Весна-лето 1875 Переводы Андре Шенье * «Крылатый бог любви, склоняся над сохой…» * Крылатый бог любви, склоняся над сохой, Оратаем идет за взрезанной браздой; Впряженные тельцы его послушны воле; Прилежною рукой он засевает поле И, дерзкий взгляд подняв, к властителю небес Взывает: «Жатву ты блюди мою, Зевес! Не то, к Европе страсть опять в тебе волнуя, В ярмо твою главу мычащую нагну я!» Осень 1856 «Вот он, низийский бог, смиритель диких стран…» * Вот он, низийский бог, смиритель диких стран, Со взглядом девственным и гроздием венчан, Влекомый желтым львом и барсом многоцветным, Обратный держит путь к садам своим заветным! Осень 1856 «Ко мне, младой Хромид, смотри, как я прекрасна!..» * Ко мне, младой Хромид, смотри, как я прекрасна! О юноша, тебя я полюбила страстно! Диане равная, когда, в закате дня, Я шла, потупя взор, с восторгом на меня Глядели пастухи, друг друга вопрошая: «То смертная ль идет иль дева неземная? Неэра, не вверяй себя морским волнам, Не то богинею ты станешь, и пловцам Придется в бурю звать, к стерну теряя веру, Фетиду белую и белую Неэру!» Осень 1856 «Супруг блудливых коз, нечистый и кичливый…» * Супруг блудливых коз, нечистый и кичливый, Узрев, что к ним сатир подкрался похотливый, И чуя в нем себе опасного врага, Вздыбяся, изловчил ревнивые рога. Сатир склоняет лоб — и стук их ярой встречи Зефиры по лесам, смеясь, несут далече. Осень 1856 «Багровый гаснет день; толпится за оградой…» * Багровый гаснет день; толпится за оградой Вернувшихся телиц недоеное стадо. Им в ясли сочная навалена трава, И ждут они, жуя, пока ты, рукава По локоть засучив и волосы откинув, Готовишь звонкий ряд расписанных кувшинов. Беспечно на тебя ленивые глядят, Лишь красно-бурой той, заметь, неласков взгляд; В глазах ее давно сокрытая есть злоба, Недаром от других она паслась особо; Но если вместе мы к строптивой подойдем И ноги сильные опутаем ремнем, Мы покорим ее, и под твоей рукою Польется молоко журчащею струею. Осень 1856 «Я вместо матери уже считаю стадо…» * Я вместо матери уже считаю стадо, С отцом ходить в поля теперь моя отрада, Мы трудимся вдвоем. Я заставляю медь Весной душистою на пчельнике звенеть; С царицею своей, услыша звук тяжелый, Во страхе улететь хотят младые пчелы, Но, новой их семье готовя новый дом, Сильнее все в тазы мы кованые бьем, И вольные рои, испуганные нами, Меж зелени висят жужжащими гроздами. Осень 1856 Иоганн Вольфганг Гете * Бог и Баядера * (Индийская легендa) Магадев, земли владыка, К нам в шестой нисходит раз, Чтоб от мала до велика Самому изведать нас; Хочет в странствованье трудном Скорбь и радость испытать, Чтоб судьею правосудным Нас карать и награждать. Он, путником город обшедши усталым, Могучих проникнув, прислушавшись к малым, Выходит в предместье свой путь продолжать. Вот стоит под воротами, В шелк и в кольца убрана, С насурмлекными бровями, Дева падшая одна. «Здравствуй, дева!» — «Гость, не в меру Честь в привете мне твоем!» «Кто же ты?» — «Я баядера, И любви ты видишь дом!» Гремучие бубны привычной рукою, Кружась, потрясает она над собою И, стан изгибая, обходит кругом. И, ласкаясь, увлекает Незнакомца на порог: «Лишь войди, и засияет Эта хата как чертог; Ноги я твои омою, Дам приют от солнца стрел, Освежу и успокою, Ты устал и изомлел!» И мнимым страданьям она помогает, Бессмертный с улыбкою все примечает, Он чистую душу в упадшей прозрел. Как с рабынею, сурово Обращается он с ней, Но она, откинув ковы, Все покорней и нежней, И невольно, в жажде вящей Унизительных услуг, Чует страсти настоящей Возрастающий недуг. Но ведатель глубей и высей вселенной, Пытуя, проводит ее постепенно Чрез негу, и страх, и терзания мук. Он касается устами Расписных ее ланит — И нежданными слезами Лик наемницы облит; Пала ниц в сердечной боли, И не надо ей даров, И для пляски нету воли, И для речи нету слов. Но солнце заходит, и мрак наступает, Убранное ложе чету принимает, И ночь опустила над ними покров. На заре, в волненье странном, Пробудившись ото сна, Гостя мертвым, бездыханным Видит с ужасом она. Плач напрасный! Крик бесплодный! Совершился рока суд, И брамины труп холодный К яме огненной несут. И слышит она погребальное пенье, И рвется, и делит толпу в исступленье… «Кто ты? Чего хочешь, безумная, тут?» С воплем ринулась на землю Пред возлюбленным своим: «Я супруга прах объемлю, Я хочу погибнуть с ним! Красота ли неземная Станет пеплом и золой? Он был мой в лобзаньях рая, Он и в смерти будет мой!» Но стих раздается священного хора: «Несем мы к могиле, несем без разбора И старость и юность с ее красотой! Ты ж ученью Брамы веруй: Мужем не был он твоим, Ты зовешься баядерой И не связана ты с ним. Только женам овдовелым Честь сожженья суждена, Только тень идет за телом, А за мужем лишь жена. Раздайтеся, трубы, кимвалы, гремите, Вы в пламени юношу, боги, примите, Примите к себе от последнего сна!» Так, ее страданья множа, Хор безжалостно поет, И на лютой смерти ложе, В ярый огнь, она падет; Но из пламенного зева Бог поднялся, невредим, И в его объятьях дева К небесам взлетает с ним. Раскаянье грешных любимо богами, Заблудших детей огневыми руками Благие возносят к чертогам своим. |
