32 Глядит он на мошек толкущийся рой В лучах золотого захода И мыслит, воздушной их тешась игрой: «Нам ясная завтра погода!» 33 Былины значенье ему невдогад, Он едет с весельем во взоре И сам напевает товарищу в лад: «Ой море, ой синее море!» 34 Его не спасти! Ему смерть суждена! Влечет его темная сила! Дыханьем своим молодая весна, Знать, разум его опьянила! 35 Певец замолчал. Что свершится, о том Ясней намекнуть он не смеет, Поют соловьи, заливаясь, кругом, Шиповник пахучий алеет; 36 Не чует погибели близкой Канут, Он едет к беде неминучей, Кругом соловьи, заливаясь, поют, Шиповник алеет пахучий… Декабрь [?] 1872 Слепой * 1 Князь выехал рано средь гридней своих В сыр-бор полеванья изведать; Гонял он и вепрей, и туров гнедых, Но время доспело, звон рога утих, Пора отдыхать и обедать. 2 В логу они свежем под дубом сидят И брашна примаются рушать; И князь говорит: «Мне отрадно звучат Ковши и братины, но песню бы рад Я в зелени этой послушать!» 3 И отрок озвался: «За речкою там Убогий мне песенник ведом; Он слеп, но горазд ударять по струнам»; И князь говорит: «Отыщи его нам, Пусть тешит он нас за обедом!» 4 Ловцы отдохнули, братины допив, Сидеть им без дела не любо, Поехали дале, про песню забыв, — Гусляр между тем на княжой на призыв Бредет ко знакомому дубу. 5 Он щупает посохом корни дерев, Плетется один чрез дубраву, Но в сердце звучит вдохновенный напев, И дум благодатных уж зреет посев, Слагается песня на славу. 6 Пришел он на место: лишь дятел стучит, Лишь в листьях стрекочет сорока — Но в сторону ту, где, не видя, он мнит, Что с гриднями князь в ожиданье сидит, Старик поклонился глубоко: 7 «Хвала тебе, княже, за ласку твою, Бояре и гридни, хвала вам! Начать песнопенье готов я стою — О чем же я, старый и бедный, спою Пред сонмищем сим величавым? 8 Что в вещем сказалося сердце моем, То выразить речью возьмусь ли?» Пождал — и, не слыша ни слова кругом, Садится на кочку, поросшую мхом, Персты возлагает на гусли. 9 И струн переливы в лесу потекли, И песня в глуши зазвучала… Все мира явленья вблизи и вдали: И синее море, и роскошь земли, И цветных камений начала, 10 Что в недрах подземия блеск свой таят, И чудища в море глубоком, И в темном бору заколдованный клад, И витязей бой, и сверкание лат — Все видит духовным он оком. 11 И подвиги славит минувших он дней, И все, что достойно, венчает: И доблесть народов, и правду князей — И милость могучих он в песне своей На малых людей призывает. 12 Привет полоненному шлет он рабу, Укор градоимцам суровым, Насилье ж над слабым, с гордыней на лбу, К позорному он пригвождает столбу Грозящим пророческим словом. 13 Обильно растет его мысли зерно, Как в поле ячмень золотистый; Проснулось, что в сердце дремало давно — Что было от лет и от скорбей темно, Воскресло прекрасно и чисто. 14 И лик озарен его тем же огнем, Как в годы борьбы и надежды, Явилася власть на челе поднятом, И кажутся царской хламидой на нем Лохмотья раздранной одежды. 15 Не пелось ему еще так никогда, В таком расцветанье богатом Еще не сплеталася дум череда — Но вот уж вечерняя в небе звезда Зажглася над алым закатом. 16 К исходу торжественный клонится лад, И к небу незрящие взоры Возвел он, и, духом могучим объят, Он песнь завершил — под перстами звучат Последние струн переборы. 17 Но мертвою он тишиной окружен, Безмолвье пустынного лога Порой прерывает лишь горлицы стон, Да слышны сквозь гуслей смолкающий звон Призывы далекого рога. 18 На диво ему, что собранье молчит, Поник головою он думной — И вот закачалися ветви ракит, И тихо дубрава ему говорит: «Ты гой еси, дед неразумный! 19 Сидишь одинок ты, обманутый дед, На месте ты пел опустелом! Допиты братины, окончен обед, Под дубом души человеческой нет, Разъехались гости за делом! |
