— Угу.

Казалось, Леонора вновь помрачнела и погрузилась в сомнения. Она сделала еще одну попытку замурлыкать и вновь умолкла.

Марина добавила в яйца молока, вылила массу в миксер и хорошенько размешала.

— А теперь смотри и слушай. Если я переверну чашку и начну стучать обратной стороной ложки по той штуковине, которую мы состряпали, получится, будто лошадь скачет по сырому песку. Слышишь?

— Да! — согласилась Леонора. — Здорово!

Она немного послушала, склонив голову набок, как всегда делала, когда сосредоточивалась. И вдруг без всякого предупреждения выпалила то, над чем долго трудилась ее маленькая головка.

— Я хочу, чтобы Зоя полетела с нами в Нью-Йорк.

Оказавшись в самолете, Поппи скоро восстановила самообладание и уверенность в себе. Она довольно вздохнула и откинулась на спинку кресла. Экипаж улыбался, атмосфера в самолете была деловая и спокойная. Совсем другой мир по сравнению с хаосом и неразберихой, царившими в аэропорту. Поппи сидела у окна; соседнее место было не занято, так что можно было слегка расслабиться и почувствовать собственную исключительность.

Когда самолет поднялся в воздух и рёв двигателей утих, она окончательно успокоилась. Стюард принес ей ледяного шампанского. Он был молодой, смуглый и очень симпатичный. Итальянец, решила Поппи, услышав характерное растягивание гласных. Позже он пришел снова, присел на корточки в проходе, осведомился, удобно ли ей, и сказал, что, если она чего-нибудь захочет, стоит только приказать. Поппи почувствовала, что между ними проскочила некая искра, и была совершенно очарована.

Когда они уже подлетели к Британии, командир корабля сообщил, что из-за плохой видимости в Хитроу сесть невозможно и их направляют в Ньюкасл. Им придется свернуть на восток и пролететь над Ла-Маншем и Северным морем. Погода там портится, поэтому пассажиры должны быть готовы к небольшой тряске. От них могут потребовать пристегнуть ремни. Однако, естественно, никаких поводов для беспокойства нет.

Через несколько минут рядом вновь возник стюард.

— Все в порядке, волноваться не о чем, — сказал он.

— Задержка… Ах, какая досада, — устало ответила Поппи, чувствовавшая, что у нее начинают затекать лодыжки.

Кости ныли, хотелось скорее приземлиться, походить и размять ноги.

Стюард предложил еще шампанского. Но у Поппи начинала болеть голова. Она велела принести чаю и стала искать аспирин.

Во время полета над северо-восточным побережьем Англии самолет боролся с сильным встречным ветром. Едва стюард направился в хвост самолета, как увидел над крылом черный дым.

Вслед за тем самолет исчез с экранов радаров. Об этом официально объявили через три часа после запланированного времени приземления.

Вечером экипаж другого самолета, пролетавшего над побережьем Йоркшира, заметил обломки. Вертолеты и водолазы тут же получили приказ начать поиск.

В последние недели Чарльзу не слишком везло на воскресные вечера. У длинноногой восемнадцатилетней красотки, с которой он познакомился в каком-то баре, это время было вечно занято. Девушка вполне резонно отвечала, что, проводя львиную долю уик-энда в его компании, обязана уделить несколько часов родителям перед началом напряженной трудовой недели.

Объяснение было вполне правдоподобное, но с недавних пор Чарльз сильно сомневался в девичьей искренности. Он не мог избавиться от подозрительности ко всему женскому полу и постоянно был настороже. История с Франсуа Рожье — настоящей ядовитой змеей, забравшейся в любовное гнездышко, которое Чарльз вил для себя, — подвергла его самолюбие серьезному испытанию. Поэтому он и не был склонен доверять своей длинноногой. А вдруг окажется, что она тоже предпочитает смуглых и суровых французов?

Но хуже всего было то, что ему ужасно хотелось вернуть Зою Пич. Сознание этого не доставляло ему никакого удовольствия: затея была практически безнадежная. Тем более что он сам считал себя жизнерадостным волокитой, привыкшим быстро получать желаемое, а уж затем решать, оставаться ему с девушкой или нет.

Насколько серьезно обстоит дело, он сообразил только тогда, когда в один из свободных воскресных вечеров, сам того не сознавая, битых полчаса ездил взад-вперед мимо Зоиного дома, неизменно сбрасывая скорость и самым унизительным образом поглядывая на ее окна. Какого черта он ведет себя словно зеленый подросток?! Чего он хочет этим добиться? Даже если он увидит ее, что из того? Не станет же он ломиться к ней в дверь, вытаскивать из объятий Франсуа Рожье и требовать, чтобы она опомнилась и легла в постель с ним самим?

Когда Зоя еще более-менее принадлежала ему, он был очарован ею и стоял на пороге капитуляции. Но теперь, когда ею владел другой мужчина, выглядевший грозным соперником, желание Чарльза одержать над ней верх стало болезненно острым. Точнее, невыносимым.

В этот воскресный вечер он вновь приехал к ее дому, хотя интуиция подсказывала, что лучше этого не делать. Но надежда открыть для себя нечто очень важное мешала Чарльзу прислушаться к своему внутреннему голосу. Это было похоже на рискованное путешествие в неизвестность. Потому что женщины, влюбленные в других и потому недоступные, значились на его карте как белое пятно.

Стоило Чарльзу свернуть на ее улицу, как у него бешено заколотилось сердце. Ощущение было непривычное и чрезвычайно возбуждающее.

При виде черного мотоцикла «БМВ», стоявшего у дома как зоркий часовой, он почувствовал не то боль, не то мазохистское наслаждение. Припарковавшись в нескольких метрах за мотоциклом, Чарльз сунул в аудиосистему компакт-диск со сборником любимых песен восьмидесятых годов, откинул спинку сиденья, вытянул длинные ноги и приготовился к долгой вахте.

Скрипучие французские часы девятнадцатого века, стоявшие на камине, пробили девять раз. В доме у Марины было тихо.

Франсуа разрешил Леоноре, наносившей соседке первый ночной визит, лечь спать попозже. Как-никак, случай был особый. Для Франсуа и Зои это означало чудесную возможность провести всю ночь вместе, как подобает настоящим любовникам. Для Леоноры — первую в жизни ночевку не только вне дома, но и без присутствия родителей. А для нехорошей женщины Марины, некогда сбежавшей от детей и выполнения материнского долга, — восхитительную возможность заботиться о своей юной подружке, наслаждение ее компанией и доверием ее отца.

Но когда дошло до дела, Леонора не захотела воспользоваться данным ей разрешением. В восемь часов, не в силах справиться с искушением поскорее оказаться в таинственной кровати, они с Риском тихо исчезли.

Позже Марина зашла к ним. Ребенок и собака мерно посапывали. При виде такого мира и согласия Марина испытала глубочайшее удовлетворение.

Поскольку нежных чувств в ее нынешней жизни было не так уж много, инстинкт подсказывал расправиться с ними, пока не стало слишком поздно.

— Возрастная сентиментальность, — проворчала она себе под нос, тихо спускаясь по лестнице.

И все же она опоздала. Умиротворение, которое Марина испытала, глядя на спящую Леонору, росло и ширилось. Ей хотелось продлить это чувство. Марина устала от унылого цинизма, который был ее привычной броней и последним убежищем.

Она пошла на кухню и поставила в раковину посуду, оставшуюся после ужина. Включив воду и разведя жидкое мыло, она через стенку услышала, что в доме Франсуа надрывается телефон, и вспомнила, что он звонит уже не в первый раз. Столько звонков в воскресный вечер… Франсуа явно пользовался популярностью.

Она вымыла тарелки, поставила на сушилку и стала размышлять, не стоит ли их вытереть. Быстро решив, что необходимости в этом нет, она взяла воскресную газету, неприятно удивилась ее толщине и положила поверх кучи прессы, пылившейся на дубовом буфете.

Ее взгляд упал на колоду карт «таро», завернутую в шелковый шарф. Она не бралась за них несколько недель — вернее, сознательно не обращала на них внимания с того самого утра, как карты передали ей послание для новых соседей, тогда незнакомцев, а сейчас самых близких друзей.