Надписи на стихотворениях А.С. Пушкина * Подражание («Я видел смерть: она сидела…») . . . . . . . . . . Прости, печальный мир, где темная стезя Над бездной для меня лежала, Где жизнь меня не утешала, Где я любил, где мне любить нельзя! Небес лазурная завеса, Любимые холмы, ручья веселый глас, Ты, утро — вдохновенья час, Вы, тени мирные таинственного леса, И все — прости в последний раз! Ты притворяешься, повеса, Ты знаешь, баловень, дорогу на Парнас. Выздоровление
. . . . . . . . . . Приди, меня мертвит любовь! В молчанье благосклонной ночи Явись, волшебница! Пускай увижу вновь Под грозным кивером твои небесны очи, И плащ, и пояс боевой, И бранной обувью украшенные ноги… Не медли, поспешай, прелестный воин мой, Приди, я жду тебя: здоровья дар благой Мне снова ниспослали боги, А с ним и сладкие тревоги Любви таинственной и шалости младой. По мне же, вид являет мерзкий В одежде дева офицерской. Из письма Есть в России город Луга Петербургского округа. Хуже б не было сего Городишки на примете, Если б не было на свете Новоржева моего. Город есть еще один, Называется он Мглин, Мил евреям и коровам, Стоит Луги с Новоржевым. Дориде Я верю: я любим; для сердца нужно верить. Нет, милая моя не может лицемерить; Все непритворно в ней: желаний томный жар, Стыдливость робкая-харит бесценный дар, Нарядов и речей приятная небрежность И ласковых имен младенческая нежность. Томительна харит повсюду неизбежность. Виноград . . . . . . . . . . Краса моей долины злачной, Отрада осени златой, Продолговатый и прозрачный, Как персты девы молодой. Мне кажется, тому немалая досада, Чей можно перст сравнить со гроздом винограда. Желание («Кто видел край, где роскошью природы…») . . . . . . . . . . И там, где мирт шумит над тихой урной, Увижу ль вновь, сквозь темные леса, И своды скал, и моря блеск лазурный, И ясные, как радость, небеса? Утихнут ли волненья жизни бурной? Минувших лет воскреснет ли краса? Приду ли вновь под сладостные тени Душой заснуть на лоне мирной лени?.. Пятьсот рублей я наложил бы пени За урну, лень и миртовы леса. На странице, где помещено обращенное к Е. А. Баратынскому четверостишие «Я жду обещанной тетради…» Толстой написал: Вакх, Лель, хариты, томны урны, Проказники, повесы, шалуны, Цевницы, лиры, лень, Авзонии сыны, Камены, музы, грации лазурны, Питомцы, баловни луны, Наперсники пиров, любимцы Цитереи И прочие небрежные лакеи. Аквилон Зачем ты, грозный аквилон, Тростник болотный долу клонишь? Зачем на дальний небосклон Ты облако столь гневно гонишь? . . . . . . . . . . Как не наскучило вам всем Пустое спрашивать у бури? Пристали все: зачем, зачем? — Затем, что то — в моей натуре! Пророк . . . . . . . . . . «Восстань, пророк, и виждь, и внемли, Исполнись волею моей И, обходя моря и земли, Глаголом жги сердца людей!» Вот эту штуку, пью ли, ем ли, Всегда люблю я, ей-же-ей! Золото и булат Все мое, — сказало злато; Все мое, — сказал булат; Все куплю, — сказало злато; Все возьму, — сказал булат. Ну, так что ж? — сказало злато; Ничего! — сказал булат. Так ступай! — сказало злато; И пойду! — сказал булат. В.C. Филимонову при получении поэмы его «Дурацкий Колпак» . . . . . . . . . . Итак, в знак мирного привета, Снимая шляпу, бью челом, Узнав философа-поэта Под осторожным колпаком. Сей Филимонов, помню это, И в наш ходил когда-то дом: Толстяк, исполненный привета, С румяным ласковым лицом. Анчар . . . . . . . . . . А князь тем ядом напитал Свои послушливые стрелы И с ними гибель разослал К соседям в чуждые пределы, Тургенев, ныне поседелый, Нам это, взвизгивая смело, В задорной юности читал. |
