Натальей Николаевной открытый флирт. И барон этому нисколько не препятствует, не ревнует. Дело в ноябре доходит до дуэли. Дантес женится на сестре Натальи Николаевны…

— Чтобы спасти ее честь, да? — вмешалась Натали.

— Допустим, — согласился я. — Но в январе-то, уже женатый на Екатерине, он продолжает открыто, у всех на глазах, свои любовные атаки! А 25 января домой к Пушкину приезжает сам Геккерн и доводит дело до открытого скандала! Зачем?!

— Зачем? — как эхо повторила за мной Натали.

И я сказал уже с полной уверенностью:

— Это была откровенная провокация!

— Против Пушкина? Да? — спросила она тихо.

— Не только, — ответил я. — Это была провокация против России.

Она долго молча смотрела на меня и наконец спросила:

— Слава, ты можешь это доказать? Да?

— Ну, если подумать хорошенько… смогу.

Она взяла меня за руку.

— Слава, подумай хорошенько. К сегодняшнему вечеру. Да?

Я засмеялся.

— А сколько мне заплатят?

— О-ля-ля! — вскрикнула Натали и отвернулась к окну. — Слава, я жутко проголодалась. Принеси мне • что-нибудь поесть. Что у тебя есть в холодильнике?

Я засмеялся.

— У меня ничего нет.

— Как это? — удивилась она.

— Все, что было, мы еще вчера с Костей съели… Даже позавчера, — поправился я.

— И ты два дня ничего не ешь? Да?

— Мне было не до этого.

Она подняла со стола чашку, запачканную губной помадой.

— Ты говорил по делу?… Да?

И тут меня осенило. Я поглядел в окно. У спуска стоял белоснежный катер. Котяра, скинув куртку и тельняшку, лежал на скамейке на корме, прикрыв лицо фуражкой. Делал вид, что загорал. Но я-то знал, что он уже мой раб.

— Натали! — сказал я торжественно. — Сейчас я устрою тебе шикарный завтрак. Что ты будешь пить? Коньяк или шампанское?

Она засмеялась.

— Ты волшебник, Слава? Да?

— Не бывает чудес, Натали. Все, что людям кажется чудом, на поверку оказывается избитой, пошлой реальностью. Наш катер набит вином и закусками под завязку. Костя не успел отпраздновать свои именины. Я возьму немного от его шедрот. Он мне простит, я уверен. Так что тебе принести? Шампанского?

— Нет, — смеялась она. — Вина не надо… А ты, если хочешь, пей. Только совсем немного. Да? Мне нужно с тобой говорить. Да?

Только тут я понял, что серьезный разговор, за которым она пришла ко мне, еще и не начинался, до сих пор она меня только проверяла. И я заторопился.

— Подожди. Я быстро.

Она улыбнулась загадочно.

— Я тебя жду, Слава. Да?

Пропадал я совсем недолго. Котяра сложил в картонный ящик из-под вина закуску, фрукты, бутылку шампанского и бутылку коньяка. Вручая мне коробку, Котяра сказал торжественно:

— Я был прав, Славик. Ты ее трахнешь. Только не забывай, Славик, человека, которому ты обязан своей жизнью!

— Заткнись, Котяра! — рассердился я. — Она пришла по делу!

Котяра оскалился:

— Ну-ну… Только помни, Славик, что ты со мной еще не рассчитался. Ты обещал поговорить…

— Поговорю! — бросил я уже на ходу, поднимаясь по спуску.

Было еще совсем рано. Наш дом спал. А на той стороне Мойки, у дома Пушкина, суетились люди в синих комбинезонах. Готовили к юбилею старый желтый особняк…

Я ногой открыл дверь в свою комнату и вошел, прижимая к груди картонную коробку с едой И питьем. Вошел и застыл на пороге. На кресле у окна аккуратно висели короткая юбочка, светлая блузочка, блестящие русалочьи колготки… А сверху всего — белые трусики…

— Слава, я здесь. Да?

Я чуть коробку не уронил.

Натали лежала на моей тахте за стеллажами. В шкафу она нашла белье и постелила единственную, оставшуюся у меня чистую смену. Накрывшись одеялом до подбородка, она смотрела на меня серьезно, изучающе.

Я поставил коробку на стол.

— Ты же сказала, что хочешь есть?

— Я это сказала, чтобы ты вышел из комнаты. Да?

— Зачем? — не понял я.

Она чуть откинула одеяло и приподнялась на локте. На ней была белая шелковая рубашечка, сквозь кружева просвечивала маленькая грудь.

— Я готова тебе хорошо заплатить, Слава. Да?

Я растерялся.

— Ты меня так поняла?

Она засмеялась.

— Не надо притворяться, Слава. Да?

Я подошел к тахте.

— Сядь, Слава, — хлопнула она рукой по одеялу. — Сначала договоримся. Да?

Я сел на краешек тахты.

— Слава, — решительно сказала она. — Мне очень нужно, чтобы к сегодняшнему вечеру ты написал статью о Дантесе и Геккерне. Мне очень нужно. Да?

На моей подушке лежала стриженая мальчишеская головка. Перламутровые глаза были полузакрыты, влажный рот обольстительно перекатывал звонкий шарик:

— К сегодняшнему вечер-ру. Да?

Меня в жар бросило. Я переспросил, ничего не понимая:

— О чем тебе нужна статья?

— О пр-р-ровокации, — звонко раскатился шарик. — О пр-ровокации пр-ротив Р-р-россии. Да?

Не помня себя, я стащил потную рубашку сафари.

— Натали! За такую цену тебе будет убойная статья! Убойная! Я уничтожу этих педерастов!

Она тихо засмеялась.

Дрожа от возбуждения, я забрался к ней под одеяло. Она обхватила мои ладони.

— Не сразу, Слава… Не сразу, да?…

Она стала целовать меня в шею…

И в этот момент за окном пронзительно заорал Котяра:

— Славик! Сла-вик! Ёк макарёк!

Она вздрогнула и оттолкнула меня от себя. Я успокаивал ее, целовал ей грудь,

— Славик! — надрывался Котяра.

Она закрыла лицо руками.

— Что-то случилось. Иди посмотри. Да?

Согнувшись в три погибели, я доковылял до окна.

Борт о борт с нашим катером стоял широкий бело— синий глиссер речной милиции. Котяра, увидев меня в окне, завопил еще фомче:

— Славик! Полундра! Менты нас гонят. Давай вниз, Славик. Я без тебя не уеду!

Я ничего не понимал. На той стороне Мойки собралась уже небольшая толпа. У пушкинского подъезда стояло открытое ландо, полное дам в разноцветных старинных кринолинах. В пролетке сидел молодой курчавый парень с бумагами в руках, с цилиндром на голове. Издали я узнал Пушкина. От Дворцовой площади к его дому подходил строем оркестр, одетый в малиновые гусарские ментики. Оркестр по знаку тамбурмажора грянул вдруг почему-то марш из кинофильма «Гусарская баллада». Пушкин в пролетке зажал уши руками и уставился в бумаги на коленях. Он учил свою роль.

Все походило на дурной сон.

— Славик, скорей! Сейчас губернатор приедет. Менты оборзели, Славик! Ёк макарёк!

— О-ля-ля!

Натали, уже одетая, стояла у окна, рядом со мной.

— Сегодня открытие праздника. Я совсем забыла, Слава. Мы тоже должны быть здесь. Помоги мне скорей попасть в отель. Да?

Я кое-как оделся и схватил со стола картонную коробку.

— Это оставь, — сказала Натали. — До вечера оставь в холодильнике. Я рассчитаюсь вечером. Да?…

По Мойке мы помчались к каналу Грибоедова. Там шусков не было, и Котяра причалил к плавучему ресторану напротив валютной пивной «Чайка». Натали узнала за мостом Казанский собор и обрадовалась:

— Я почти дома, да?

Натали хотела бежать к Невскому, но я потащил ее к Итальянской, до подъезда гостиницы отсюда было ближе. До угла она лихо неслась за мной на своих высоких каблучках. На углу остановилась, запыхавшись.

— Все! Больше не могу. Да?

По пустой поутру Итальянской мы пошли шагом к площади Искусств.

— Слава, — сказала она, — мне очень нужна твоя статья. В шесть часов вечера я за ней приду. Я рассчитаюсь. Да?

И тут вдруг до меня дошло.

— Ты хочешь опустить Жорика!

— Что я хочу? — не поняла она.

— Ты хочешь отомстить своему красавцу за то, что он потерял голову от Людмилы. Все очень просто, как огурец, — и я засмеялся.

Она остановилась и строго посмотрела на меня.

— Все очень не просто, Слава. Ты плохой психолог. Любовь здесь совсем ни при чем. Да?

«Тук-тук-тук», — застучали ее каблучки. Она пошла вперед, не дожидаясь меня. Только у подъезда гостиницы она обернулась.