Он поставил бутылку на кухонный стол, откупорил ее.

— Santй [6], не будем унывать. За жизнь! — произнес он с несколько наигранной решимостью.

Леонора бросила на него мрачный взгляд, но ничего не сказала и углубилась в свой омлет. К тому времени, как Риск начал требовать свое, она почти все съела. При этом девочка постоянно косилась на Франсуа, словно желая убедиться, что он еще цел и не собирается рассыпаться на куски.

— Как прошли занятия в школе? — наконец спросил он.

— Сначала у нас было письмо, потом математика. А потом я пошла в группу к Зое.

Марине показалось, что в воздухе проскочила искра. На виске Франсуа забилась какая-то жилка, но потом успокоилась.

— И что там было? — ровно спросил он, глотнув вина.

— Сначала мы читали… — Леонора помолчала, нахмурилась и докончила: — У меня все было в порядке. А потом я вдруг заплакала и не могла остановиться.

Марина и Франсуа переглянулись.

— Зоя сказала, что можно плакать, если мне грустно, — продолжила Леонора. — А когда все ушли, она тоже начала плакать. — Франсуа подпер лоб ладонью. — Я села к ней на колени, и мы обе плакали и плакали, — печально и в то же время гордо сказала Леонора.

Франсуа побледнел и положил вилку. От прорезавшегося было аппетита не осталось и следа.

Леонора давно уснула, пробормотав напоследок несколько слов о Риске и спросив, когда они тоже смогут завести собаку, а Франсуа по-прежнему лежал и смотрел в темноту.

Зоя тоже не могла уснуть. Она провела день, разрываясь между надеждой и отчаянием: то она не хотела верить, что Франсуа когда-нибудь сможет смотреть на нее без ненависти, то отказывалась смириться с мыслью, что страстная взаимная любовь может так быстро и бесследно исчезнуть.

Когда в медицинский кабинет пришла Леонора, на смелом, но бледном лице которой ясно читались владевшие ею чувства, Зоя подумала, что не сможет вести урок. Она крепилась изо всех сил.

Но это не помогло. Когда Леонора заплакала, Зоя обняла девочку и стала качать ее как маленькую, гладя, целуя и успокаивая. Ее слезы падали на светлые волосы ребенка, и несколько драгоценных минут они проплакали вместе.

Когда Леонора, в конце концов, ушла к себе в класс, Зоя была совершенно измучена. Она едва дотянула до вечера. Тело налилось свинцом, ноги не слушались, мысли путались.

Позвонил Чарльз и пригласил ее пообедать.

Зоя была ему благодарна, но не могла думать ни о ком, кроме Франсуа.

— Честное слово, нет сил. Мне нужно выспаться. Пожалуйста, Чарльз! Ты был так добр ко мне вчера вечером. Пойми, пожалуйста.

— О'кей, о'кей, намек понял.

Он произнес несколько ласковых слов и согласился дать ей отдохнуть. Но завтра они непременно встретятся. Без всяких оговорок. Да?

Она безропотно согласилась. Нет смысла спорить. Франсуа для нее потерян, так какая разница, что случится в ближайшем будущем? Главное — выжить.

А Чарльз был такой добрый. Милый, нежный. Оказался рядом как раз вовремя. Он не заслуживал отказа.

Она крутилась с боку на бок, не находя себе места. Протягивала руку и утыкалась в пустоту. Простыни были холодные и несмятые.

Прошла целая вечность, прежде чем в комнату прокрался вынырнувший неизвестно откуда рассвет. Зоя почувствовала, что мышцы начинают расслабляться и что она скользит куда-то вниз… Внезапно в ней проснулся прежний страх. Она отчаянно боролась со сном. Сознание сопротивлялось, но подсознание уже перешло на сторону врага.

Она шла по широкому шоссе. Вокруг была темнота. Гулкая, пустая и зловещая.

Она была одинока… отчаянно одинока. А в центре мира зияла пропасть, заполненная темнотой. Вдруг где-то над ней вспыхнул теплый красно-оранжевый свет. Вспыхнул и погас.

Повалил черный дым. Он клубился вокруг, душил и слепил. Из дыма выбежал человек. Его одежда тлела, он звал на помощь. Зоя протянула к нему руки, но ничего не могла сделать.

И тут свершилось чудо. В ее руке оказался ковш с ледяной водой. Она вылила воду на страдальца, пламя зашипело и умерло.

Она хотела подбежать к нему, успокоить и перевязать его раны, но ноги стали тяжелыми и непослушными. Она заплакала от обиды и отчаяния и увидела, что он плачет тоже.

Франсуа! Ох, Франсуа!

Наступило утро вторника. Со смерти Поппи не прошло и сорока восьми часов.

Зоя собрала остатки смелости, села в машину и поехала к дому Франсуа. До урока в очередной школе оставалось еще несколько часов. Она знала, что должна увидеть его. Если с краха, которым закончился их воскресный вечер, пройдет не слишком много времени, может быть, что-нибудь еще удастся спасти…

Паркуя машину, она умирала от беспокойства. В груди затаилась боль.

С первого взгляда на дом Зоя поняла, что он пуст. Франсуа уехал. Тревожное ожидание сменилось апатией. Сердце замерло и покрылось ледяной коркой.

Уже ни на что, не надеясь, она вылезла из машины, поднялась на крыльцо, нажала на кнопку звонка и стала ждать.

Ответом ей была тишина. Отчаявшаяся Зоя прижалась лбом к крашеной двери.

— Он уехал рано утром. Вернется через несколько дней.

Зоя подняла голову. Владелица голоса стояла за хлипкой живой изгородью, разделявшей две тропинки. Это была поразительно высокая женщина с темно-карими глазами, полными жизни и странного понимания.

— Понятно.

Больше надеяться было не на что.

— Вы Зоя? — спросила женщина.

— Да.

— Я слышала о вас много хорошего. От Леоноры.

— А…

— Я Марина. Полезная соседка. Во всяком случае, надеюсь на это, — с иронией добавила она.

Зоя бледно улыбнулась:

— Да. Я тоже слышала о вас. И тоже от Леоноры.

― Ну, раз уж мы так хорошо знакомы, заходите. Похоже, вам не помешает внимательный слушатель.

Зоя помедлила, не зная, хватит ли ей для этого сил. Она снова посмотрела на насмешливое, но полное сочувствия лицо собеседницы и сдалась. Идя вслед за Мариной по коридору, она восхищалась ее длинными, стройными ногами, худощавой, но женственной фигурой и эффектным нарядом, состоявшим из классических черных «ливайсов» и строгой белой блузки.

Интересно, сколько ей лет? У Зои не было времени, как следует рассмотреть ее лицо, а седые волосы еще ни о чем не говорят. Один Зоин знакомый поседел в двадцать с небольшим.

Марина провела ее на кухню. В этой тихой гавани с натертым полом едва уловимо пахло вчерашним ужином — чесноком и красным вином. Наверно, здесь ужинал и Франсуа…

— Пожалуйста, будьте как дома.

Марина указала на крепкое полукруглое кресло из светлого дуба. Она потянулась за стоявшим на плите горячим кофейником и поставила его на стол рядом с двумя изящными фарфоровыми чашечками.

В этой скудно обставленной, но чрезвычайно элегантной комнате было удивительно тепло и уютно. Зоя понемногу успокаивалась. Когда в колено ткнулся мягкий и влажный нос, она наклонилась и погладила шелковистые собачьи уши. Зоя помнила Леонорино пылкое описание все понимающей и едва ли не говорящей дворняжки с белой мордой.

— Привет, Риск!

Марина полезла за молоком в холодильник и невольно покосилась на яркую, как павлин, Зою. Молодая женщина была облачена в желто-зеленый костюм с черной каймой. Столь впечатляющий наряд навел Марину на мысль, что пора бы и ей самой перестать шляться по дому в однотонных джинсах и блузках.

Внезапно в ней проснулось любопытство. Казалось, она поймала и посадила в клетку какую-то роскошную экзотическую птицу. «Я знаменитый птицелов — тра-ля-ля!» Она улыбнулась, вспомнив тоненький голосок Леоноры, боровшийся с трудными словами — сначала английскими, а потом французскими, как советовала ее учительница.

— Молока?

— Да, пожалуйста. Но без сахара.

Голос Зои был хрипловатым, низким и сексуальным, но совершенно безжизненным.