сколько женщин, насмотревшись фильмов про Джеймса Бонда, потом звонят нам с просьбой «поставить жучок» на их супруга. Мы, конечно, можем это сделать, но есть большая вероятность того, что муж, заметив подвешенный к своей спине кирпич, заподозрит неладное.

Грег в некоторых вопросах — пурист. Его орудия труда — «телефон и личное обаяние». Самым экстравагантным техническим приспособлением в нашей фирме была камера, спрятанная в плюшевом мишке. Один ребенок должен был провести выходные с папой, а мама подозревала, что папина подружка плохо относится к ее ребенку, что не подтвердилось. Это старая история. Сейчас похожие мишки в больших количествах продаются в сети магазинов «Мир детей». Ну, только без камер в животах, разумеется.

Когда вошел Грег, я как раз опрыскивала свое кресло дезинфицирующим средством «Детокс». Увидев меня, он кивнул в знак приветствия:

— Вижу, ты поумнела.

Я повернулась к нему лицом, надеясь, что это зрелище менее противное, чем моя кормовая часть:

— Привет, я вернулась!

Он ухмыльнулся:

— Закончишь обеззараживание, зайди.

Я пришла к нему в кабинет через час. Он поднял на меня взгляд:

— Я вижу, ты изменилась и внешне. Как дела?

— Хорошо. Приятно провела вынужденный отпуск.

— Да? Сделала какие-нибудь выводы?

— Ну, в общем, да.

— Хорошо. Потому что две недели назад мне показалось, что я разговариваю с ослицей. Я хотел, чтобы ты с толком воспользовалась этим временем. Не хотел, чтобы ты кипятком писала на стенку.

— Женщины этого не могут, Грег.

— Женщины все могут, если захотят. — И жестом пригласил меня сесть.

Я уселась и сказала:

— Я всей душой предана этой работе. Это точно. Теперь я в этом убедилась. За последние две недели я провела кое-какие… неофициальные расследования. Без оплаты, лично для себя. Многому научилась, многое выяснила.

— Значит пока ты меня не бросаешь, не пойдешь работать «приманкой».