Потом Важный человек заговорил опять:

— Найдем или нет, но у нас есть такое предчувствие, что она вернется в этот свой город. Когда она вернется, ты уже должен быть там. Ты уже должен быть начеку. И никаких ошибок на этот раз.

— Я снова поеду в Волчанск? — упавшим голосом спросил Григорий.

— Да. У тебя там будет квартира. Ты будешь там жить. Делать для меня кое-какую работу, если это будет недалеко от Волчанска. И будешь ждать. Ясно?

— Ясно, — сказал Григорий и повторил, как заклинание: — Больше ошибок не будет.

Так он говорил, но в душе был смущен. Он не делал ошибок почти год, а потом ему говорят, что нужно ехать в Волчанск. И Григорий начал волноваться. Он боялся, что этот проклятый город собьет его с безошибочного пути.

Тем не менее он поехал, потому что Важному человеку нельзя отказать.

Он поехал, и он не делал ошибок еще год. Еще два. Он все время был начеку. А потом ему дали новое задание.

Важный человек хотел, чтобы он устроился работать в гостиницу и подождал, пока там появятся двое — мужчина и девушка. Григорий нервничал, потому что два задания одному человеку — это слишком много. Прошло целых два года с момента исчезновения первой девушки, и Григорию разрешили полностью сосредоточиться на второй.

Григорию приказано было следить за ней и не допустить, чтобы она покинула Волчанск. Это легко. Девушка не обращала внимания на Григория, он замечательно выполнял свое задание.

Потом Григорию позвонили — не Важный человек, он сам никогда не звонит, — но другие люди от его имени. Есть там такой человек с очень гладким, очень вежливым голосом. У него короткие седые волосы, торчащие кверху. Григорию кажется, что вот этому человеку как раз нравится убивать людей. Григорий видел пару раз, как он это делает. Это было отвратительно.

Этот седой человек с гладким голосом позвонил и приказал Григорию усилить контроль. Его голос на этот раз был не очень гладок, и Григорий догадался: что-то пошло не так. Что-то нарушилось в планах Важного человека. Григорий догадался, но не выдал своей догадки, потому что это не его дело. Пусть Важный человек сам наказывает своих людей за ошибки.

Усилить так усилить. Григорий сделал так, что в соседнем с 606-м номере выходит из строя электропроводка. Туда теперь никого не селят, и Григорий много времени проводил в нем; у него есть специальная штука, с помощью которой можно слушать через стену. Он слушал, что происходит в номере 606.

Григорий узнал немного: девушка ждет того мужчину, который ее сюда привез. Но тот почему-то задерживается. Девушка нервничает и продолжает ждать. Она заказывает междугородние телефонные переговоры. Но заказанные ею номера не отвечают. Она снова нервничает и снова ждет. А Григорий продолжал за ней присматривать. С девушкой мало хлопот, она почти не выходит из гостиницы, а когда выходит, то настороженно оглядывается по сторонам, словно опасается кого-то. Кого-то, но уж явно не Григория, который спокойно ходил мимо девушки. Кстати, ее зовут Лена.

Потом девушка перестала нервничать. Ее настроение меняется. Она много спит, долго смотрит телевизор и мало выходит из номера. Из гостиницы она уже совсем не выходит. Она стала настолько рассеянной, что забыла вовремя внести плату за проживание в гостинице. Это делает Григорий.

Ему интересно, сколько это будет продолжаться, но человек с гладким голосом ответил, что это не его дело. Сколько надо, столько и будет продолжаться. Пока не вернется тот мужчина. Григорий понимал, что это, должно быть, очень важный мужчина, если его так ждут. Жаль, он не успел его тогда как следует рассмотреть.

Но однажды все вдруг меняется. Все вдруг становится сложнее и хуже.

Бондарев двигался сквозь толпу почти на ощупь, выставив вперед руку и сигнализируя впереди стоящим: «Пропустите», «Дайте дорогу»... Наиболее стойкие из любопытствующих, кого не разогнал ни дождь, ни ночь, ни многочасовое отсутствие каких-либо заметных событий, подозрительно косились на него и неохотно расступались. Зевающие журналисты на линии оцепления своим видом напомнили Бондареву, что и сам он не спал уже черт знает сколько часов или дней.

— Пропустите... Дайте пройти...

Он уперся в милицейский кордон, сочувственно посмотрел в глаза набычившемуся сержанту и свистнул в два пальца.

— Еще свистни, и в лоб получишь, — пообещал сержант.

— Не в этой жизни, — самоуверенно ответил Бондарев и замахал Исе, который вышел на свист. Иса сделал знак рукой, и Бондарева пропустили к гостинице. — Вот ведь юный пионер, — пробормотал себе под нос Бондарев. — От горшка два вершка, а уже милицейским оцеплением командует. Что же дальше-то будет?

Поравнявшись с Исой, он хлопнул парня по плечу и, памятуя, что тот вроде бы учит английский, произнес:

— Хэлло, кид...

— Гутен абенд, геноссе Бондарев, — ответил Иса.

— О! — Бондарев изобразил глубокое потрясение, настолько глубокое, что губы Исы тронула едва заметная улыбка.

Они вошли в гостиницу. В дальнем конце вестибюля, рядом со стойкой администратора, Бондарев увидел Лапшина, который был настолько занят, что не обратил на вошедших никакого внимания. Гораздо ближе — и это стало сюрпризом для Бондарева — он увидел майора Афанасьева, который нервно вышагивал вдоль стены.

Афанасьев тоже узнал Бондарева, быстро подошел к нему, криво усмехнулся:

— Теперь понятно... Московский писатель, да?

— Приходится подрабатывать, — ответил Бондарев, ища взглядом Морозову и не находя ее. — А вы тут какими судьбами?

Афанасьев подошел вплотную и перешел почти на шепот:

— Помогите мне. Сделайте что-нибудь. Прошу вас. Вы же знаете...

— Сделать что? — Бондарев видел перед собой взволнованного майора, который, конечно же, сам по себе неплохой человек, но только непонятно, почему его допустили в это здание во время таких событий.

— Она — там, — сказал майор.

— Она?

— Настя.

Бондарев схватился за виски и стал яростно их массировать. С этого момента он боялся хоть на миг потерять ясность рассудка и упустить хоть малейшую деталь. Он понимал, что происходит нечто очень важное, и степень этой важности он пока не понимает, как не понимает ее майор Афанасьев, как не понимает ее Морозова и, пожалуй, даже Директор.

— Как она здесь оказалась?

— Она вернулась в город. Вчера или позавчера. Не знаю, почему она остановилась в гостинице, ведь у нее есть дом. Но это неважно. Она остановилась в этой гостинице. Потом приехала домой. Мы встретились. Мы поговорили. Потом она почему-то убежала и... Не знаю, почему. Потом я по телевизору увидел в новостях вот это все. — Афанасьев широким жестом обвел вестибюль гостиницы. — Сказали про заложников. Что там есть молодая девушка. Я сразу ей позвонил в номер — там никто не брал трубку. Я снова позвонил. Никого. Тогда я приехал сюда. Показал удостоверение, все рассказал. Меня провели в школу, куда вывели людей из гостиницы. Я все там обошел — Насти нет. Сказали, что заложниц трое, среди них молодая девушка. По описанию подходит. Я пришел сюда. Но ваша женщина поднялась наверх и передала оттуда, что девушка — это не Настя. И теперь я не знаю, что делать и как вообще...

— Подождите здесь.

— Да-да, этим я и занимаюсь, — сказал Афанасьев без особой надежды в голосе. Он отступил на шаг, потом снова подступил к Бондареву вплотную и умоляюще зашептал: — Ну я вас очень прошу... Ну сделайте что-нибудь! Ну найдите ее!

— Конечно, — сказал Бондарев, но Афанасьеву этого было мало.

— Вы не понимаете, — говорил он, и его лицо исказилось таким откровенным страданием, на которое, как казалось Бондареву, взрослые мужчины просто не способны. — Вы не можете понять, насколько это важно... Мне нужно сказать ей очень важную вещь! Я должен был ей сказать это давно! Но я... Это моя вина. Если бы я сказал это два года назад, то, возможно, все было бы иначе, возможно, она не сбежала бы из дома. Я должен был ей сказать это сегодня днем, но... Я снова не успел. И если что-то с ней случилось... Я просто не переживу, что она так и не узнает...