Нелегкой была прижизненная судьба Теодора Крамера — австрийского поэта, которого еще в 1939 году Томас Манн назвал «выдающимся», двадцатилетием позже знаменитый драматург Карл Цукмайер — «самым сильным поэтом Австрии со времен Георга Тракля». Поэт Адольф Эндлер в середине 70-х годов ХХ века считал баллады Крамера «лучшими, написанными на немецком языке за последние пятьдесят лет», ставил их как минимум вровень с балладами Брехта, который от этого жанра после первого же сборника быстро отошел. Критик Иоганн Мушик еще в 1947 году называл Крамера «вторым, после Рильке, великим поэтом Австрии». Список можно продолжить на несколько страниц. Но самому Крамеру от этих похвал утешения было мало. И даже сейчас, когда издано огромное, в три тома, собрание его стихотворений (предисловие к которому написал бывший канцлер Австрии Бруно Крайский), мы имеем возможность прочесть менее четверти его творческого наследия.

Теодор Крамер вступил в литературу в конце двадцатых годов ХХ века: наиболее ранние стихотворения в его трехтомном «Собрании» (заметим — Крамер всю жизнь, кроме стихов, писал разве что письма) датированы 1926 годом. Но в венском архиве Крамера по сей день, помимо изданных на сегодняшний день примерно двух тысяч его стихотворений, хранится впятеро больше.

Четыре поэтических сборника, выпущенные до того, как в 1939 году поэт чудом покинул оккупированную родину, обеспечили ему серьезную известность со стороны многих крупнейших литераторов, писавших по-немецки. Обеспечили они и столь же очевидную ненависть к нему со стороны нацистов: идеолог национал-социализма Альфред Розенберг по первым же опубликованным стихотворениям безошибочно распознал в Крамере непримиримого врага, еще в 1928 году (!), причем за несколько месяцев до выхода в свет первой книги Крамера, посвятил его творчеству гневную статью, а позднее (1939) подписал документ, в котором книги Крамера попали в пресловутый список того, что подлежало сожжению.

…Между тем, когда в начале 1958 года поэт умер в одной из венских больниц, за его гробом шло едва ли три десятка человек: при жизни он оказался забыт. Правда, еще через полвека он стал одним из самых читаемых, исполняемых и известных поэтов ХХ века, но до середины 1970-х годов он не был известен почти никому. Воскрешение его началось сперва в Германии (и в России!), лишь много позже наступило признание его «главным» собственно австрийским поэтом по крайней мере после смерти Теодора Тракля.

Поэт родился «в день рождения Гамлета, принца Датского» — первого января. Произошло это в 1897 году, в деревне Нидерхолабрунн в нынешней Нижней Австрии, одной из самых маленьких провинций страны, близ берега заросшего камышом озера Нойзидлерзее, ныне разделяющего Австрию и Венгрию, — озеро это прославил своими книгами более всего зоолог Конрад Лоренц. Озеро целиком заросло камышом, но глубины в нем всего-то максимум полтора метра, и детство в таком странном для Европы месте не прошло даром для творчества Крамера. Отец будущего поэта был сельским врачом и чистокровным евреем, мать — еврейкой наполовину (ее вполне австрийская матушка косвенным образом спасла внуку жизнь, но об этом ниже). Образование поэт получил среднее, в Вене, собирался получить и высшее — но помешала война… а еще больше то, что с 1913 года юноша стал писать стихи, все меньше интересуясь карьерой служащего. Он очень глубоко знал многочисленные диалекты, которыми пестрит земля Австрии; помимо сугубо венских и строго бургенландских словечек стихи его полны заимствованиями из хорватского, каринтийского и множества других языков и диалектов. Неожиданно и то, что Крамер, переходя на трехдольные размеры, вроде дактиля или анапеста, легче и привычнее воспринимается русским ухом, чем немецким: тут сказалось определенно славянское окружение, и тут, возможно, секрет того, что сейчас на стихи Крамера написано множество песен, вышло немало компакт-дисков: музыка продиктована самими «ровными» ритмами, столь удобными для музыканта и певца.

13 октября 1915 года юноша был призван на военную службу. Сначала он попал на Волынь, на Восточный фронт, где был довольно тяжело ранен в челюсть и горло; после госпиталя попал на Южный фронт, где ценой чудовищных потерь в живой силе победу одержала все-таки Италия, — Австро-Венрия же в 1918 году просто перестала существовать как империя, распавшись на несколько отдельных государств, а то, что осталось, поделили между собой страны-победители, в том числе и те, кто особо интенсивного участия в войне не принимал. Крамеру повезло: с итальянского фронта он вернулся живым и стал искать место в жизни.

Теперь, когда слава поэта и его имя в пантеоне лучших из лучших бесспорны, многое говорят, что он родился не в то время и не в том месте. В подобном утверждении нет ничего, кроме непонимания сути поэзии Крамера (да и поэзии в целом). Если бы Крамер прожил благополучную жизнь, он обречен был бы не состояться как поэт. Именно благополучия в жизни ему выпало меньше всего, что и дало толчок его поискам «низовых», во многом не известных ранее тем и форм. Их нашел он очень скоро. Окончательно оставив надежды на высшее образование (то математика не давалась, то требовалась латынь, которой Крамер не знал), в поэзии он уже нашел «свое». Как еще недавно разговаривавший лишь на швабском диалекте его почти ровесник Бертольт Брехт, он пришел почти к тому же: к балладе из жизни униженных и обиженных жизнью. Много лет спустя Леон Фейхтвангер писал: «По всей вероятности, исходной точкой Брехта является баллада. Он опубликовал собрание баллад, озаглавленное „Домашние проповеди“; это истории малых, а порой и великих жизней, изложенные в первозданной, народной форме, — дикие, грубые, набожные, циничные. Многие люди впервые показаны в этих стихотворениях, многие чувства впервые высказаны». Эти слова, сказанные о Брехте, видимо, даже в большей степени можно отнести к Крамеру: жанр возник у них одновременно, даты выхода первых серьезных сборников почти идентичны: «Домашние проповеди» Брехта вышли в 1926 году, «Условный знак» Крамера — в 1928. Однако Брехт писал драмы, прозу, эссе и многое другое; Крамер, как уже было сказано, кроме стихов не писал ничего, вот и запоздала к нему слава. Впрочем, за деревьями, как всегда, не видно леса: слава к Брехту-поэту (не к драматургу) в тех масштабах, какие он заслужил, тоже не пришла и по сей день.

Вернемся к Крамеру. Годы после Первой мировой войны он провел так, словно специально собирал материал для будущих баллад: служил в книжном магазине, бродяжничал по Нижней Австрии и Бургенланду, нанимаясь то в чернорабочие, то в сторожа — словом, побывал в роли многих своих будущих героев. Лишь на тридцатом году жизни, в 1926, он напечатал, насколько известно, первое стихотворение. И сразу понравился читателям. Двумя годами позже вышла и его первая книга — «Условный знак» (1928); вышла она, заметим, во Франкфурте-на-Майне. В том же году (вместе с Эгоном Сузо Вальдеком) он получает Премию города Вены и на некоторое время становится в столице Австрии (и не только там) любимым и желанным «газетным поэтом»: помимо журнальных публикаций, в 1930 году выходит в свет (в Берлине) его небольшая книга «Календарь», и лишь в 1931 году в Вене — даже не совсем сборник, а в некотором роде дневник военных лет (1915–1918) — «Трясинами встречала нас Волынь». Первую часть, «дневниковую», переводчику очень трудно фрагментировать — это почти поэма, запись военных событий и быта буквально по часам. Вторую часть, галерею «портретов» тех, кто вернулся с войны, переводчику пришлось просто сделать целиком. Читатель может убедиться — ничего подобного он о войне не читал, разве что в прозе. Между тем у Крамера это поэзия, и поэзия высокой пробы.