Я был жестоко оскорблен, я ведь гордился этой своей новой пушкой, а ещё я очень болезненно воспринял саму мысль, что я могу работать на кого-то, кто носит имя Кастер.
— Вот что, Хикок, — оборвал я его, — ничьим холуём я не являюсь. Заруби это на носу! И если мне надо будет с кем-то расквитаться, то я это сделаю лишь только для себя и больше ни для кого. А если ты ищешь повод для ссоры, то можем спрятать пушки, и я тебя голыми руками отделаю так, что долго помнить будешь, и не посмотрю, что ты здоров как бык.
— Не кипятись! — говорит он. — Я не хотел тебя обидеть. Давай ещё по одной выпьем.
И он позвал бармена, но тот как раз отлучился в подсобку и его не слышал, тогда Бешеный Билл вежливо опросит, чтобы я, если могу, сходил бы к бару и принёс бутылку.
Все ещё обижаясь, я ему говорю:
— Ты что, хромой?
Он отвечает, оправдываясь:
— Да, понимаешь, не хочу я, чтоб какая-нибудь сволочь мне продырявила спину. — И поспешил добавить. — Я не имею в виду тебя. Тебе, приятель, я доверяю. Но вот остальным…
Это он сказал по адресу каких-то десяти безобидных посетителей салуна. Была только середина дня и народу в нем было не густо. За одним столиком сидели четверо — резались в карты, ещё двое-трое сидели за столом у самой стойки бара. Да, помню, ещё за одним столиком, как раз посередине заведения, сидел какой-то забулдыга, мертвецки пьяный, уронил голову прямо в лужицу разлитого виски, смахивая на хомут, брошенный в непроточное болотце.
Так что всякое уважение к этому хваленому Бешеному Биллу у меня пропало напрочь; я запрезирал его, считая, что он либо заячья душонка, либо не в своем уме, раз не может пройти к бару через помещение, где царят тишь да гладь. Но потом мне пришло в голову, а вдруг всю эту комедию он разыграл ради меня одного. Может, он ждёт-не дождётся, чтобы я повернулся к нему спиной, и тогда бы он спокойненько меня — пиф-паф!
Вот вам яркий пример подозрительности, от которой у ганфайтеров мозги повернуты набекрень. Я и сам моментально стал её жертвой, достаточно было лишь оказаться рядом с Бешеным Биллом. При этом чувство такое, будто ты сплошной обнажённый нерв.
В это время кто-то из игроков, видать, только что сорвал банк, торжествующе завопил, и мы с Хикоком ОБА вскочили со стульев, потянувшись за нашими пушками. И я убедился, до чего же Шайен он был прав, критически отозвавшись об этой моей тугой кобуре из телячьей кожи. Она обтягивала пушку как перчатка — чем быстрее ты в неё суешь руку, тем сильнее цепляется эта железяка.
Вот я Хикоку и отдаю должное:
— Ты меня сейчас насчёт кобуры хорошо убедил.
— А я всегда кобуру терпеть не мог, — признается он мне, — теперь, убедившись воочию, насколько я неловок с оружием, он, кажется, стал целиком мне доверять, — и свою пушку предпочитаю затыкать за пояс. Тебе надо попросить портного сделать здесь по-настоящему ровный поясок и никаких, упаси Боже, лишних стежков или там пуговиц для подтяжек, ну и, конечно, жилет надо ушить, чтоб никакие складки не мешали. И, смотри, — продолжал он, — мой сюртук скроен так, чтоб его фалды распахивались по сторонам.
— Единственно, — говорю я, — чего мне не понятно, это почему револьверы при ходьбе не выпадают и не проваливаются в штанины брюк.
— А-а-а, — говорит он, — тут вся хитрость — открытый затвор и, как прищепкой, прицепить пушку к резинке кальсон.
За разговором на эту сугубо специальную тему он все больше и больше стал проникаться ко мне симпатией. Он оживился и заговорил с большим жаром. Людей, как правило, хлебом не корми, а дай только поговорить об их специальности и её орудиях. Вот Билл и принялся мне обстоятельно расписывать достоинства и недостатки различных способов ношения револьверов и пистолетов: и за шелковым кушаком, и в кобуре под мышкой, и на портупее, и в скрытых карманчиках жилета, и на специальном креплении к тыльной стороне руки — ну, это годится только когда пистолетик дамский, — и в задних карманах с кожаной прокладкой и многих-многих других. Он даже утверждал, что знает одного парня, который носил небольшой пистолетик между ног, и когда его, бывало, притирали к стенке, он обычно просился, чтоб ему перед смертью позволили удовлетворить малую нужду, и, получив на это разрешение, расстёгивал ширинку и открывал огонь. Беда вот только, что как-то раз уж очень он поторопился и отстрелил себе конец…
В тот день узнал я страх сколько всего. А ведь прежде мне казалось, что я владею оружием чертовски здорово, но… рядом с Бешеным Биллом я был молокососом. Конечно, я понимал, что он фанатик. А как же иначе, его настолько поглотил собственный монолог о кобурах, патронах, о длине ствола, о том, как надо подпилить рычаг, чтобы спуск был очень чуткий, о разных способах взводить курок, чтобы палить быстрее, об особых заточках ударника и о прочём тому подобном. Он напрочь забыл о выпивке и даже о своих подозрениях, став говорить «дружище» и «старик» вместо довольно зловещего в его устах «приятель».
Через некоторое время слушать это мне малость поднадоело, и я ему напомнил, что мы, как будто, собирались повторить по стаканчику и поднимаюсь со стула, но он меня остановил:
— Садись, дружище. Я принесу.
И направляется к бару, и это несмотря на то, что бармен уже давно вернулся из подсобки и мог бы сам принести нам эту бутылку.
Но вот что позабавило меня: Бешеный Билл прихватил с собой цилиндр, хотя мог смело и на стуле его оставить. По-моему, он ещё малость меня Шайен подозревал: вдруг я стащу эту его штукенцию. А может, попросту боялся, что когда вернется, то по забывчивости сядет на него.
Но в любом случае, Бешеный Билл находился уже в двух шагах от стойки бара и как раз собрался заказать нам выпивку, как вдруг пьянчужка — помните, я говорил о нём, тот что лежал за столиком посередине зала — вскакивает во весь рост, а в руке, на которой он лежал, навалившись всем телом, откуда ни возьмись — «Кольт». Он решительно направляет его прямо Хикоку в широкую спину и нажимает на курок. Думаю, стрелял он шагов с 7–8. Но всё это происходило очень быстро — не успеешь и чихнуть.
Я что имел в виду: что если б кто чихнул в этот момент, то так бы никогда и не узнал, что произошло, потому как в следующий миг «пьяный» опять сидел, развалившись все в той же позе с той только разницей, что у него из дырочки между глаз сочилась кровь. И смешивалась с лужицей спиртного.
Этот «пьяный» и правда тогда выстрелил, да вот только пуля его попала в потолок, потому как за то время, что он вскакивал и нажимал на курок, Бешеный Билл успел его увидеть в зеркала за стойкой бара, развернуться, перебросить цилиндр в левую руку, обнажив револьвер в правой, и убить этого сукиного сына наповал. Потом Билл надел цилиндр, подошёл к трупу и осмотрел его. Тут вокруг собрались и другие, а вскоре пришёл и маршал Спиерс. И Том Спиерс спрашивает:
— Билл, ты знал этого Строхана?
— Нет, — отвечает Хикок, извлекая пустую гильзу и вставляя на её место новый патрон.
Ну, меня это происшествие несколько взбудоражило, и хотя к крови я был привычен, но здесь кровопролития я никак не ожидал. Так что я залпом опрокинул виски, который мне недрогнувшей рукой налил Бешеный Билл, прокашлялся и спрашиваю:
— Его имя тебе что-нибудь говорит?
Он опять пожимает плечами, делает несколько глотков из стакана, глаза его слипаются, словно вот-вот он уснет, и, наконец, отвечает:
— Да. Помнится в Хейсе был человек с таким именем.
— И у тебя с ним были неприятности?
— Да. Я его убил, — говорит он. — Ну, так вот, насчёт твоего «Смит-Вессона». Игрушка, конечно, красивая, но у него гильзы часто рвутся и заклинивают. На твоем бы месте я его положил на полку, а сам взял бы какой-нибудь «Кольт» со звездчатым экстрактором…
Тем временем Спиерс велел двум парням убрать труп а потом уже обратился к Бешеному Биллу:
— Освободишься — загляни на пару минут в участок. Думаю, маршалу надо было составить протокол. Хикок на прощание махнул ему рукой — левой, конечно же. Я мог бы тогда сразу догадаться, что тут что-то назревает, когда увидел, что он взял цилиндр в правую руку — ту, которую он целиком и полностью приберегал для револьвера. Чего мы только не делаем правой рукой: указываем пальцем или кого-то маним к себе, чешемся, достаем деньги и всё такое прочее, а он никогда ничего не делал правой, она все время была у него свободной. Единственным исключением было рукопожатие и то, он едва подавал пальцы и тут же убирал руку назад.
