Анжела тоже оказалась неплохой актрисой. Ее героиня характеризовалась «спокойным характером» и суетливой заботой о моем отце — и то и другое было для нее естественным, — но Анжела также показала умение держаться на сцене. Я заметила, что она немного боялась аудитории — ни разу не взглянула в нашу сторону. Другие актеры то и дело поглядывали. Я поняла, что и отец очень хотел взглянуть, но сдерживался. Несомненно, не хотел отвлекаться от демонстрации своего таланта.

Но все же не удержался после одной сцены, в которой он и актриса, игравшая роль его бывшей жены, выясняли в драке свои отношения. Для Мартины тут поводов для беспокойства не было. Как туго ни затягивала бы талию Джеральдина Роббинс, таких истеричных примадонн мой отец на дух не переносил — они были его конкурентками в борьбе за внимание зрителя.

Джеральдина Роббинс исчезла, вместо нее появилась моя мать в роли мисс Купер. В этой сцене хозяйка гостиницы узнает, что ее очаровательная клиентка — бывшая жена ее любовника, которую он все еще любит.

Отец по роли должен был спросить: «Что такое?»

— Что такое? — спросил отец, но, услышав его интонацию, я вся сжалась. Он обращал свой вопрос не к мисс Купер, он смотрел прямо на Джека и не мог отвести взгляда. Он повторил свой вопрос, явно с трудом заставив, себя повернуть голову к мисс Купер. Моя мать пришла в замешательство. Свою следующую реплику — вопрос, действительно ли это его бывшая жена, она выпалила со скоростью девяносто миль в час.

— Да, — с трудом выговорил отец. Надо отдать ему должное, он не забыл слова. Но его взгляд снова метнулся к первому ряду. Я вертелась в своем кресле, молясь, чтобы он скорее вернулся в сценический образ. Было очевидно, что он не мог сосредоточиться на игре, впал в какую-то прострацию.

— Джон, что теперь будет? — спросила мать. В ее голосе прозвучали панические нотки, и я не поверила своим ушам, настолько естественно у нее это получилось. Отец не смотрел на нее. Он смотрел… на Джека? Нет, на мистера Коутса, и на лице папы появилось выражение ужаса. Я нахмурилась, пытаясь понять, что такого он увидел в мистере Коутсе. Тот перестал теребить свой джемпер. Его поведение неожиданно изменилось. Он больше не был неуверенной в себе черепахой. Мистер Коутс смотрел на моего отца в упор холодным спокойным взглядом. У меня внутри все перевернулось. Я перестала дышать. По ходу действия полагалась пауза, во время которой Джон молча смотрит на мисс Купер. Но эта пауза не должна была быть настолько долгой.

И тут я вспомнила, что дальше следует реплика матери. Поскольку Джон не ответил на ее вопрос, мисс Купер почувствовала неладное. Теперь взгляд отца был прикован к ней. Роджер был явно потрясен. Мать, разволновавшись, стала похожа на нервного спаниеля. Она бросила взгляд на первый ряд, чтобы выяснить, что же так смутило отца, и заметно пошатнулась. Она открыла рот, но не издала ни звука.

Суфлер подал реплику: «Мне все ясно. Я всегда подозревала, что ты все еще ее любишь», и весь зал ахнул в едином порыве. Происходящее напоминало мексиканский сериал. Зрители замерли.

— Мне все ясно, — произнесла Анжела. — Я всегда подозревала, что я все еще… ты все еще ее любишь…

Язык у нее заплетался, даже под толстым слоем грима было видно, что она покраснела. А когда я увидела мрачное выражение ее лица, с которым она обратилась к отцу — не к Джону Малкольму, больше она не притворялась, — меня как молнией поразило: я вспомнила. Я уже видела ее лицо таким однажды, очень давно. Обрывочные воспоминания нахлынули на меня, обгоняя одно другое. Перед моими глазами как будто прокручивались назад кадры, картинки прыгали, как осколки цветного стекла в калейдоскопе. Я вспомнила фразу, которую Олли сказал недавно Джуду и от которой у меня мурашки побежали по коже. Тогда я не могла понять причину моей реакции. Олли сказал:

— Иди, посмотри, что там делает твоя мама. В первый раз эту фразу я услышала от отца двадцать пять лет назад.

Может, я не вспомнила все мелкие подробности, но основное — точно. Я чувствовала, что постепенно из закоулков памяти всплывет все. Вот я осторожно переступаю через порог. На мне темно- зеленые туфли с пряжками, белые короткие носочки и, кажется, школьная серая юбка. Мне лет пять или шесть. За моей спиной — отец, он положил теплую ладонь мне на плечо, я чувствую ее тяжесть.

— Иди, посмотри, что делает твоя мама, — шепчет он, подталкивая меня к лестнице. Голос у него не сердитый, он говорит спокойно, сдержанно. Но я знаю, что надо сразу же сделать то, о чем он просит. Я толкаю дверь с матовым стеклом, бегу вдоль коридора по выложенному орнаментом дубовому паркету. Лестница застелена оранжевым ковром. Когда я оборачиваюсь и через перила лестницы смотрю на папу сверху, он, улыбаясь мне, кивает и жестами указывает на второй этаж.

Лучи полуденного солнца, как и сейчас, проходят через витражные окна коридора и ложатся на пол разноцветными пятнами. Папа прикладывает палец к губам, и я закрываю рот ладошкой, чтобы подавить смешок. Мне нравится эта игра. Я вприпрыжку подбегаю к спальне родителей. Слышу голос мамы, и тут моя улыбка дрожит: по ее голосу мне кажется, что ей больно. Я рывком распахиваю дверь и вскрикиваю: «Мамочка!»

Мама тоже кричит, отталкивая от себя мистера Коутса. Она хватает простыни, а мистер Коутс, согнувшись, кидается в ванную, прикрывая себя спереди руками. У него волосатое тело, и когда он пробегает мимо меня, я чувствую порыв воздуха, смешанного с запахом мускуса, подпорченных фруктов и приторного лосьона, — совсем не такого, как легкий, цветочный запах одеколона, которым мой отец протирал лицо после бритья. У меня начинает першить в горле.

— Детка! — Анжела, неуверенными шагами идет ко мне, таща за собой простыни. Она спотыкается и падает на пол, обнаженная, розовая.

— Папа сказал, что ты здесь, — выпалив это, я развернулась и побежала прочь.

Возможно, какие-то подробности я досочинила, не думаю, что эти воспоминания хранились в подсознании в законченном виде, готовые возродиться, как Феникс из пепла. Но по сути воспоминание было точным. Сверхъестественная сила чувств, которые оно всколыхнуло, сейчас оживила пережитое, как будто я прожила все это еще раз. Я ощутила себя муравьем, которого уносит поток ручья.

Голова разболелась, готовая вот-вот лопнуть. Я рванулась к выходу, мимо Габриеллы, мимо Джека, мимо мистера Коутса с его лосьоном, от которого першит в горле. Габриелла попыталась схватить меня за руку. Выбегая из зала театра, я чувствовала, как Роджер и Анжела провожают меня взглядами со сцены. Я почти на ощупь нашла выход из здания, и меня стошнило у ближайшего куста. Платка с собой не оказалось, так что пришлось сплевывать — тьфу, тьфу, — чтобы избавиться от всего, что было во рту. Я утерлась рукавом. Теперь нужно стирать джемпер, подумала я. Говорят, что, когда испытываешь сильное потрясение, мелочей не замечаешь. Это не так, как раз наоборот, замечаешь все до единой.

Потом, с громким стоном, шатаясь как умирающая, я добралась до своей машины и рухнула на сиденье. Опустив голову на руки, я стала судорожно глотать воздух: «Как же он мог такое сделать с нами?»

Это было так же жестоко, как если бы он пристрелил нас обеих. Но у него была другая цель — он хотел, чтобы мы страдали.

У меня произошел провал в памяти. Так часто бывает, когда сознание старается защитить психику от силы потрясения. Спасибо Джейсону, благодаря нему я поняла, что если с тобой произошло что-то очень плохое, потом трудно изжить из психики последствия этого, потому что часто просто не знаешь, что же произошло. Перестав, наконец, стонать, я села, опершись лбом на руки, и молча зашевелила губами, разговаривая сама с собой. Я безостановочно качала головой. Мне казалось, что если я остановлюсь, то голова сразу лопнет от переполняющих ее мыслей.

Как он мог быть таким… хладнокровным? Как он мог сделать такое со мной, принять решение сознательно причинить вред нам: мне, ей, всей нашей семье? Из-за него я два с половиной десятилетия прожила в полной уверенности, что моя мать — шлюха, что это она разрушила семью, обманув нас всех. Из-за него же я потеряла веру в людей. Когда я начинала сближаться с кем-то, я тут же разрывала отношения, как цыпленок, разбивающий свою скорлупу. Первой нанести удар всегда безопаснее.