Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

«Роман о Фовеле»был написан капелланом Ангеррана де Мариньи, Жерве дю Бю, о котором мы неоднократно упоминали. Истолковать его можно единственным образом. Итак, если Фовель – конь, он при этом остается амбициозным любимцем Фортуны, могущество которого бросает вызов признанным ценностям и моральным законам. Герой заявляет:

Сегодня я Король и господин
И королевства и империи.
Все, как вы видите, мечтают
Польстить мне и оказать мне почести;
Нет ни прелата, ни писца, ни настоятеля,
Который не хотел бы оказаться у меня в услужении. [1388]

Несложно понять, что в этих строках, написанных примерно в 1313–1314 гг., когда политическое могущество Мариньи достигло тех размеров, о которых мы говорили в предыдущей главе, содержится намек на амбиции и в какой-то мере на достижения Ангеррана де Мариньи. Но Жерве не оправдывает своего хозяина: в конце произведения мы слышим настоящий крик отчаяния, направленный в молитве к святой Деве, «девственной лилии», с просьбой спасти государство, попираемое Фовелем:

Цветок лилии так сильно задел
Фовель и его присные, [1389]
Что он качается и весь дрожит.
О, девственная лилия,
Хранящая в себе божественный дух,
Спаси лилию Франции,
Надели весь сад силой
И заключи Фовеля в такую темницу.
Откуда он уже не сможет строить козней… [1390]

Итак, мы видим, что капеллан Мариньи, ушедший от него на службу к королю, обратил против камергера яростную критику, заключенную в форму аллегории.

Обличение Мариньи стало темой еще двух поэм. В одной из них, возможно, написанной Жоффруа де Не, то есть автором «Рифмованной хроники»,прозванным Жоффруа Парижским, рассказывается о рыжем лисе, который злоупотреблял доверием льва и притеснял его подданных. [1391]В первой главе мы уже упоминали о совпадении образа рыжеватого коня – существовавшего еще до отождествления с личностью Мариньи, на которое он, впрочем в Какой-то мере повлиял, – с рыжим лисом. Последняя известная нам литературная аллюзия на Ангеррана содержится в романе «Бодуэн де Себурк»,один из персонажей которого, некий Гофруа, «вымогатель, ростовщик, фальшивомонетчик и отравитель короля Франции», закончил свои дни на виселице в Монфоконе. [1392]

Итак, Мариньи не был популярен из-за своего влияния в финансовых сферах, налогов, которые он заставил повысить, и приписываемых ему финансовых махинаций. Простые люди ставили ему в вину также его необозримое могущество, которое, на их взгляд, он получил не иначе как от дьявола. В свою очередь, представители знати были уязвлены его амбициозностью, оказываемым ему доверием, которого он, по их мнению, не был достоин, и тем, что появление подобного выскочки на вершинах власти шло вразрез с традициями. Его осуждали и ненавидели лишь несколько знатных сеньоров из числа тех, кого Мариньи оттеснил на второй план. В некоторых исследованиях проскользнула мысль о том что все знатные люди объединились, чтобы добиться смещения Мариньи Ш. д'Эрбомез посчитал, что Карл Валуа не «уступил низкому желанию отомстить оскорбившему его министру, хотя он не мог недооценивать его важность для государства», [1393]тем самым преувеличив политическое чутье и великодушие брата короля. Следовательно, он выступил против Мариньи, якобы движимый «необходимостью принести жертву феодальным лигам». На эту точку зрения сформулированную еще Пьером Клеманом, [1394]Артонн возразил, что Мариньи, безусловно, порицали за его деятельность во Фландрии в 1314 г., но лиги 1314–1315 гг. не имели никакого отношения к его падению. Смещения, а затем и казни Мариньи добилась не восставшая знать. Артонн заметил, что в провинциальных хартиях 1315 г. говорилось не о казначеях, а о бальи, прево и ревизорах: спорные вопросы были не политического, а административного и прежде всего локального характера. Кроме того, Мариньи казнили в промежутке между двумя сериями уступки хартий, когда в Париже вообще не было знати из провинции. [1395]Следовательно, ответственность за смерть Мариньи лежит лишь на представителях придворной аристократии.

В конце правления Филиппа Красивого королевская власть стала непопулярна. Король был недосягаем, поэтому причину стали искать в действиях советников. Во всех текстах того времени повторяется одна И та же мысль: у короля были плохие советчики. Вместе с удовлетворением за личные обиды принцы и крупные феодалы, о которых мы говорили, получали двойной результат и двойную выгоду: они избавлялись от человека, который им мешал, и одновременно представляли его виновным во всех пороках минувшего периода правления, получая таким образом полное отпущение грехов прошлого и обеспечивая себе популярность как поборники справедливости.

3. Смерть короля

Двадцать девятого ноября 1314 г. Филипп Красивый умирал там же, где родился, – в Фонтенбло. Течение его последней болезни с грехом пополам описал д-р Браше: [1396]пребывавший в подавленном состоянии духа, которое, по мнению Карла Валуа, было вызвано известием об измене Мариньи. Филипп Красивый 4 ноября ощутил резкую боль в желудке. Двадцать шестого числа он слег, его перевезли в Фонтенбло, и там три дня спустя он скончался, причем. по словам одних, до самой смерти он находился в здравом уме и доброй памяти, а по утверждению других, он лишился дара речи еще 28 ноября. Мариньи, который, несомненно, в начале месяца встречался с кардиналами, поспешил ко двору, как только узнал о болезни короля, и присутствовал при его агонии.

Он находился подле умирающего, пока тот не потерял сознание; [1397]тогда он якобы сказал королю, что хотел бы умереть раньше его, чтобы сразу не последовать за ним после его смерти. Чуть позже Ангерран будто бы попросил короля рекомендовать его своему сыну. Посланник двора Майорки, Вильгельм Бальдрих, сообщил, что, по слухам, которые ходили в Париже в начале декабря, король посоветовал оставить Мариньи его имущество, если он докажет свою верность, а в противном случае разрешил сделать с ним все что угодно. [1398]Тем не менее посланник слагает с себя ответственность за этот рассказ, и правильно, поскольку король просто не мог бы сказать ничего подобного: речь шла о вещах гораздо более серьезных, чем имущество Ангеррана, – на кону стояло его социальное и политическое положение. Вопрос состоял в том, окажет ли новый король свое доверие Мариньи, или же камергер попадет в немилость. Но жители Парижа принимали желаемое за действительное [1399]и представляли себе ситуацию в соответствии с уровнем своей политической осведомленности. Обычное недовольство подтолкнуло одного из них приписать умирающему следующие слова: «Теперь я вижу, сын мой, что, прислушиваясь к дурным советчикам, я лишь потакал увеличению податей, незаконным поборам и частым монетным махинациям». [1400]

вернуться

1388

Ed. A. Laiigfors, p. 64–66. vers 1683–1690.

вернуться

1389

Здесь подразумеваются родственники и верные Ангеррану люди, котосые были повсюду в королевстве.

вернуться

1390

Ed. A. Langfors. p. 117. vers 3258-3266

вернуться

1391

См. Ch.-Y. Unglois Gefroi des Nés ou de Paris, dans l'Histoire littéraire de la France,t. XXXV, р. 346.

вернуться

1392

См. V. Le Clerc, Discours sur 1 état des lettres, dans l'Histoire littéraire de la France, t.XXIV, p. 442–443.

вернуться

1393

Notes et documents…, dans la Bibl. de l'École des chartes,t. LIX, 1898, p. 499–500.

вернуться

1394

P. Clément, Trois drames…,p. 86.

вернуться

1395

A. Artonne, Le mouvement de 1314…,p. 38.

вернуться

1396

Auguste Brächet, Pathologie mentale des rois de France,p. 444 et suiv.

вернуться

1397

Донесение Вильгельма Бальдриха ко двору Майорки; 1314 г., 7 декабря. – Париж; éd. Baudon de Mony, dans la Bibliothèque de l'École des Châtiest. LVIII, 1897, p. 12.

вернуться

1398

Ibid.

вернуться

1399

«И так многие думали» («Et hoc multi assenait»); ibid.

вернуться

1400

(«Ego enim, tili, malo usu consilio, ut nunc agnosco, multos gravavi injuste talliis et extorsionibus, et frequenti mutatione monetarum»); Jean de Saint-Victor dans Baluze, Vitae,éd. Mollat.

74
{"b":"179778","o":1}