«Прекрасная принцесса была и остается моей законной женой. Приготовленные тобой орудия грозятся сделать ее вдовой. Не время следовать извивам женского сердца. Скажу лишь, что не пустейшее чародейство привело дочь халифа в объятия царя и воина. Боюсь, с вершины роскошного седалища трудно будет Альпу Арслану уразуметь, почему иудею выпало сорвать красивейший цветок Азии! И последнее. Не перехитри вероломство благосклонную ко мне судьбу, не ты, но я вкусил бы плоды победы. И победитель был бы милосерднее.»

Царь Хорезма составил свою речь, следуя советам приближенных мудрецов. Те убедили его подсказать узнику путь к спасению, дабы тот произнес желаемое признание, дабы утихло брожение в головах, дабы репутация принцессы Ширин была спасена. Хорезмский монарх не отличался благородной сдержанностью чувств. Слова Алроя привели его в ярость. Он трижды ударил царским жезлом по основанию трона и в гневе прошипел: «Бородою клянусь, вы обманули меня. Пес ничего не признал!»

Застыли от страха сердца наставников Альпа Арслана. Воробьиной стайкой мигом сгрудились они на чрезвычайный совет. Мудрейшие из мудрых придумали поразить Алроя неоспоримыми свидетельствами, кои подвигнут узника на неизбежные для него и вожделенные для них признания. Вперед выступил закутанный в зеленую мантию главный служитель веры. Почтенный белобородый старец молил Аллаха покарать проклятых иудеев и гяуров и одарить благоденствием боголюбивых мусульман. Покончив с молитвой, он представил толпе свидетеля — курда Кислоха. Место седобородого занял главный судья Багдада, который развернул свиток — данное под присягой письменное свидетельство Кислоха — и громогласно зачитал содержание грамоты. До умов собравшихся на площади и на крышах доведено было, что почтенный Кислох впервые увидал Алроя в некоем заброшенном городе, в логове разбойничей банды, которую тот возглавлял. Его, Кислоха, богатого купца, разбойники ограбили и взяли в плен. В одну из ночей Алрой предстал пред Кислохом в образе льва, в другую ночь явился быком. Главарь разбойников имел обыкновение обращаться то в одного, то в другого зверя. Он вызывал духов и однажды был удостоен визитом самого Эблиса, духа ада. Эблис вручил ему скипетр царя Соломона, сына царя Дауда. И тогда Алрой поднял знамя мятежа и убил хамаданского правителя Хасана и его сельджуков, и при том все воочию видели, что на стороне мятежника сражалась армия чертей.

Свидетельства индийца Калидаса, гебра и негра не уступали свидетельству Кислоха убедительностью фактов и яркостью деталей. Так был рассеян туман ложного триумфа еврейского царя, и восстановлен престиж мусульманского воинства. Алрой был разоблачен, как сын Эблиса, колдун и торговец ядовитым зельем. Толпа содрогнулась от ужаса и благородного негодования. Правоверные готовы были ринуться за красную черту и разорвать негодяя на куски, но грозный вид хорезмских охранников удерживал мстителей вне круга. Утешало предвкушение зрелища пыток и казни.

Главный судья Багдада низко поклонился царю Хорезма, потом сказал ему что-то на ухо. Трубы взревели и смолкли. Глашатай потребовал тишины. Вновь отверзлись царские уста.

«Слушайте меня, о правоверные! Сейчас будет оглашено свидетельство принцессы Ширин, несчастной жертвы колдуна!»

Из обнародованного главным судьей пергамента следовало, что Алрой бессменно носил на груди подаренный ему Эблисом талисман. Сила сатанинского предмета состояла в том, что ежели приставить его ко лбу женщины, то она теряет власть над своими поступками. И негодяй употребил во зло дьявольский дар и погубил принцессу.

«Так написано?» — спросил осужденный.

«Да, так написано!» — воскликнул судья и торжествующе поднял над головой развернутый свиток с печатью принцессы.

«Это подделка!»

Как ужаленный вскочил со своего трона царь Хорезма. Ринулся по ступенькам вниз, едва не споткнулся. Лицо горело гневом и было красно, как огненно-рыжая борода его. Смелейшие из смелых пытались удержать владыку за полы шелковой порфиры.

«Убить, прикончить на месте этого пса!» — бормотал Альп Арслан.

«Принцесса здесь», — сказал главный судья, — «она готова подтвердить свое свидетельство о колдовском чудодействе, от цепей которого она освобождена милостью Аллаха.»

Алрой встрепенулся.

«Подойди, высокородная принцесса», — промолвил главный судья, — «если прочитанное мною свидетельство истинно, соблаговоли в знак признания сего поднять свою царственную руку, коей ты поставила на пергаменте печать.»

Евнухи, стоявшие кругом у подножия трона, расступились, и толпа увидела женскую фигуру, закутанную от макушки до пят в непроницаемую для глаза вуаль. На мгновение показалась рука, поднялась вверх и исчезла. Евнухи вновь сомкнули круг.

«Царь, я готов принять муки», — произнес Алрой. Голова опущена, голос глух, горе сдавило горло. Казалось, решимость вот-вот покинет его.

«Приготовить шесты!» — самолично скомандовал Альп Арслан.

Толпа невольно содрогнулась.

К Алрою подошел чернокожий раб, протянул ему свиток. Алрой узнал нубийца, принадлежащего Хонайну. Приговоренный развернул и стал читать грамоту — последнее рукопожатие надежды. Пронзительно кричало перо Хонайна: «В силе остается все предложенное тебе, лишь одумайся, Алрой! Смерть мученика не превратит в истину его заблуждение. Положи немедленно свиток за пазуху, и это будет знаком спасения. Но если ты неумолим, порви свиток и отречешься от жизни!» Давид Алрой с великим рвением разорвал пергамент на тысячу кусков и отшвырнул прочь горсть обрывков. Ветер подхватил их, разнес над площадью, и жители Багдада ловили в воздухе последние вещественные памятки об уходящем иудейском царе.

Чернокожие рабы приготовили орудия пыток и казни.

«Упорство этого еврея сводит меня с ума. Хочу успеть поговорить с ним», — сказал хорезмский монарх своим придворным. Благоразумнейшие из благоразумных хотели удержать царя от затеи, но ярость в глазах жестокого владыки заставила их отступить.

Прогремели трубы, глашатай призвал к тишине, заговорил Альп Арслан.

«Эй, пес! Спрошу и ответь. Хорошо ли видны тебе эти шесты? Знаешь ли, что Эблис уготовил тебе в геенне ада? Мыслимо ли иудею корону примерять? Неужто жизнь не сладка? Что лучше — лекеем жить иль на колу умереть?»

«Великодушный Альп Арслан! Пытки мало добавят мук терзаемому мыслью о проигрыше тебе. Иди до конца, толпа не любит, когда жертву щадят.»

«Бородой клянусь, он глумится надо мной! Эй, уберите руки от порфиры! Я буду говорить с ним! Вы зорки, как сокол с колпаком на голове. Ведь он колдун! Он знает заклинания, от нас он улетит на небо иль провалится сквозь землю. Он посрамит и нас, и пытки, что уготованы ему.» Монарх направился к Алрою, за ним хвостом последовали муллы, судьи, сановники.

«Наглый колдун! Пес незаконнорожденный, сын матери безродной! Невозмутимостью злобишь меня! В небо улетишь, в землю зароешься? Так или нет? Говори, Эблиса отродье!» Альп Арслан задыхался от ярости, топотал ногами, рвал рыжую бороду.

«Царь, ты проницательней твоих советников. Я насмехаюсь над ними и над тобой. Я презираю пытки, муки, кары. Я не улечу на небо и не уйду под землю. Не Эблис мой хозяин, Бог мне господин! Доволен ли ответами, царь?»

«Бородой клянусь, вполне!» — выкрикнул Альп Арслан. Царь Хорезма слыл лучшим в Азии рубакой. Он выхватил из ножен саблю и молниеносным ударом обезглавил иудея. Голова Давида Алроя глухо ударилась о помост, и мертвые уста смеялись победителю в лицо.