С исправлениями никаких сложностей не возникало: в первый раз, что ли? Главное, что утвердили, а переделать – переделаю. Время есть, желание тоже. А вот перспектива ехать одной к черту на куличики – в Санкт-Петербург – пугала невероятно. Если честно, я еще ни разу в жизни не приезжала туда, где меня никто ждет. Как найти в чужом городе нужную улицу, куда приткнуться на одну ночь, с кем поговорить? В Питере я была последний раз с родителями лет в двенадцать и, конечно, не ориентировалась там совершенно, да и просто панически боялась остаться одна в огромном незнакомом городе.

Спас Артем. В ответ на мое нытье он написал, что в декабре будет в Москве и сможет поехать со мной. Тем более что нельзя упускать драгоценную возможность увидеться и провести вместе несколько дней. Ну как после такого я могла считать его безразличным? Если бы не испытывал никаких чувств, вряд ли додумался бы бросить все дела и ехать со мной. Радости моей не было предела. Я опять с удовольствием нырнула в водопад собственных, приумноженных вниманием Артема чувств. Значит, все-таки хоть немножечко, хоть капельку, но он меня любит!

Санкт-Петербург оказался нашей с Артемом сказкой, но со слякотными улицами, беспрестанным холодным ветром и чередой седых облаков, наглухо закрывавших небо. Одна я бы здесь точно не продержалась – такая погода обязательно сказалась бы на душевном состоянии самым худшим образом. Но рядом с безумно любимым человеком мне все было нипочем. Мы гуляли по Невскому, сидели в крошечных уютных кафе, впитывали кожей непередаваемую атмосферу питерской жизни, а под вечер по совету знающих людей забрели в театр. Не помню сейчас, ни как этот спектакль назывался, ни в чем заключался смысл пьесы – да это, честно говоря, и неважно. Самое главное – незабываемое и яркое – заключалось в эмоциональном подъеме, в благостной душевной атмосфере театра. На таких спектаклях я раньше не бывала: в зале не существовало «зрительских» и «актерских» зон – проще говоря, сцены. Обычные стулья были расставлены рядами на абсолютно ровном пространстве, а те, кому стульев не хватило, рассаживались на полу. Актеры играли прямо перед носом у публики и бродили в проходах между рядами. Декораций – минимум. Только какой-то намек на нужный пейзаж. Но при этом ощущение складывалось такое, будто ты попал в самую сердцевину действа, будто переместился в создаваемую актерами атмосферу, будто стал ее частью. Я еще долго оставалась под впечатлением от сыгранного спектакля, счастливо погрузившись в навеянные пьесой чувства. И радовалась тому, что так остро ощущаю величие и волю искусства, его способность завести успокоенное сердце, растревожить душу и помочь человеку исправить к лучшему самого себя.

Единственная наша ночь в Санкт-Петербурге оказалась чудесной и бессонной. Мы погружали истосковавшиеся тела в любовный водоворот с таким фанатизмом, что потеряли счет минутам и часам. А в перерывах говорили. О жизни, о смысле, о разности людей, о мироощущении. Конечно, меня снова мучил вопрос о нашем будущем, но я молчала – не хотелось рассеивать волшебство момента. И портить настроение Артему, а значит, и себе. А потом, после неизвестно уже какого по счету полета в пространства безудержной страсти, я и сама потеряла к этой теме всякий интерес. Какая разница, что будет завтра?! Такая ночь стоит того, чтобы жить ею сейчас, а назавтра умереть. Но все это, слава богу, было романтическими бреднями моего воспаленного от неиссякаемого сладострастия мозга. Наутро мне, напротив, безумно хотелось жить и бороться ради того, чтобы сделать близких мне людей и себя саму счастливыми.

Диссертацию мы отвезли по выданному мне Ириной Александровной адресу домой моему уважаемому оппоненту. Артем, разумеется, остался ждать внизу, а я зашла в старый, с высоченными потолками подъезд – нет, парадное – в самом центре Санкт-Петербурга и долго поднималась вверх по лестнице, разглядывая потрескавшуюся штукатурку на стенах, резные деревянные перила, необычной формы окна. Каждое прикосновение к стенам парадного давало ощущение какой-то причастности к истории России, к полузабытым событиям, беспристрастным наблюдателем которых было это величественное здание. Мне казалось, что жить в таком доме – все равно что поселиться, например, в Эрмитаже. И уважительное восхищение сокрытой в стенах историей само по себе перешло и на жильцов. Как выяснилось, не напрасно.

Ольга Сергеевна, мой оппонент, известный профессор Санкт-Петербургского государственного университета, автор несчетного количества исследований и трудов по зарубежной литературе позапрошлого века, по которым теперь учатся студенты филологических вузов всей страны, оказалась настоящей представительницей классической русской интеллигенции. Я, глупая провинциальная девчонка, оробела перед ней, как перед ожившим вдруг божеством. Стало страшно и стыдно своей неуклюжести и невежества в ее присутствии, как крестьянке, случайно шагнувшей на порог Института благородных девиц. Но Ольга Сергеевна посмотрела на меня ласково карими глазами, скрытыми в глубине морщинистого, но не потерявшего своего благородства лица, и едва заметно улыбнулась. Опасения и страхи как рукой сняло. Она задавала очень тонкие вопросы – я так понимаю, проверяла, действительно ли я писала работу сама. Всякое в последнее время бывает. А человеческое достоинство этой уважаемой женщины ни в коем случае не позволяло взяться за подложный, нечестный труд. Я отвечала. Чем дольше мы беседовали, тем теплее становился ее взгляд. Только теперь она протянула руки к увесистой папке, которую я с перепугу прижимала к груди, и таким образом продемонстрировала готовность взяться за работу над моей диссертацией. Я вздохнула с облегчением, как умела вежливо и почтительно распрощалась и с легким сердцем слетела вниз, к Артему. Хотелось кричать от радости, петь и прыгать – меня не отринули, признали! И кто – один из самых знаменитых и опытных ученых в среде отечественных литературоведов!

В Казань я возвращалась окрыленная.

Но, как обычно, крылья мне подрезали быстро: затянула непроглядная рутина этих чертовых хозяйственных дел. Стирка, уборка, глажка, мытье полов. Да еще извечная и никому не нужная суета по поводу Нового года – беготня по рынкам в поисках продуктов для праздничного стола, подешевле, и незамысловатых подарков близким. Всеми фибрами души я начинала ненавидеть этот противный «семейный» праздник, который снова должна была встретить вдали от Артема. То, что мы не могли быть вместе в момент, когда кремлевские куранты отсчитают на всю страну двенадцать ударов, вдруг показалось мне очень плохой приметой.

После скучных и затянувшихся новогодних праздников на меня всей своей черной тяжестью навалилась депрессия. Я по-прежнему выполняла обязанности домохозяйки и проводила все время с Катей. Но занять голову было совершенно нечем – Аполлинер, продержавший меня в тисках литературных размышлений и чувственной лихорадке последние три года, переместившись на бумагу, казалось, затих. Я о нем помнила и знала. Но буйство почерпнутых в его творчестве эмоций таяло с каждым днем, оставляя после себя звенящую пустоту. Освободившуюся нишу постепенно и самовольно начал заполнять образ Артема. С этим я ничего не могла поделать.

После поездки в Санкт-Петербург стало окончательно ясно, что нужно что-то решать. До защиты диссертации осталось меньше двух месяцев. То есть еще чуть-чуть, и от аспирантуры я буду свободна. Пора уже сейчас думать о том, как дальше жить, и начинать искать работу. Но как я могла ее искать, если не знала главного: останусь ли я в Казани или уеду в Москву? И решение это зависело не от меня – я-то согласна на какие угодно условия, лишь бы быть вместе с любимым человеком. А вот он – не знаю. Такое странное ощущение, словно не я – он не свободен ни в выборе, ни в принятии решений. Похоже, Артем окончательно запутался сам и, что естественно, потащил за собой меня. Одним словом, догадки или мечты стали бесполезны. Пришло время откровенно поговорить с Артемом. Не было у меня желания хватать его арканом уговоров или угроз, чтобы затащить к себе в мужья. Да и чего бы я добилась? Повторения истории со Славиком. Не больше. Нет уж, с тех пор я стала умнее, честнее, жестче – прежде всего по отношению к самой себе. Каждый взрослый человек должен сознательно делать свой выбор.