Случайно обнаружив в аквариуме сухой стебель тростника, пан Дыля смастерил из него дудочку и, желая поддержать друзей, стал наигрывать белорусские песни.

Толстяк, собиравшийся играть для кресла своего хозяина, подошел к стеклянной стене.

— Что вы играете? — восхищенно спросил он, подтягивая штаны, которые у него то и дело сползали.

— Гонзасек, — прошептал Чосек, расталкивая своего обессилевшего друга. — Ты когда-то блестяще владел искусством гипноза. Попытайся — сейчас или никогда!

Гонзасек поднялся и — начал танцевать. Пан Дыля понял его и стал подыгрывать.

Едва толстяк увидел танцующего под музыку Гонзасека, он уже не мог оторваться и смотрел, не понимая, что его завлекает.

Наконец Гонзасек, которому танец стоил последних остатков сил, почувствовал, что толстяк покоряется его воле, и тогда Гонзасек заговорил — теми особыми словами и тем особым тоном, которым говорят только мастера гипноза.

— Музыка, музыка звучит в твоем сердце, и пока она звучит, для сердца не существует более ничего, ибо музыка и есть весь мир и его правда!..

Приведя толстяка в состояние бессознательной внушаемости, Гонзасек приказал:

— Открыть футляр контрабаса! Достать все запасные струны!.. Великое доброе дело приносит душе успокоение и блаженство, оно согласно с ее порывами… Расслабились, еще расслабились, волны тепла растекаются по телу, радость переполняет его… Взять струны и связать их одна за одной!.. Затянуть сильнее!.. Так, хорошо!..

Связав все струны, толстяк перебросил их через край аквариума, Гонзасек взобрался на плечи Дыле, Чосек встал на спину Гонзасека и так дотянулся до струны.

Гонзасек дал команду тащить, и через минуту свершилось небывалое: трое друзей оказались на свободе. Правда, это была относительная свобода: за дверями зала и вокруг дома караулила усиленная охрана…

Однако честь не спрашивает об условиях: она сама создает их или гибнет в борьбе.

— Теперь или никогда, — сказал пан Дыля. — Думаю, контрабас не оскорбиться, если нас понесут в футляре!

Гонзасек повернулся к толстяку:

— Человек, ты слышишь голос величайшей гармонии — гармонии честных человеческих отношений!.. Сонливость одолевает тебя, ты закрываешь глаза и считаешь до десяти: раз, два, три!.. Сосчитав до десяти, ты закрываешь футляр и несешь его к себе домой! Раскрываешь в комнате, где нет никого, кроме тебя!.. Повтори свои действия!

Пан Дыля не терял времени даром: скрутил струны и спрятал их, спрятал и контрабас. Вся троица, не мешкая, улеглась в футляр и закрыла за собой крышку.

Музыкант добросовестно досчитал до десяти, защелкнул футляр и пошел к выходу.

— Эй, ты, вонючий граммофон, почему уходишь раньше срока? Что велел тебе хозяин?

— У меня разболелось плечо, — пожаловался толстяк. — Такая боль, что я поеду домой и прилягу. Передайте хозяину: завтра отыграю и за сегодняшний день!..

Потом была еще одна проверка и еще одна, особенно придирчивая — у выхода из здания, когда потребовали раскрыть футляр.

— А ну, покажи!

Толстяк разинул рот и приспустил штаны. Охранники покатились с хохота.

— Смекалки у тебя, пиликальщик, хоть отбавляй!.. Музыкант сел в свою машину и выехал за ворота.

— Просто не верится, что мы улизнули из пасти Желтого Дьявола! — сказал Чосек.

— Я чувствую, как мозг музыканта расторможивается от посторонних влияний, — сказал Гонзасек. — Нам надо бы выйти из футляра!

Но пан Дыля, не сомневаясь, что главное испытание еще впереди, уже буравил футляр стальной спицей.

Крючки были сняты, компания выбралась наружу и расселась на заднем сиденье.

— До моего дома еще минут сорок! — сообщил музыкант.

— Сверни с этой дороги на какую-либо тихую и редко используемую, — попросил Гонзасек.

Только он промолвил эти слова, позади затрещали два мотоцикла. Они обошли машину и стали прижимать ее к бровке.

— Эй, контрабас, дружище, дави негодяев!

И музыкант, «неуклюжий тюфяк», как однажды обозвал его Чосек, вдруг резко прибавил скорость и вытолкнул одного из нахальных мотоциклистов за дорожное покрытие. Тот помчался по целине, подскочил, попав на ухаб, и перевернулся.

Второй мотоциклист вытащил пистолет и стал целить в колесо.

— Спроси у музыканта, нет ли у него оружия? Оружие было найдено: тяжелый, многозарядный бельгийский пистолет.

Пан Дыля разбил заднее стекло и с первого выстрела вывел из строя мотоцикл: машина пошла круто в сторону, ударилась о разделяющее ограждение, перескочила через него — мотоциклист полетел в придорожный кустарник.

Но сзади уже приближались два красных «Форда». Преследователи издали открыли огонь из автоматов.

Пану Дыле повезло — ответным выстрелом он повредил какой-то важный агрегат: ближний «Форд» внезапно резко затормозил, задымил и вдруг вспыхнул почти белым в свете солнца пламенем.

Во второй машине действовали более осмотрительно и профессионально. Минут пять на бешеной скорости преследовали беглецов, а затем, на повороте, открыли огонь из автомата.

Музыкант был убит наповал. Не перехвати руль пан Дыля, все разбились бы вдребезги, но он успел сделать немыслимое.

Помчав по прямой, он внезапно затормозил, «Форд», тоже тормозя, вырвался вперед, пан Дыля вывернул на съезд, выигрывая время и расстояние.

— Бензина в баке почти не осталось! — прокричал Чосек. — Погоню не выиграть!..

У леса машину остановили, вынесли на траву бездыханное тело музыканта, пан Дыля выстрелил в бензобак, бак взорвался, машина загорелась, беглецы бросились в лес.

Вскоре преследователи окружили горящую машину. На помощь к ним, вызванный по рации, прибыл полицейский наряд.

Но беглецы были уже на вершине каменистого холма.

— Пока они выяснят, целы мы или погибли при взрыве и пожаре, мы будем далеко, — сказал пан Дыля. — Жаль музыканта, он непричастное лицо!

— Очень даже причастное, — возразил Гонзасек. — Он признался, что весь его репертуар — вещи, направленные на разрушение нашей психики. Впрочем, его, действительно, жаль. И вы напрасно полагаете, будто он не сознавал, что делает!..

В чужой стране — без знания языка, без денег, без связей, без пристанища, без малейшего представления о том, откуда грозит опасность, — согласитесь, положение было отчаянным.

— Что будем делать?

— Когда не знаешь, что делать, а делать что-нибудь необходимо, нужно делать хоть что-нибудь, — сказал пан Дыля. — Вот, пожалуйста, над холмом второй раз на низкой высоте в одном и том же направлении прошел пассажирский самолет. Значит, где-то там, не слишком далеко, находится аэропорт. Мы должны любой ценой улететь из этой страны!

— Предложение великолепно, — засмеялся Чосек, — только как к нему подступиться? С таким же успехом я мог бы предложить сейчас полакомиться свежими булочками с парным молочком!

Пан Дыля не ответил ему. Спускаясь с холма, он приметил автостраду. К ней и вывел своих друзей и велел всем спрятаться возле съезда.

Только они замаскировались, подъехала машина. Из нее выскочил пучеглазый человек в клетчатом костюме.

— Куэста жокоза бирра!5 — воскликнул он и стрельнул в кусты.

— Как я понимаю, он жалуется на выпитое пиво, — прошептал Чосек.

— Кто еще в машине?

— Какая-то дама. Видимо, его жена.

— Вперед, ребята!

Пан Дыля вскочил в машину, следом — Гонзасек и Чосек. Дыля сел за руль, а Чосек с очаровательной улыбкой обратился к женщине:

— Силенцио, синьора! Нон вольо спараре, ма лей посса пердере иль марито!..6

Машина стремительно набрала скорость и понеслась по дороге.

Через синьору выяснили, что она и ее муж направляются в аэропорт, откуда через час должны вылететь в Лос-Анжелес, город на западном побережье США.

— Где билеты, документы и деньги? — спросил пан Дыля.