«Я получил кольцо от учителя, как знак благословенья на паломничество, которое еще не завершил. Есть некто в мире, кому готов отдать его, но человека этого пока не встретил. Нет у меня иного свидетеля, кроме правды. Я одинок и без друзей, но я не нищий и никогда не стану им. Немыслимые тяготы пути исчерпали силы и пошатнули дух. Я искал в кофейне угол, скрытый от глаз, чтобы забыться, возможно, умереть. А тут этот лакей — новая каверза судьбы. Не дано рабскому его уму понять, что для меня кольцо дороже жизни самой!»
«Покажи украшение.»
Юноша протянул Хонайну кольцо. Тот взял, ощутил биение пульса в дрожащей руке.
«О, моя Фатима!» — заголосил Абдалла.
«Позвать сюда ювелира!» — приказал вельможа.
Ожидая ювелира, Хонайн внимательно разглядывал красивый предмет, пытаясь разгадать секрет его значимости для юноши.
Подошел ювелир, поклонился Хонайну.
«Оцени эту вещь», — тихо промолвил Хонайн.
Мастер взял кольцо, придирчиво рассмотрел его на свет, ощупал пальцами, попробовал языком, повертел так и сяк и, наконец, изрек: «Не меньше тысячи драхм цена ему.»
«Готов ли ты уступить мне эту вещь за такую цену?» — спросил Хонайн Абдаллу.
«О, да!» — сорвался с уст Абдаллы мгновенный ответ прежде, чем он успел подумать, и глаза его загорелись.
«А ты, незадачливый паломник, если тяжба решится в твою пользу, возьмешь за кольцо двойную цену?»
«Мой господин, я говорю чистую правду. Я не могу расстаться с кольцом. Даже за дворец халифа!»
«Итак, на сей раз справедливость торжествует!» — ликуя, воскликнул Хонайн, — «Юноша, вещь принадлежит тебе. А ты, жадный лгун и негодяй», — продолжил вельможа, повернувшись к Абдалле, — «Получишь то, что прочил оклеветанному тобой. Ибрагим, побеспокойся, чтобы пятьсот палочных ударов по пяткам достались ему сполна. Ты же больше не одинок», — вновь обратился Хонайн к юноше, — «И у тебя есть друзья. Следуй за мной в мой дворец.»
5.3
Большой сводчатый зал впечатлял совершенством архитектурных пропорций и форм. Потолок, украшенный лепниной и тысячей серебряных звезд, покоился на изумительно стройных колоннах, отделанных белым и зеленым мрамором. Тех же тонов орнаменты мозаики расцвечивали пол. В центре зала из порфировой чаши бил фонтан. Среди великолепия этого богатства стоял изящный диван, принявший в мягчайшую свою глубину тело восседавшего на нем хозяина.
Хонайн оторвался от долгого чтения, отложил в сторону фолиант. Хлопнул в ладоши. Вошел нубийский раб, сложил руки на груди, согнулся в поклоне.
«Аналшар, как чувствует себя наш гость-иудей?»
«Жара нет больше, господин. Мы дали ему снадобье. Он очень долго спит, слаб, но поправляется.»
«Пусть пробуждается, я жду его.»
Поклонившись, нубиец вышел.
«Симпатия — странная вещь, и разум мой объяснения ей не находит», — рассуждает сам с собой Хонайн, и лицо его глубокомысленно, — «хоть и простое, чувство это не минует и меня, человека просвещенного, врача халифа.» Он продолжает размышлять о другом. «Дух учености в нем, красноречив, и перо бойкое. Но слишком схоластичен, а это мне не по нутру. Опыт учит большему, чем догма, он же убеждает в правоте сей мысли, а также в том, что и сам не совершенен. Есть многое, что доселе не ведому уму, хоть кажется порой, что просто это — заглянуть за занавес природы.» Послышались шаги. «Вот идет мой пациент. Он бледен. В глазах его страсть и дума вместе. Симпатия — вещь странная.»
«Юный чужеземец, ты здоров?»
«Вполне, мой господин. Благодарю тебя за доброту, но лишь словами могу подкрепить слова признательности. Однако, благодарность из уст сироты зачтется.»
«Ты сирота?»
«У меня нет родителей, кроме Бога отцов моих.»
«И Бог этот…»
«Бог Израиля.»
«Так я и думал. Мы допускаем, что Он есть творец, и что наш долг — поклоняться Ему.»
«Он наверху, мы, люди, внизу копошимся, но веры преисполнены.»
«В вере — сила.»
«Согласен. Добавлю: сила торжествует.»
«Звучит пророчески.»
«Пророчествами пренебрегают, но время открывает их боговдохновенность.»
«Ты молод и оптимистичен.»
«Таким же был мой великий предок, сразивший Голиафа в долине Эйла. Впрочем, едва ли это интересно мусульманину.»
«Я читал об этом и понимаю тебя вполне. Что до моей веры, так скажу: я поклоняюсь истине и желаю побольше единомышленников. С опозданием спрошу имя моего юного гостя.»
«Меня зовут Давид».
«На изумруде, что в твоем кольце, есть надпись. Иврит, я полагаю.»
«Вот кольцо».
«Прекрасный камень, и буквы означают…»
«Означают: „Один из двух ушел“ — памятка братской любви».
«Твой брат?»
«У меня никогда не было брата.»
«Давид, прошу, исполни мой каприз, сыщи в доме вещь, ценностью равную сему кольцу.»
«Это излишне, благородный господин. Самоцвет не велик в цене, но даже если бы он был достоин украсить голову халифа, то и тогда явился б слишком ничтожной расплатой за доброту твою. В нем надежды больше, чем достояния. Кажется невероятным, но даже тебе, спасшему меня, я не вправе предлагать его, ибо всякую минуту может явиться тот, кто заявит на кольцо свои законные права.»
«И кто же этот человек?»
«Брат вручившего мне кольцо.»
«Брат Джабастера?»
«Это ты?»
«Да. Я тот самый один из двух, что ушел.»
«Велик Бог Израиля! Бери кольцо! Однако, что я вижу? Брат Джабастера — вельможа и мусульманин? О, молю тебя, скажи, что ты не принял их недостойное исповедание и не стал вероотступником! И я благославлю этот час!»
«Успокойся, юноша. Я сказался атеистом. Беседу на темы отвлеченные, о вере, скажем, отложим. Есть дела насущные. Что сталось с моим братом? Он жив, он счастлив?»
«Он верой жив и благочестьем счастлив.»
«Неисправимый мечтатель! Его взгляды разнились с моими, что не мешало мне любить его. А ты? Ведь ты не тот, кем хочешь казаться. Не таясь, расскажи мне все. У Джабастера не будет друг простак. В облике твоем приметы славы. Доверяй мне.»
«Я — Алрой.»
«Что? Предводитель изгнания?»
«Да, это я.»
«Ты убил Алчирока?»
«О, как быстры слухи!»
«Моя симпатия имела основания. Я сразу полюбил тебя. Что ты ищещь в нашем краю? За твою голову назначена награда. Знаешь об этом?»
«Впервые слышу. Я не встревожен. Посланничество Бога меня хранит.»
«В чем состоит оно?»
«Освободить Его народ!»
«Ученик Джабастера и жертва его химер. Я должен тебя спасти. Для начала: твое имя никому в городе не положено знать. А сейчас выйдем на террасу, насладимся закатом и свежим ветром.»
5.4
«Который час, Давид?»
«Скоро полночь. Любопытно, прочитал ли твой брат по звездам о нашей счастливой встрече?»
«Звезды догадливы, своим движеньем и расположеньем напишут то, что людям прочесть желаемо.»
«Желания наши спускаются с небес, где обитают звезды.»
«Из кирпичей желаний мы сами мостим путь нашей жизни, но почему-то называем его судьбой.»
«О новом пути и о судьбе мне был голос, что прежде возникал в святая святых, раздавался из-за занавеса ковчега завета.»
«Чрезмерная фантазия размягчает веру.»
«Моя вера, как скала тверда!»
«Со скалы, не ровен час, сорвешься вниз…»
«Ты саддукей? Ты думаешь не Бог, но сам человек собою правит?»
«Я человек, который знает людей.»
«Ты учен, но иначе, нежели Джабастер.»
«С Джабастером мы различны и вместе с тем едины, как ночь и день — неразделимые части суток.»
«И твоя часть…»
«Истина.»
«Это — свет.»
«Когда слишком ярок, он чреват ослепленьем и темнотой в глазах.»
«Двух этих вещей мы все должны остерегаться.»
«Ты молод.»
«Молодость порок?»
«Наоборот. Однако, нельзя срывать плод, покуда дерево в цвету.»
«Какой плод?»
«Знание.»
«Я учился.»
«Чему?»
«Тайным вещам.»
«Почему ты называешь их тайными?»
