Однако, по-прежнему казалось, что бизонов не стало меньше. Возле речки Луговой Собачки, ниже Канейдиан, мы со шкуродером поднялись как-то раз на вершину холма и увидели перед собой бескрайнее пространство, устланное буроватой шерстью. По-моему, видно было миль на 25 — день был ясный. Так вот, проведя вытянутой рукой слева направо по линии горизонта, вы очертили бы пространство, на котором был миллион бизонов…

В Колдуэлле я расплатился со шкуродером, с кредиторами за снаряжение и после всего у меня оставалось ещё несколько тысяч. И с этими деньгами я направился в Канзас-сити посмотреть на успехи Амелии.

Но прежде чем рассказать об этом, должен вскользь упомянуть о некоем любопытном совпадении. Помните, что передо мной гонял из Сан-Педро в Прескотт фуру один парень с очень смешным именем? Уайетт Эрп? Ну, так вот, я столкнулся с ним во время охоты и хочу вам сейчас об этом рассказать…

Мы тогда стояли у Солёной протоки, есть такая на реке Арканзас. Ночью, настрелявшись за день, охотники на бизонов в округе обычно сбивались на ночевку в тёплые компании — вместе выпить, поболтать и перекинуться в картишки. А неиссякаемым источником спиртного были коробейники, которые то и дело заявлялись на фургонах, полных виски в бочках. Не было такого медвежьего угла, куда б не добрались эти удальцы — хоть к чёрту на кулички. В прерии ведь пруд-пруди мест, где раз плюнуть помереть без воды, а вот промочить горло или даже напиться вдрызг можно было едва ли не везде.

И вот как-то вечером мы с моим подручным шкуродером подъезжаем к соседнему лагерю пропустить по маленькой и — кого бы вы думали я там вижу — у фургона на раздаче хлопочет мой братец Билли собственной персоной! Ну, что сказать вам про него — как нашёл в молодости дело, чтоб грело душу, так от него ни на шаг. Может, помните, рассказывал я, как встретил его в пятьдесят седьмом — он тогда сбывал краснокожим своё огненное пойло самого дерьмового пошиба. Ну, он так быстро и так низко опустился ещё тогда и за следующие пятнадцать лет хуже не стал, потому как, хуже было просто некуда. Зубы вот только порастерял, а так все тот же. Такой же фрукт. Как раз заливал клиентам о своем знакомстве с Джоном Уилксом Бутом, которого вроде бы, вовсе и не убивали, и живёт он себе, мол, как ни в чём ни бывало в Эль-Пасо, штат Техас, и что у него там лавка.

Припомнил я тут, как из собственных уст его слыхал, на чём настаивает он свой товар, и решил, что лучше мне, пожалуй, воздержаться от такого добра, но вот шкуродера своего отговорить не смог, ибо иначе пришлось бы признаться насчёт сродственника, а мне это было вовсе ни к чему — вот он пошел и потребовал себе налить:

— Ну-ка, плесни своей гремучей смеси!

И надо же такому случиться: у Билла как раз бочонок почти закончился — осталось на самом донышке, и ему пришлось его наклонить, чтобы наполнить ковшик. Так вот, приподнимает он его слить остатки — и тут при свете костра мой шкуродер замечает неладное — таращится в бочонок, потом на Билла.

— Постой, постой… — говорит он. — Это чего там такое… плавает?

Бил отвечает:

— Да, это так, ничего… просто винный камень… Знаешь, как в хорошем вине?

Тут шкуродер отпихивает его в сторону, хватает бочонок и опрокидывает. И вместе с жижей на землю возле костра шлепается с полдюжины… голов, коих опознать для этой публики особого труда не составляло.

— Ка-а-амень? Я те дам камень, сукин ты сын! — закипает шкуродер. — Да ведь это головы! Гремучей змеи!

На это заявление Билл лишь щербато скалится:

— Да уж не коровьи.

Тут парни начинают заводиться. Того и гляди все бочки ему переломают вместе с ребрами. И тогда он признается, что в каждом бочонке на борту его шхуны прерий содержится ровно по шесть змеиных голов. Эта новость заставляет некоторых отчаянных голов, кто уже отведал, отойти в кусты и мучиться там морской болезнью, а остальные — без лишних слов — достают веревки и присматривают сук покрепче, такой, чтобы выдержал моего братца; но тут сквозь толпу протискивается длинный как жердь паренек и обращается к Биллу:

— Ну, ты, запрягай и вали отсюда! И чтоб духу твоего здесь больше не было.

— Да от этого никто ещё не умер! — вопит от возмущения Билл. — Я же как лучше. Для вас стараюсь. От них оно ядреней. Вернее пробирает. Всем нравится. Это ж такой продукт. Вали отсюда! У повторяет долговязый. — А вы, ребята, расступитесь! Дайте ему пройти! И пусть катится колбаской на все четыре стороны!

И, ей-Богу, все расступились. Сам не знаю почему — мне-то он совсем не показался: парень как парень, ничего особенного. Хотя нет — было в нем что-то такое сродни Кастеру или Хикоку, и не только длинные патлы — какой-то особый кураж, что ли…

А шкуродер подходит ко мне и возмущается:

— Ну, ты когда-нибудь видал такое?

Я злился на брата, чувствовал себя не в своей тарелке и вообще мне было не по себе — и тут я не удержался и похвастал харчами. Получился звук вроде «и-и-э-э-рп» — так на меня подействовал вид этих самых змеиных голов — хотя бурды этой я в рот не брал ни капли.

Тут возле меня оказался долговязый, ледяным взглядом окидывает меня из-под чёрных бровей и спрашивает:

— А ты чем недоволен?

Я говорю, что всем доволен, но хотел бы знать, с чего это он взял, чёрт побери, что я чем-то недоволен.

— Так, а чего ж ты меня звал? — говорит он.

— Да никого я не звал!

— Звал! — настаивает он. — Ты сказал «Эрп». Так вот моя фамилия Эрп.

— А-а-а… — отвечаю, усмехаясь, — это меня просто… стошнило.

Тут он как врежет мне!

Ну, я что ж… вскакиваю на ноги, уже с пушкой. А он отвернулся и пошел прочь. А что мне — остаётся только или продырявить ему спину или признать, что инцидент исчерпан. Ну, не мог же я допустить, чтоб за ним осталось последнее слово, вот и бросаю ему пару тёплых фраз вдогонку, да таких, что у всех чуть не отпали уши. Ну, он тогда поворачивает оглобли.

— Ну, ты, тошнотворное создание, — добавляю, — а, ну, доставай свою пушку, — потому как он эдак неторопливо направляется ко мне, и уже совсем рядом, и при этом не делает ни малейшей попытки достать свой револьвер. А так как он подошел совсем впритык, то не стану же я в самом деле стрелять ему прямо в брюхо. Наконец, когда между нами осталось меньше шага, он своей левой хватает мою правую, — а пальцы у него, что твои клещи! — а правой спокойно достает свою пушку и тяжелым стволом — трах! — меня по темечку. Тут я, честно говоря, и отключился.

Трюк этот прозвали «завалить бизона» и когда Эрп заделался маршалом, он взял его себе на вооружение как излюбленный приём. За всю свою бурную жизнь укокошил он немногих — всего двоих или троих, зато уж завалил таким образом, пожалуй, не одну тыщу. Большего ехидства и фанаберии, чем у него, ей-Богу, не встречал. Вот например, Бешеный Билл, тот в подобной ситуации честно и откровенно пристрелил бы обидчика. Другое дело Эрп. Для этого он был чересчур высокомерным и заносчивым типом. Раз он с тобой стреляется, значит, вроде как считает тебя ровней, так сказать, достойным противником. А он ровней никого и не считал: остальные, мол, недостойны и того чтоб он их пристрелил. Вот он и кроил им черепа.

Уж не знаю, как там у него это выходило, но стоило ему лишь взглянуть на тебя, как на кучу дерьма, и ты, хоть с этим и не согласен, но поневоле на миг помедлишь, прежде чем пустить в ход пушку, а ему этого как раз и хватит, чтоб тебя завалить. Как бизона.

Как я уже упоминал, в Канзас-сити вернулся я весной семьдесят второго. За двадцать пять центов помылся в цирюльне, после чего облачился в городской костюм из сундучка, оставленного здесь на хранение, и направил свои стопы прямиком в школу Амелии.

Директриса, даром что сизомордая, была сама любезность:

— Ах, — сказала она, наливая мне чаю в изящную чашечку, — мы так переживали, что вы не вернётесь вовремя из этой вашей научной экспедиции!