Убийца недовольно поморщился и начал неуклюже рыться в вещах вокруг себя, пока не вытащил из-под груды какого-то тряпья мобильник. Он обращался с телефоном не очень уверенно, словно боялся сломать его. Дворников понимал, что убийце мобильник в новинку. Или же он крайне редко пользуется подобной техникой.

— Але, — сказал убийца. — Это я. Плохо слышно. Не могу я отойти, потому что у меня тут человек сидит. Не могу я все бросить и отойти. Ну и что?

Некоторое время он молча слушал. Слова в трубке ему, видимо, не нравились. Потому что он помрачнел лицом, машинально взял один из ножей и начал меланхолично тыкать им в стол.

— Слушайте, — возразил он пару минут спустя. — Я же не могу разорваться. У меня и так...

Он опять молча слушал.

— Я не могу одновременно сидеть в гостинице и заниматься этим делом! — раздраженно выпалил он. — Раньше надо было думать. Вы меня сюда зачем отправили? Вот именно. Вот именно. Этим я и занимаюсь. Но я не могу одновременно караулить ее... Месяц уже прошел. Сейчас я как раз обрабатываю... Но это может быть... Никуда она не денется! Она за целый месяц никуда не делась и сейчас никуда не денется! А у меня тут реальный шанс... Да? Ладно. Ладно. Когда? Ладно. Постараюсь.

Он осторожно положил мобильник на прежнее место. Потом взглянул на Дворникова. По выражению его лица Дворников догадался, что сейчас в этой лысеющей голове происходят сложные мыслительные процессы, напрямую касающиеся его, Дворникова, здоровья и жизни.

Дворников поспешно начал:

— Я знаю еще такие места, где...

Убийца достал моток скотча и быстрыми ловкими движениями заклеил Дворникову рот.

— Думать мешаешь, — объяснил он свои действия.

Через некоторое время мыслительный процесс завершается. Итогом размышлений стал весомый удар по дворниковскому черепу — удар, от которого сознание вылетает пушинкой. Дворников уронил голову на грудь — он выбывает из игры, которая поначалу так замечательно щекотала ему нервы, но потом как-то незаметно перемахнула через грань между опасной игрой и чистой опасностью.

Дворников погрузился в темноту. Когда он придет в себя и когда добрые люди извлекут его из подвала на свет божий, все уже будет кончено. Удар по голове дал Дворникову детское счастье закрыть глаза в страшный момент фильма и открыть, когда уже идут титры. Но так везет далеко не всем.

Бондарев даже и надеяться не мог на такое везение. Когда Аристарх Дворников погружался в бессознательную темноту, Бондарев сидел на подоконнике в пустой квартире и смотрел в окно. То, что он видел, его не радовало. Бондарев видел перекресток, видел серые облака, затянувшие небо до самого горизонта, видел расползающиеся лужи, видел крыши ползущих машин, видел дергающиеся от ветра зонты... Бондарев не видел главного — он не видел, чтобы кто-то вошел в телефонную будку с табличкой «Аппарат неисправен» и вытащил двумя пальцами из-за телефона небольшой листок бумаги, где было кое-что нарисовано и кое-что написано. Автором и рисунка, и текста был Бондарев. Бумажка предназначалась человеку, который, несмотря на свой маловменяемый вид, мог оказаться старшим братом Антона Крестинского. На листке было написано, где можно найти Бондарева. Там было почти правильно написано, где найти Бондарева. С той разницей, что если следовать инструкциям в этом листке, то Бондарев бы оказался за спиной у красноглазого любителя кошек и острых ножей.

Однако время шло, а в будку никто не заходил. Что-то пошло не так. Бондарев посмотрел на свою исцарапанную ладонь и подумал, что с приманкой он ошибиться не мог. У Бондарева была такая вещь, ради которой Гриша Крестинский просто обязан был явиться. Если...

Если бы он знал, куда ему являться.

Удивительное дело, но Настя проболтала со своей новой знакомой чуть ли не до двух часов ночи. Никогда — а особенно в последние два года — Настя не сходилась так быстро с незнакомыми людьми, да и Лена — так звали девушку в очках — поначалу выглядела чуть напряженной и отстраненной; было похоже, что ей хочется выхватить сигарету и поскорее убежать куда-то по своим очень важным делам.

Однако она осталась, не убежала. А Настя не завалилась спать, как предполагала еще полчаса назад. Разговор у них вышел гладким и многословным, каждую словно прорвало после долгого словесного воздержания. Говорили обо всем и ни о чем, и если бы Настю утром под страхом смерти заставили писать отчет об этой беседе, она бы вряд ли что-то вспомнила, кроме того, что новую знакомую зовут Лена и что она ждет своего парня, который оставил ее в этой гостинице, а сам куда-то умотал по делам... Про себя Настя тоже рассказала немного — что уезжала из Волчанска на какое-то время, а сейчас вернулась... Вернулась... Просто чтобы посмотреть, что изменилось за время ее отсутствия.

Лена не стала требовать подробностей от нее, а Настя не полезла в ее историю. Куда приятнее было болтать о пустяках — о шмотках, о музыке, о телевидении, о парнях (лучше не о своих, а о тех, что были у подруг). Короче говоря, куда приятнее было болтать о тех несерьезных вещах, из которых обычно и складывается нормальная счастливая жизнь...

Утром, а точнее около двенадцати дня, Настя окончательно проснулась, сосредоточенно посмотрела в потолок и приготовилась сделать то неизбежное, ради чего она, собственно, и вернулась в город, ею не любимый и не любящий ее.

— Здравствуйте, — сказала она в телефонную трубку. — Скажите, а майор Афанасьев на работе?

— А кто спрашивает?

— Дочь, — произнесла она странное, давно не слышанное и не произносившееся слово.

— Дочь? — На другом конце провода, видимо, тоже слегка обалдели.

— Ну так он на работе? — повторила Настя.

— Нет, его нет... Он на больничном.

— Спасибо. — Она уронила трубку на рычаги. Первый шаг был сделан, но этого было мало. Требовался второй, третий, и сколько там их еще понадобится.

Настя медленно оделась, вышла из номера и спустилась в вестибюль, который высоким потолком и мраморным полом напомнил ей железнодорожный вокзал. Один из многих, где ей приходилось бывать за последние два года.

Она остановилась у лотка с газетами и журналами, стала разглядывать обложки — не потому, что собиралась что-то купить, а потому, что оттягивала момент выхода из гостиницы, момент следующего шага. Продавщица уже стала раздраженно покашливать, и тогда Настя оторвалась от лотка, как от буйка перед заплывом на глубину.

Боковым зрением Настя заметила на другом конце вестибюля Лену — та стояла спиной и разговаривала с каким-то мужчиной. Поначалу Настя решила, что это наконец приехал тот самый ее парень, но, приглядевшись, увидела, что мужчина значительно старше Лены, лет на двадцать, если не больше. Он был невысокого роста, весь какой-то помятый и невзрачный, то ли коротко стриженный, то ли облысевший... Иначе говоря, никакой.

Но при этом он держал Лену за руку чуть пониже локтя и что-то говорил, а Лена слушала и послушно кивала головой. Это было странно, но потом Настя подумала: что же здесь странного? Кто тебе сказал, что ее парень — ровесник? Умная девушка — а такой ей Лена и показалась — выберет лысого и старого, но зато с деньгами. Чтобы за ним как за каменной стеной...

И только такая дура, как Настя, выберет себе молодого, как Димка.

И мертвого, как Димка.

Выберет и не сможет от этого выбора избавиться даже два года спустя. Ну не дура ли?

Настя зло двинула плечом тяжелую дверь и вышла на улицу. Тусклое осеннее солнце как-то нехотя выглядывало из-за облаков, ветер гонял листву и трепал плащи прохожим.

Подходящая погода.

Прошло почти четыре недели после стрельбы в подмосковном пансионате — и это случилось. Маятник выматерился — но это был мат долгожданной радости.

— Они никуда не денутся? — уточнил он сразу же после трехэтажной тирады в адрес генеральской дочки и ее хахаля. — Они не сбегут, пока мы тут...