— Это действительно важно?

— Это очень важно.

— Расскажите мне.

— Это. — Афанасьев отрицательно замотал головой. — Это наше семейное, это личное. Это не имеет никакого отношения к вашим делам...

— Вы ошибаетесь. Все вот это, — Бондарев показал на Лапшина, Ису, разгромленный вестибюль, — все это — по поводу вашей дочери.

— Это вы ошибаетесь... Она случайно оказалась...

— Что вы хотели ей рассказать?

— Неважно. Точнее, важно, но для нее. Не для вас.

— Вы хотели ей рассказать, что Светлана Мироненко — это не ее родная мать?

— Откуда вы?.. — Афанасьев посмотрел на Бондарева так, будто у того выросла вторая голова.

— Эй! — Это оран Лапшин, выскочивший из своего закутка с лэптопом, как с автоматом наперевес. — Какого черта ты там?.. Сюда давай!

Бондарев бросился к нему, не видя, что так же поспешно за ним следует Афанасьев.

— Там какой-то вертолет крутится, — озабоченно сообщил Лапшин. — Непонятно чей, откуда...

— Хочешь сбить его?

— Я бы его сбил, чтоб на нервы не действовал, да нечем. Разве что ты вылезешь на крышу и свалишь его...

— Меня вертолеты сегодня не очень интересуют, — сказал Бондарев. — Меня больше девушки волнуют... А уже потом вертолеты. Только вот вопрос: а что интересует тех, кто в вертолете?

— Я бы его сначала сбил, а потом уже задавал такие вопросы. — Лапшин, как всегда, тяготел к простым решениям. — Короче, Морозова спускается вниз. И вся эта банда спускается вместе с ней. Ты бы поднялся, подстраховал, что ли...

— Это Морозова сказала?

— Нет, это я так думаю.

— Если это не Морозова сказала, то мне там делать нечего. Она сама разберется, а я...

Бондарев медленно обернулся.

— А это что такое?

— Это? Это дверь в подвал. Там прачечная, подсобки и все такое... Там все проверяли — чисто.

— Я знаю, что там, — сказал Бондарев. — Я спрашиваю: если там проверяли и там все чисто, то что это за звук?

Он не стал дожидаться от Лапшина совета швырнуть в подвал пару гранат, а потом уже задавать такие вопросы. Он подхватил со стойки «калаш» и пошел в подвал.

Но однажды Григорий вдруг увидел в гостинице подозрительных людей. Его предупредили, что девушкой могут поинтересоваться другие люди, враги, так что он был начеку. Двое подозрительных людей настораживали его все больше и больше, Григорий забрался в номер к одному из них, и там...

И там он обнаружил бумаги, много бумаг с пометками, и, к своему изумлению и ужасу, Григорий увидел на одном из листов помеченное имя той, другой девушки, которая пропала два года назад, и ради слабой надежды на возвращение которой Важный человек и отправил его в Волчанск.

Григорий не то чтобы паниковал, он просто понимал, что ситуация осложняется и что он не готов к этому. Григорий не в состоянии был одновременно следить за двумя этими делами, поэтому он попросил помощи. Ему обещали помощь, но не сразу, и Григорий не был уверен, что до прихода этой помощи он все сделает правильно...

В какой-то момент, до предела вымотанный, но все же не уверенный в том, что удачно контролирует оба порученных ему дела, он возвратился за полночь в гостиницу и не обнаружил Лену на месте. Григорий испугался, представляя гнев всех тех, кто имеет право на этот гнев, и долго ждал, ждал, ждал...

Когда Лена появилась под утро, Григорий позволил себе сорваться — он многословно и путано объяснил ей, что так дело не пойдет, что она не имеет права, что она обязана сидеть вот здесь и никуда не высовываться... Неужели она не понимает?!

Лена обещала больше никуда не выходить и лишь задала вопрос: когда же это все кончится? Но Григорий и сам не знал ответа на этот вопрос.

Он снова попросил прислать ему помощь, но помощь все не появляется. И Григорию все тревожнее, он все меньше уверен в том, что справится... Он приковывает Лену на цепь — и очень не уверен, что этот его поступок одобрят, однако для Григория сейчас важнее не это, а собственное спокойствие. Потому что этого спокойствия осталось в нем катастрофически мало, и потерять этот остаточный тончайший слой ох как нельзя. Его надо сохранить пусть даже таким грубым и жестоким способом. Но Лена вроде бы все это понимала. Цепь позволяла ей дойти в ванную комнату. Рядом с ней стоял телефон, но она и не думала звонить в милицию. Телефон ей нужен только для того, чтобы услышать звонок от того мужчины. Но он не звонил. Телефон молчал, и время тянулось, вгоняя Лену в депрессию и приводя Григория в отчаяние.

Он чувствовал, что вот-вот случится какое-то несчастье, предотвратить которое он не сможет, потому что занят сразу двумя делами. А помощь, эта трижды обещанная помощь, все не идет.

И получится, что во всем будет виноват он. А это еще дальше отсрочит исполнение Договора. И это непереносимо для Григория.

Несчастье приняло вид четверых крепких молодых людей, которые вдруг появились на шестом этаже возле номера 606. Григорий пытался их урезонить словом, но они не понимали слов. И тогда он перешел к делу, к тому жестокому, но необходимому делу, в котором Григорий искусен сверх меры и от которого он не получает никакого удовольствия, тем более что каждое мертвое тело на шестом этаже — это проблема, которую потом надо будет решить.

К этому времени шестой этаж усилиями Григория был совсем очищен от постояльцев. Где-то течет крыша, где-то нет света, где-то еще какие-то проблемы. Дирекция, слегка удивленная такими напастями, решила со следующего месяца поставить этаж на ремонт, однако Григорий не мог запретить прочему гостиничному персоналу подниматься наверх. И если кто-то поднимется и увидит эти трупы, то все задание Григория полетит под откос.

И оно полетело туда, потому что, кроме этих четверых, есть еще и другие, на улице, в машине. Главный из этой компании стрелял в Григория, тот упал, но помнил, как следует себя вести в такой ситуации. Так его учил Важный человек, и Григорий усвоил урок, хотя в целом он был не очень хорошим учеником — так ему сказал Важный человек. Но кое-что Григорий умеет.

Он лег на асфальт, закрыл глаза и приказал своему телу сконцентрироваться на борьбе с болью, на ликвидации нанесенного ущерба, Григорий не знал, сколько на это уходит времени, но потом он открыл глаза и обнаружил себя в каком-то полупрозрачном коконе. Когда он разорвал кокон, то оказался под серым небом того же дня в том же месте. Боль пульсировала в голове, но постепенно она стихла, ушла куда-то в тайные уголки, чтобы там затаиться.

Григорий понял, что он опоздал. Он позволил чужим людям, врагам, войти в гостиницу. Вероятно, они уже поднялись на шестой этаж. Вероятно, они уже добрались до девушки Лены, которая осталась совершенно беззащитной.

Григорий поспешил в гостиницу, но возле лифта его поймала за рукав заведующая хозяйством и спросила, где это его черти носят и почему он в таком виде... Она принюхалась, но не уловила запаха алкоголя и облегченно вздохнула. Григорий не пахнул алкоголем, он пахнул совсем другими вещами — опасностью, усталостью, убийством. Но заведующей хозяйством эти запахи, видимо, незнакомы, и она со спокойным сердцем начала диктовать Григорию список срочных поручений.

Григорий с трудом сдержался, чтобы не прервать ее, чтобы не ударить или не заорать — ведь эта женщина просто не понимала, что их всех отделяет лишь несколько секунд от катастрофы, — но крутом люди, и Григорий молча слушал, хотя пальцы его дрожали. На глазах заведующей хозяйством Григорий притворно направился в сторону своей подвальной комнаты, но затем снова пошел к лифтам — и буквально лоб в лоб столкнулся со своими врагами и Леной, которую те тащили с собой.

Григорий видел страх на лице главного из врагов и, забыв про все, побежал к нему, но тут как раз и случилась катастрофа. Внезапно вестибюль гостиницы превратился в поле хаотической бойни, в которую оказались вовлечены и враги Григория, и гостиничная охрана, и невесть откуда взявшийся наряд милиции... Весь этот грохочущий клубок в течение минуты прокатился по вестибюлю и разбился у лифта на несколько мелких кусков — живых и мертвых, движущихся и неподвижных. Григорий осторожно выглянул из своего укрытия и не увидел Лены ни среди живых, ни среди мертвых. Его отчаяние было безмерно.