И тогда Мезенцев снова подошел к человеку за дальним столиком. А через год снова. И снова.

Это было как обязательная ежегодная медицинская процедура для опасно больного человека.

Пропусти ее хоть раз — и загнешься. Мезенцев не хотел загибаться.

Он посмотрел на Ингу и усмехнулся.

После чего пошел к выходу, бросив ей на ходу:

— Я понял ваш тонкий намек...

Он вышел из кафе, сощурился от солнца и пропустил летящий справа и снизу удар ножа.

Мезенцев не успел даже дернуться, когда нож вертикально вспорол воздух от его живота до подбородка, уже на излете слегка царапнув щеку.

Это касание острой стали было, как прямая инъекция адреналина в сердце.

Мезенцев прыгнул на нападавшего, как будто весь день оттачивал этот прыжок для показательного выступления, как будто он был давно уже готов к прыжку и ждал только сигнала.

Нож у его лица стал таким сигналом.

Мезенцев вцепился в человека с ножом и стал быстро толкать его вперед, пока тот не потерял равновесие и не упал на спину. Он все еще держал нож в руке, но Мезенцев медленно и свирепо выламывал ему запястье, пока пальцы у того не разжались. Тогда Мезенцев с короткого замаха ударил нападавшего локтем в лицо и перехватил упавший нож.

И потом полоснул этим ножом крест-накрест по загорелому усатому лицу.

Кто-то из слабонервных зрительниц завизжал. Явно не Инга.

Мезенцев поднялся, огляделся, стряхнул кровь с ножа. Если кто и наблюдал за ним, то сейчас предпочел отвернуться. Визжащую женщину завели в кафе.

Мезенцев испытал сильное желание тоже вернуться в кафе и двумя хорошими ударами закончить сегодняшнее общение с Ингой и «племянником».

Однако что-то подсказывало ему, что делать этого не стоит.

И этим «чем-то» был не инстинкт самосохранения. Этим «чем-то» был внутренний голос охотника, который говорил, что нельзя перебить всю живность в один день.

Потому что тогда ничего не останется на завтра.

Все это было очень подозрительно. Алексей хотел было посмотреть в глаза женщине за стеклом, но то было мутным и наполовину покрытым надписями о видах услуг, прейскурантах и тому подобных скучных вещах. В полукруглом окошке были видны только полные руки с ярко-красными ногтями. По этим ногтям Алексей не мог сделать вывод о надежности информации, которую ему только что продали за двадцать с чем-то рублей, но выходило как-то неестественно просто.

Он подошел к окошку справочного бюро, назвал имя — Великанова Марина, примерно 1981 — 1982 года рождения. Пальцы с ярко-красными ногтями принялись стучать по клавиатуре компьютера. Алексей добавил, что Марина Великанова могла сменить фамилию, выйдя замуж, но пальцы никак не отреагировали на это предположение, они стучали и стучали, потом нажали Enter и замерли, ожидая результата.

Затем пальцы снова ожили, проделали несколько быстрых движений, снова замерли, а потом выдернули из принтера лист бумаги и сунули в окошко Алексею. Следом ему протянули квитанцию.

Алексей оставил квитанцию лежать в окошке, а лист взял и увидел в нем три напечатанные строчки.

1. Великанова Мария Леонидовна, 1981 г.р.

2. Великанова Марина Петровна, 1981 г.р.

3. Великанова Мария Эдуардовна, 1982 г.р.

Далее в каждой строчке шел домашний адрес. Напротив третьей Великановой было также указано, что в 1999 году она сменила фамилию на Рахматуллину в связи с заключением брака. Очевидно, две другие Великановы с устройством личной жизни не торопились.

Алексей сложил лист пополам и убрал во внутренний карман куртки. Все-таки это было подозрительно просто, но разрушить сомнения Алексея было некому, поскольку Бондарев связываться с собой не велел. Некому было и объяснять, что же теперь делать с этим списком — ждать указаний Бондарева или приступать к делу самостоятельно.

Алексей постоял в гигантском холле бывшего горкома партии, где теперь размещалась мэрия Волчанска и еще куча прочих организаций, в том числе справочное бюро, потом снова вытащил лист бумаги, посмотрел на него и решил, что раз уж Бондарев назначил его «чайником», то действовать надо просто и тупо. Получил список — иди по этим адресам, прямо в таком порядке, как они здесь указаны.

Алексей купил в киоске Роспечати карту города, разложил на подоконнике, отметил все три адреса, потом убрал список и карту, застегнул куртку и вышел на улицу.

Снова накрапывал дождь, и Алексея это не удивило. Местная природа явно была не рада их приезду. Природа чувствовала, что добром это не кончится.

Холл гостиницы «Юбилейная» даже вечером представлял нечто среднее между цыганским табором и мелкооптовым рынком: люди, сумки, чемоданы, тележки, милиционеры, коробки, водители, валютные менялы и уйма прочих субъектов с еще более сомнительными занятиями. Таким кипением жизни Волчанск был обязан относительной близостью к белорусской границе, а стало быть, к дороге в Европу. Посреди этого разгула частного предпринимательства спящий в кресле Бондарев выглядел едва ли не по-детски мило и наивно — он никуда не спешил, никому ничего не продавал, и вообще его вид наводил на мысли о бренности всего земного. Что-то там про суету сует.

По крайней мере, так показалось Алексею, когда в девятом часу вечера он протискивался сквозь бурлящее море коммерсантов и вдруг увидел своего напарника.

Но как только Алексей, сменив курс, приблизился к Бондареву, тот открыл глаза, и ничего милого, ничего наивного в них не осталось.

Бондарев лениво кивнул головой в сторону темного коридора, который начинался за аптечным киоском. Коридор был символически перегорожен колченогим стулом и табличкой «Ремонт», но на самом деле никакого ремонта там не было, и Алексей с удивлением обнаружил, что коридор в конце концов выводит к лифтам, минуя вахтера, охрану и прочие преграды.

Где-то посередине коридора, под мерцающим светильником Белов остановился и дождался напарника.

— Слушаю, — хмуро сказал Бондарев.

— Я нашел троих, — похвастался Алексей и полез было за списком, но Бондарев знаком показал, что верит на слово.

— И что эти трое? — так же безрадостно спросил Бондарев.

— Трое по списку, а встретился я с двумя... Пока... Одна приехала с семьей в девяносто пятом году из Казахстана, то есть в девяносто втором ее тут не было. Вторая здесь родилась и живет всю жизнь, но с восемьдесят седьмого года живет в двенадцатиэтажке в центре города. Никакого частного сектора. Одна ее бабушка жива до сих пор, другая умерла в середине восьмидесятых.

— Тогда какого черта ты говоришь — я нашел троих? Ты никого не нашел.

— Но есть же еще одна Великанова, по мужу Рахматуллина, ее сейчас нет в городе, она уехала в Польшу, будет через пару дней. Как только она приедет, я сразу...

— Что ты им говорил? — перебил его Бондарев.

— В каком смысле?

— Как ты им представлялся?

— Я говорил, что я следователь из Питера, что мы поймали серийного убийцу, который признался, что в девяносто втором году пытался убить десятилетнюю девочку в Волчанске. Поскольку официально это нигде не было зарегистрировано, мы пытаемся найти ту девочку...

— Нормально, — сказал Бондарев.

— Нет, ну я...

— Нормально. Тебе русским языком сказали, что должен тупо искать пропавшую родственницу. Ты обычный парень, который тупо ходит и тупо задает вопросы. С чего ты вдруг решил прикинуться каким-то следователем?

— Парню, который тупо ходит и спрашивает, могут и не ответить. А следователю — ответят.

— Ты похож на следователя из Питера. Очень похож, — сказал Бондарев. — Знаешь, на такого недоучившегося следователя. Очень недоучившегося. Скорее всего, тебя выгнали после первого курса за двойки.

— Ну а что...

— Ты получше ничего придумать не мог?

— Значит, не мог.