— Постой, — прервал меня Олли, — я десять лет был мастером моментальной съемки…
— Знаю, помолчи. Значит, ты считаешь, что после этого славного десятилетия занятий своим делом ты заслужил право больше не беспокоиться о поиске работы? И ты намерен сидеть в ожидании того дня, когда к тебе придут и предложат интересную тебе работу? Боже мой, ты только вспомни отца Габриеллы! Ведь он пятьдесят лет проработал в одной и той же фирме стекольщиком, а потом его уволили за год до выхода на пенсию. Он разве жаловался? Он основал свой бизнес, потому что выбора не было, и через шесть месяцев зарабатывал в пять раз больше, чем раньше в фирме, благодаря своей репутации. Каждый раз, когда ребенок разбивал мячом окно, каждый раз, когда к кому-то через окно вламывался ворюга, соседи рекомендовали мистера Гольд…
— Я эту историю уже сто раз слышал. А соль ее…
— Служебная этика, Оливер.
— Не тебе об этом говорить.
Я сделала вид, что не слышу его слов, и продолжала:
— Соберись. У тебя одна беда — твоя лень. Ах, извини, это называется отсутствие заказов. И нет ничего странного в том, что Габриеллу это волнует. Но я до сих пор не поняла, почему ты от нее ушел.
На стол пролилось немного кока-колы. Брат стал водить по лужице пальцем, пока из капли не вышел осьминог.
— Понимаешь, она невыносима. Не только в работе дело. — Он усмехнулся. — С тех пор, как появился ребенок, все изменилось. У нее больше нет свободного времени на меня, она не проводит со мной наедине больше десяти минут; пойми меня правильно, я люблю Джуда, он прелесть, этот детеныш, когда улыбается, он такой славный…
— А когда не улыбается? Оливер закатил глаза и выдохнул так, что его челка взлетела вверх.
— А когда детеныш плачет… когда он плачет и никак не успокоится… у меня возникает такое ощущение, что голова сейчас расколется на две половинки, как орех. Просто с ума схожу…
— Ага, — заметила я, — вот в чем дело. И что ты делаешь, когда Джуд начинает плакать?
— Я? Ничего. А вот Габи не может не отреагировать на его вой. Поэтому он и орет все время, требуя ее внимания, она сама в этом виновата — потакает ему.
— Оливер, я все-таки что-то пропустила, наверное? Я так и не поняла, почему ты ушел от жены.
— Понимаешь, Ханна, она как ненормальная. Такая психованная, дерганая. Вот на днях она устроила истерику: я, видишь ли, подбрасывал Джуда вверх и ловил. Он так хохотал, ему было весело.
— Ну, а если бы ты его уронил?
— Я не собирался его ронять.
— Оливер, но все ведь могут ошибиться. Ты мог его и уронить.
— Но она сама постоянно настаивает, чтобы я больше времени проводил с Джудом. Боже! Что мне с ним тогда делать? Конечно, я начну больше общаться с ним, когда он будет постарше, хотя бы начнет говорить. Он такой… требовательный, такой настойчивый. Как будто готов высосать твою душу. Устаешь с ним невероятно, на него нужно так много сил! Он такой… энергичный.
Олли поднялся и встряхнул головой. Странный он, мой брат. Он образован, начитан, интеллигентен. И все же мне он показался неандертальцем.
— На данном этапе Джуд — мамин сын. Да, папу он любит, но нужна ему только она. Она лучше умеет обращаться с ним, чем я. Она его поднимает по утрам, готовит ему завтрак…
— То есть как, ей что, приходится будить его по утрам?
— Ты шутишь? Ребенок просыпается в шесть утра. Если мимо дома пройдет кошка, она его разбудит. Он как летучая мышь. И тут начинается забота Габи.
— Понятно. А что у Джуда на завтрак? — Я произнесла его имя нараспев: «Джу-у-уд».
— Что на завтрак? Тост с арахисовым маслом. Бекон и яйца. Не знаю.
— Ты не знаешь, что Джуд ест на завтрак?
— Ан, отстань. Ты сама подумай, откуда мне знать. Это Габи готовит. И еще есть няня…
— Ты, наверное, забыл? Няня уволилась. Твоя жена делает все сама, разве что попу тебе не подтирает. Может, ты и этого от нее ждешь?
— Зачем такой сарказм? Я многое делаю. Просто Габи этого не замечает. Она вечно такая сердитая, такая враждебная, такая…
— Уставшая?
— Да, и уставшая, но кто не устает? Она все время говорит, что ей нездоровится, что она неважно себя чувствует.
Я подавила приступ вины.
— Все так и есть, а что ты ей на это говоришь?
— Объясняю, что ей просто надо высыпаться, и тогда ей будет лучше. Как вспомню — тошнит. Но она все равно ложится не раньше полуночи. Никогда не слушает советов, а потом отыгрывается на мне! Мне больше этого не вынести. Рядом с ней мне не хватает воздуха. Она должна взять себя в руки. Может быть, в мое отсутствие она так и сделает. — Олли вздохнул. — Ну, что скажешь, Ан? Можно, я у тебя поживу? Не дольше недели. Я оставил ей записку, написал, где я буду.
— То есть она знает, где ты?
— Ну да.
— Нет, ты не можешь остаться, уходи, уходи к черту отсюда и иди домой. Как ты посмел прийти ко мне, как ты посмел оставить жене записку, как будто мы с тобой в сговоре? У меня слов нет, как ты себе позволил такую наглость! Боже мой, да тут же все понятно! Габи ждет, что ты станешь взрослым, станешь равным ей партнером! Ты должен ей помогать и с ребенком, и по дому! Ты должен был предложить ей побольше отдыхать, вместо того чтобы водить рукой по ее лицу и говорить «спи-и-и»! Ты эгоистичный, тупой подонок!
И, к собственному удивлению, я разрыдалась.
Олли вскочил с места, как будто увидел привидение, и в ужасе зашаркал к двери:
— Эй, Ханна, все в порядке, я уже ухожу…
— Убирайся! — заорала я. — Как ты посмел? На тебе такая ответственность, а ты!.. И прекрати жаловаться, иди домой, к семье, иди, убирайся немедленно!
После его ухода я забилась в угол дивана. Меня трясло. Я была страшно подавлена.
Я подъехала к дому Чарли, но не смогла сконцентрироваться даже для того, чтобы притвориться, что выполняю свою работу. Я все еще дрожала от гнева, время от времени начинала рыдать. Я позвонила Олли на мобильник, но его трубка была отключена. Наверное, не следует давать мобильники мужчинам, пока они не докажут, что умеют с ними обращаться. Потом зазвонил мой мобильник. Сидя в темноте салона своей машины, я покраснела. Грег повесил на дверь в нашей конторе большое объявление «Поехал на задание — отключи мобильник». Впервые я забыла это сделать.
— Мартина, я на задании.
— Смотри ты, она на работе! Не грубовато ли ты отвечаешь на звонок, а?
— Не на работе, а на задании! Ты что, оглохла?
— Не стоит отыгрываться на мне, если у тебя проблемы в сексуальной жизни. — Мартина была в своем репертуаре.
— Мартина, что случилось?
— Просто звоню, чтобы узнать, как твои дела. Как себя чувствуешь после всего, что произошло?
Прошли годы, прежде чем я поняла, что Мартина не умеет хранить секретов. Я всегда ей все рассказывала именно потому, что она никогда ни до чего не допытывалась. Господи Боже. Я ей столько всего пона- рассказывала! Есть такое правило: если хочешь что-то от кого-то узнать, не задавай вопросов. Расскажи что-то о себе, собеседник расскажет тебе что-то из своих тайн — вы будете на равных. Грег всегда говорил, что в нашем деле очень помогает опыт работы официанткой или барменом, потому что люди этих профессий привыкают поддерживать разговор, не распространяясь о себе. И никогда не надо давить на человека, достаточно проявить легкий интерес. Если кто-то начнет рассказывать тебе что-то о себе, и ты проявляешь слишком много любопытства, он спрячется в свою скорлупу. Люди любят говорить о себе, но и вы должны в свою очередь уметь поделиться какой-то информацией.
Я сейчас только поняла, что Мартина болтает без умолку, но при этом о себе не рассказывает ничего. Она вроде выдает кучу секретных подробностей, но если задуматься о том, что от нее услышал, окажется, что она даже не высказала своего мнения о ситуации. Она напоминала мне репортера новостей, ведущего репортаж с места событий. Вот последнее, что она рассказала «о себе»: у ее мамы был разрыв варикозной вены, и кровь забрызгала стену гостиной. Она была неискренней. Я не собиралась упоминать о приходе ко мне Оливера, иначе она вытянет из меня все, как ее шеф Марвин вытягивает зуб.
