«Браво, Джабастер! Отрешимся от снов, станем действовать! Кабы сейчас я разрешил себе предаваться сладким мечтам, как когда-то в Хамадане или в нашей с тобой пещере в горах, то слишком скоро услыхал бы за окном грозный стук копыт конницы румского султана.» Желая сбить Первосвященника на легкий лад, Алрой изобразил улыбку на лице, но мрачная физиономия Джабастера уничтожила ее.
«Сердце мое растерзано, через силу говорю. Память выплескивает былые надежды. Царь мой, ученик мой!» — вскричал Джабастер, опустился на колени перед Алроем, вцепился в край его одежды. «Ради царский корней твоих, ради горячей юности твоей, ради мук и побед твоих, наконец, ради Господа, избравшего народ наш и тебя поставившего над ним, — очнись и восстань на себя самого! Вспомни коварство Далилы, предавшей Самсона в руки врага! Боюсь за тебя, ибо ты не тот, кто проходит лишь полпути. Ступив на опушку леса, увлекшись красивым видом, незаметно углубишься в чащу, и черная адская глушь обступит тебя, и не будет спасения!»
«Ты пугаешь меня мирскими соблазнами. Но разве земная сила одолеет силу Небесную, направляющую меня по пути Господа?»
«Царь мой! Следуй прямой, как стрела, воле Небес, что слышал народ наш на горе Синай, принимая заповеди, и не сделаешь ложного шага. Ни нега и ни богатство, ни власть и ни месть не станут маяками избраннику. Предание наше гласит, что лишь тот удостоится великой миссии, кто владеет скипетром Соломона и зоркостью его наделен. Только в руках мудреца скипетр есть атрибут власти, а не резная деревяшка.»
«Джабастер, ты говоришь о мудрости, о зоркости. Одобряю. И докажу, что и я не лыком шит. Взглянем на женитьбу в плоскости благоразумного расчета, а не с вершины нежной страсти. Начнем с того, что я — завоеватель Азии. Доселе я не получал и, думаю, никогда не получу знак Небес оставить империю ради заброшенной провинции. Стало быть, править великим царством и есть миссия моя. Огромное достояние требует огромных сил души, и тела, и ума для сбережения его — ведь мы, евреи, лишь капля в океане мусульман. Моих сил достанет, не сомневаюсь. Но если дети мои не унаследуют могучий дух отца? Вот тут-то выручит порода! Правоверные куда терпимее отнесутся к моим потомкам, как примут во внимание, что дочь халифа произвела на свет их. Как видишь, Джабастер, и я не лишен капли трезвого рассудка. Скрывать и изображать чувства — задача не простая, дорогой учитель!»
«Вредит репутации владыки путать мудрость с хитростью. Ты избираешь пагубный путь Иоханана, сына Карея, что ради Египта покинул родину и поплатился за непослушание Господу. Бог благословил Иудею. Это Его земля. Ему угодно, чтоб на Его земле Его народ жил и Ему поклонялся. Всевышний выделил нас среди народов, дав нам особенные заповеди. Их соблюдения вполне достигнем лишь живя отдельно и на завещанной земле. Что делать нам в Багдаде? Ведь с чужаками мы не можем ни молиться, ни есть, ни пить, не нарушая законы наши. Несовместимого не совместить. Нельзя слиться с народами, и притом остаться самими собой. Ты будешь царем в Вавилоне, но перестанешь быть иудеем!»
«Я буду тем, кем буду. Я поклоняюсь Богу всемогущему. Я надеюсь, Он, милосердный, позволит мне в счет моих побед послабление в наших многосложных и педантских ритуалах.»
«Давид Алрой стал тем, кто он есть, воспитуясь в среде многосложных и педантских ритуалов. Давид Алрой преуспеет, и потомки его унаследуют империю. Быстро растет и пышно цветет дерево у воды. Но отравятся его соки ядом, и заболеет оно, и зачахнет, и уподобятся листья сухой сморщенной сливе. Увы, увы! Веками ел Израиль колючки соленые. Надежда взрастила гроздья сладкие. И не отведали их, и во рту горечь. Одно, другое, третье разочарование — и не заманишь в Храм! Давид Алрой, помнишь ли пещеру Джентезмы и звезду твою в ночи? Слишком переменилось все. Прощай, царь!»
«Стой, верный честный друг! Стой, Джабастер!»
Первосвященник обернулся.
«Не уходи в гневе, добрый Джабастер!»
«Не в гневе, но в горе, только в горе!»
«Израиль покорил Азию. Чего бояться Израилю? Все будет хорошо!»
«Все будет хорошо? Соломон возвел города в пустыне и несметно золота навез из страны Офир, но Давид Алрой родился в рабстве!»
«О, мудрый каббалист, доверься звездам! Взгляни на небо, моя звезда сияет ярко, как мои победы!» — воскликнул Алрой, открыв занавес. Царь и Первосвященник вышли на террасу. Оба смотрели на яркую звезду Давида. На мгновение ее закрыл кроваво-красный метеор, пронесшийся по небу. Изумленные, испуганные, бледные они уставились друг на друга.
«Царь! — вскричал Первосвященник, — не медля отправляйся в Иудею!»
«Это предвещает войну, — пробормотал Алрой, — и беды в Персии.»
«Ищи беды у себя, опасность близка!»
Из сада донесся скрежет. Прозвучал трижды.
«Что это? — взволнованно крикнул Алрой. — Подними охрану, Джабастер, пусть обыщут сад!»
«Это бесполезно и опасно. То говорил дух.»
«Что он сказал?»
«Он огласил арамейскую надпись, возникшую во время пира на стене дворца вавилонского царя Валтансара. Слова сии — предвестник гибели владыки и его владений.»
8.7
На следующий день Алрой обсуждал с Хонайном перипетии минувшей ночи. Хонайн, выслушав Алроя, обрисовал свое отношение к делу — правильное понимание вещей проистекает из знания практической их пользы. «Старая, как мир, история — Первосвященник идет наперекор царю. Я полагаю, что мой набожный брат не хочет молиться в Багдаде и рвется в Иерусалим по причине вполне земного свойства. В Персии он глава малой секты, а в Сионе он рассчитывает собирать десятину со всего народа. Что до красного метеора, то его кровавое предвестие лучше всех истолкует султан Рума, который в минувшую ночь должен был встретиться с победоносным Шерирой. Страшный скрежет в саду? Признаюсь, мне не доводилось слышать духов. Звуки, оглушившие вас, в двух пунктах отличались от голоса из-за занавеса ковчега завета. Во-первых, они чересчур гремели, а во-вторых, были столь подозрительно невнятны, что лишь особе заинтересованной и в высшей степени находчивой под силу разобрать и истолковать их. К тому же прорицатель велик не предсказанием, а умением объяснить, почему оно не свершилось. Когда я вступлю в должность управляющего царским двором, уверяю, ни духи, ни прочие нежеланные визитеры не нарушат твой покой!»
«Скорей бери бразды правления, дорогой Хонайн! Как поживает персидская роза, сладкая моя Ширин?»
«В твое отсутствие все мысли ее только о тебе. На меня и слов не тратит.»
«Ну-ну, не умаляй своих достоинств! Я наслышан, ты любимец женщин. А я ревнив, Хонайн, ей-ей!»
«О, я не тот, кто даст тебе повод!» — кротко ответил Хонайн.
8.8
Бери жену ровню — верней не оступишься. На всю Азию возвещено о свадьбе иудейского царя и принцессы Багдада. Кипит, бурлит долина Тигра, приготовляется к величайшему торжеству. Целыми рощами деревья рубятся — и на новые постройки, и для топлива на потребу грядущему празднеству. Отовсюду стекаются в Багдад прошенные гости. Обе стороны представлены достойно. Званы повелители и правители, сановники и чиновники, богачи и воеводы и прочие благородные особы. И наместник царя с невестой, прекрасной принцессой Мирьям, разумеется, тоже прибывают, и тысячи сопровождающих с ними.
В центре огромного плоского пространства возвышается великолепно украшенный трон. По сторонам его стоят два других престола пониже, но роскошью ему не уступающих. Сто специально возведенных павильонов описали на равнине широчайший круг. Они украшены парчой и коврами, на крыше каждого укреплено древко, и полощатся на ветру флаги. В одних постройках расположились музыканты, в других фокусники и циркачи, в третьих сказочники занимают народ, а в большинстве из них ремесленники и торговцы выставили свой товар. Отборные фрукты разложены чудным орнаментом. Гранаты и тыквы, арбузы и апельсины, миндаль и фисташки. А вот и мясник развесил на крюках свежие туши. Тут кожевники и скорняки надели на себя маски леопардов, львов, тигров и лисиц, по углам расставили звериные чучела, а в середине красуются великолепной выделки шкуры и меха. Расхаживает по площади верблюд, искусно сделанный из дощечек, тростника, соломы, холста, веревок — совсем, как настоящий. Попона на нем приподнимается и в чреве его видно человека. Затейник этот верблюдом управляет. Некий умелец птиц намастерил. Дети бросают аисту орехи — думают живой, а взрослые смеются. Мастеровые соорудили из камыша и веток подобие минарета, стены будто кирпичной кладки, лишь муэдзина не хватает. Вот затейливо плетеные нарядные циновки, красотою не уступающие коврам. На двух знаменах чудесной вязью вышиты имена Алроя и Ширин. Всякий гость отметит, сколь искусны крестьяне и ремесленники Багдада, и как торговцы ловко преподносят плоды трудов их.
