— После всех этих убийств хочется тебя поцеловать.
Он уставился на меня, и я подумала: «Сейчас скажет: «Исчезни»», но он сказал другое:
— Ну, давай.
Я поднялась на цыпочки и клюнула его в щеку. Оторвалась и увидела, что он улыбается.
— Что? — спросила я.
Он приложил палец к моим губам и сказал:
— В этом фильме чертовски много убийств.
Секс с ним был изумителен — прошу простить мою скудную способность оценить высокий класс. Честно говоря, он меня возбуждал до чертиков. Даже вспоминать страшно.
Я все же расскажу про нашу свадьбу. Сам Джек выбрал бы другой стиль. Но пришлось согласиться с выбором отца, поскольку он все оплачивал. Отец слишком много суетился. Он накупил всевозможных журналов и звонил мне в самое неподходящее время. Например, с такой проблемой: — Видел такие запонки, просто ого-го! На одной написано «мужчина», на другой «мечта». Как считаешь?
Я считала, что Джек скорее бы предпочел такие: на одной написано «сорви», а на другой — «голова». Но ответила так:
— Да, Роджер, смешно звучит. Но, по-моему, у Джека уже есть запонки. Ты купил бы их себе.
И затаила дыхание. Последовало молчание, а потом я услышала:
— Отличная мысль! Я сам их буду носить!
Или, например:
— Ханна, тебя устроят замороженные на холоде лепестки розы, или хотела бы что-нибудь другое?
— Роджер, — поразилась я, — о чем это ты говоришь?
Он постоянно давал поручения матери и даже убедил ее попробовать сделать макияж, причем у «мастера-визажиста». Судя по результатам, эта женщина была скорее художником граффити. Мама покорно выполняла свой долг. Она поставляла букеты, диадемы, пирожные — все в соответствии с указаниями отца. Я была ей благодарна. Нельзя сказать, что мы с ней не общаемся. Просто у нас официальные отношения.
И я радовалась за Роджера, было приятно, что он счастлив благодаря мне. Не каждый отец станет так вникать в предсвадебные хлопоты дочери. Мартина поведала, как рассказывала своему папеньке о моем платье. Я далека от изысканности, но, к моему удивлению, в прямом ниспадающем
одеянии, без вычурности, я не только не превратилась в Грейс Келли[3]
— оно украсило бы даже Джину Келли[4]
, — но стала похожа на белый столб. Мне идет юбка с оборками в стиле Золушки, как это называет Габриелла. Разницу почувствовала даже я. А потом увидела ярлык с ценой: две тысячи фунтов! Мой папа заплатил, не моргнув глазом.
В общем, когда Мартина уже подбиралась к рассказу о цене, отец прервал ее:
— И почем нынче свадебный наряд? Фунтов сто?
Мартину это развеселило. Сказать правду, в то время я и сама считала, что свадебное платье будет стоить фунтов сто.
Если принимать всерьез болтовню ясновидящих, можно сказать, что с самого начала нас преследовали дурные приметы. Когда в салоне мне накручивали волосы — за пять часов до того, как я должна была отправиться к алтарю, — парикмахерша со всей силы всадила диадему мне прямо в скальп и спросила:
— Наряжаешься для спектакля?
В вечер перед свадьбой Джек, бледный как смерть, чувствовал себя так, будто потерпел катастрофу. У меня, правда, не было никаких особых ощущений. Я согласилась на этот брак не серьезно, из чистого тщеславия.
Странный это был день. Явились родители Джека, нахмуренные, дувшиеся друг на друга. Могу сказать, что при появлении его матери температура в комнате снизилась градусов на десять. В тот день я держала их подальше от отца. Он был в восторженном состоянии, я не хотела, чтобы их угрюмость плохо подействовала на него. Моя мать прорыдала с начала церемонии до нашего отъезда в карете с надписью: «Молодожены».
К полуночи лицо у нее распухло, как у бурундука. Джек был очень серьезен. Вероятно, пытался понять, во что вляпался. Участие Джека в подготовке ограничилось тем, что он сам выбрал себе костюм и купил мне золотое кольцо, такое тоненькое, что его было почти не видно (выбирала я сама). Ну и еще он явился на бракосочетание.
Я его не обвиняю. Я сама за четыре минуты составила список своих друзей и втиснулась в платье. С радостью перепоручила все хлопоты Роджеру, а Джек был занят своими делами. И результат оказался шокирующим. Все это было немного… Миу-Миу. Отец нанял для нас с Джеком машину из фирмы «Подлинные лондонские такси 1930-х годов». Я чувствовала себя задницей. Несмотря на то, что, когда мы остановились у светофора, какой-то велосипедист улыбнулся мне и сказал беззвучно, одними губами: «Ты просто красавица». Такой лапочка! Отец в шелковом жилете цвета извести смахивал на жокея. На банкетных столах перед каждым гостем стояли персональные свечки. Если в жизни и есть, какой шик, так это именно персональные свечки. Фотограф и тамада напоминали парочку неудавшихся телевизионных персонажей. Трудно было сказать, кто из них больший идиот.
Предполагаю, что на все мероприятие, вместе с устрицами, отец выбросил не меньше двадцати тысяч долларов. Надо же, такую уйму денег спустить в унитаз. Я с тех пор так и не видела своих свадебных фотографий, а мое платье, скрученное большим белым узлом, покоится на шкафу. Я омерзительно чувствовала себя весь праздничный вечер. И до сих пор ощущаю во всем этом какой-то обман. Стоило ли терпеть всю эту нудотень — ведь там были даже друзья отца и его коллеги, — чтобы через пять месяцев прекратить с Джеком всякие отношения.
Пришлось звонить каждому гостю, объяснять, возвращая подарки. А некоторые из них мне даже нравились, например хрустальная ваза.
И закончился мой брак скандально. Тем не менее, мне все же кажется, что мы с Джеком в тот день были счастливы. Испуганы, но счастливы. Мы выбрали первый танец (так положено). Не помню названия, но хор исполнял такой текст: «Пока ты со мной, детка, небо будет синим». Джек держал меня очень крепко, и мне приходилось вырываться, чтобы вдохнуть воздуха. Сейчас я смотрю на все это по-другому. Мужчина не делает предложения в двадцать один год, если не охвачен очень сильным чувством. И женщина не примет предложения, если нет чувства. Но я была ребенком, на три года младше него, и думаю, что именно это обстоятельство оказалось роковым.
Я не была проницательна. Не верила, что Джек всерьез считает нас двоих связанными браком на всю жизнь. Кстати, для меня это значило — лет до тридцати, я не заглядывала дальше, завтрашнего дня. Я была одержима Джеком, но старалась это чувство в себе задавить. Даже наш брак не убеждал меня в его любви, даже принародное признание: «Я тебя люблю».
Кроме моей глупости, была еще одна проблема. Джек решил больше не быть юристом. У него были амбиции. Он хотел стать театральным агентом. Сначала я ему не поверила. Не хотелось верить. Видимо, опасалась, что любая перемена в жизни отвлечет его от меня. Я говорила:
— Театральный агент? Это ты в книжке вычитал? — Но Джек был серьезен. Он уволился по собственному желанию и занялся своей карьерой.
Для этого пришлось потолкаться в большом агентстве, чтобы набраться опыта. Каждую свободную минуту он проводил в театре. Начал ходить на весь, как он выражался, «дерьмовый репертуар», даже на любительские представления драматического общества, даже в драматические школы и театральные труппы, даже на школьные постановки, отслеживая группки пятнадцатилетних упырей, мямливших свои тексты в актовом зале школы. Он бывал везде, где был шанс отрыть нераскрытый талант. На мои насмешки по поводу школьных актовых залов он отвечал:
— Ханна, ты не знаешь, какие роли ждут этих подростков!
Он ничем не блистал, но для него эти походы были полезны. Он болтал с другими агентами, директорами по подбору актеров, и его лицо примелькалось.
Из финансовых соображений наш семейный очаг располагался в его крошечной квартирке над греческим рестораном. И какое-то время я воспринимала этот дом как дворец. Его свадебным подарком была огромная резная дубовая чаша, и в ней — нечто, похожее на два яйца динозавра. Это были гладкие на ощупь, отполированные овалы из серо-коричневого камня, тяжелые и прекрасные.
