Котяра смотрел на меня грустными, цвета французского коньяка, глазами, сложив покорно руки на перламутровом столике. На правой кисти заходило за сопки солнышко. «В жизне Леня» синей тушью наколото было на руке. Котяра оскалился золотозубо:

— Хочешь еще соточку, Славик? Сегодня тебе можно. Сегодня ты тоже именинник.

Он уже встал к стеклянному бару, но я остановил его:

— Не надо. Котяра. Не нужен мне твой коньяк. Ты — предатель. Ты хотел меня киллерам сдать!

— Не обижайся… Привыкаешь тут, Славик… — Котяра снова уселся напротив меня, смотрел мне в глаза преданно, по-собачьи. — Помоги, Славик. Что хочешь взамен проси! Навек твоим рабом буду. Все для тебя исполню!

Мне даже неудобно стало после таких взволнованных слов. Все напоминало сцену из «Фауста». Только наоборот…

— Чем я могу тебе помочь, Леня? Чем? Если я к киллерам подойду, они меня застрелят тут же.

— А ты и не подходи, — уговаривал меня Котяра. — Ты прямо к покупателю иди. Прямо к нему.

— Как же я его найду?

Котяра даже подпрыгнул на голубом диванчике.

— Ты же только что с ним ругался!

Мне стало нехорошо. И я попросил его накапать сотку, потому что резко завязывать категорически не рекомендуется. А то могут начаться странные явления, нехорошие явления… Которые, как я понял, со мной уже начались… Только выпив сотку, я немного успокоился.

— Леня, ты хочешь сказать, что этого Колю похитил профессор русской литературы, французский поданный месье Леон? Это ты хочешь сказать?

— Никакой он не профессор! — отрезал Котяра. — Он шпион! Ёк макарёк!

— Подожди! — вскрикнул я. — Ты говоришь, что Хозяина твоего похитили 13 мая.

— Тринадцатого. В полночь!

— А профессор прилетел в город только первого июня. Его Костя на аэродроме встречал.

— Ну и что? — убеждал меня Котяра. — Он и в мае здесь был!

— Хорошо… — сказал я, хотя ничего хорошего не видел. — Допустим, профессор и есть похититель… За каким чертом ему сдался твой Коля?

Котяра почесал рыжую бакенбарду.

— Коля изобрел «изделие ЗК»!

— «ЗК»? — засмеялся я. — «ЗК» — это ты!

— Я другой «ЗК», — нахмурился Котяра. — А изделие — это «Зеркало Колыванова». Волшебное зеркало! В нем, как в сказке, все, что захочешь, увидеть можно. Что задумаешь — то и увидишь!

— Кончай, Котяра! — рассердился я. — Перестань издеваться!

— Я издеваюсь?! — Котяра сложил на груди короткие руки. — Как я могу, Славик! Моя судьба от тебя зависит! 6-го июня моя аренда кончается! Я же верным рабом твоим буду, Славик!

Я с тоской посмотрел на стеклянный бар.

— Что я должен делать? Говори.

Котяра, довольный, заерзал на голубом бархатном диванчике.

— Другая песня, Славик.

— Говори!

Котяра налег мощной грудью на перламутровый столик.

— Ты им тоже нужен, Славик.

— Кому это «им»?

— Профессор тебя сразу расчухал. Ты за ту экскурсию почти ни слова не сказал, а он тебя расчухал. На другую экскурсию пригласил. А ведь мог бы пригласить специалиста. Академика. Лихачева. Но он только тебя требовал…

— Он меня фашистом назвал! — напомнил я Котяре. — Он убежал с катера!

— Обиделся сильно, — согласился Котяра. — Я, между прочим, тоже на тебя обиделся за Петра Первого. Ты его психом назвал. Нехорошо так, Славик. Он был, конечно, мужик нервный… Но ведь не дурик полный. Великий человек! Окно нам в Европу прорубил… А ты его дуриком каким-то выставил… Зачем людей расстраивать? Пускай себя европейцами считают. Пускай людям приятно будет.

Я перебил его:

— В Европе-то отлично знают, что никакие мы не европейцы. Они даже поляков-католиков за европейцев не считают. Не то что нас…

— А тебе-то что? — зашептал Котяра. — Знаешь и молчи. Не расстраивай людей. Ты же их главную надежду разрушаешь!

— Какую надежду? — не понял я. — Чью надежду?

— Ну, то, что мы — Европа. Пока мы Европой себя считаем, они спокойны. Мы все по-ихнему делаем, их умом живем. А если мы вдруг поймем, что мы не Европа, и их на хер пошлем? Что же тогда будет, Славик? Этого они больше всего боятся! И правильно! А больше всех на тебя Костина баба обиделась. Как это так! Такая красивая, такая королева и не из Европы! Она после твоих слов и бросилась на шею Жорику. В объятия к Европе… Их-их-их-их-их…

Мне надоел назойливый шепот Котяры.

— Короче. Что ты от меня хочешь?

Котяра перестал смеяться, стал серьезен и строг.

— Славик, ты с утра к профессору иди.

— Зачем?

— Извиняться.

— За что?

— За то, что при всех их самый большой секрет выдал.

— А дальше что?

— А дальше они тебя к Коле отвезут.

— Куда меня отвезут?

— Откуда же я знаю?! Где-то мой Коля работает на них в секретной лаборатории. Работает над «изделием ЗК». Ты что — тупой, Славик?

— Черт возьми! — заорал я.

— Тихо! — зашептал Котяра, прижав палец к губам. — Тихо! Тс-с-с. Ты чего зря ругаешься?

— Хватит мне морочить голову!

— Славик!

— Хватит! Не верю я ни в аренды! Ни в волшебные «изделия»! Ни во что я не верю!

— Ёк макарёк! — Котяра достал из шкафа металлическое зеркало.

…Такое металлическое зеркальце было у моего отца — геолога, удобное, не бьется в походе. Последний раз я видел отца, когда мне было лет пятнадцать, наверное. Приехали они с матерью из экспедиции загорелые, веселые, влюбленные друг в друга, как молодые. Собрали друзей, неделю гудели в большой комнате под песни Окуджавы и Галича. А потом уехали опять в Сибирь… Мать меня, правда, поцеловала на прощание, глянув на отца — не ревнует ли он… Отец крепко сжал мне руку, иронически оценив мои широкие, расклешенные, как носили тогда, джинсы, и сказал:

— Прощай, марсианин.

Больше я своих влюбленных родителей не видел…

Котяра положил передо мной металлическое зеркало.

— А это что?

— Бритвенное зеркало.

Котяра сказал торжественно:

— Не «изделие», конечно. Но тоже кое-что умеет. Проверь.

Я смотрел в мутное зеркало, как в застывшую воду, видел очертания своего лица и светлый круг иллюминатора за моей спиной.

— Как его проверить?

— Задумай что-нибудь, — прошептал Котяра. — Сначала отвернись. Что сейчас больше всего увидеть хочешь, то задумай. А потом в зеркало посмотри!

Я отвернулся к иллюминатору. За толстым стеклом все еще угасала одна заря и одновременно разгоралась другая… Я ни о чем не думал. Нечего было мне хотеть… Я устал.

— Уснул, что ли? — толкнул меня Котяра. — В зеркало смотри!

Солнце выкатилось от Петропавловки. Столик отливал серым перламутром. Я вспомнил ее глаза. И резко посмотрел в зеркало.

— Слава, ты здесь? Да? Отвечай, Слава?

На гранитном спуске стояла Натали…

Неожиданное появление Натали ни в коем случае не было связано с «волшебным зеркалом». Хитрый Котяра раньше меня увидел ее в иллюминаторе на гранитном спуске. Она стояла, зябко приподняв плечи, съежившись, сжав длинные ноги в блестящих русалочьих колготках.

— Слава… — опять позвала она.

Металлическое зеркало было совсем ни при чем.

Я даже не успел решить — чьи глаза я вспомнил, как она тут же появилась на спуске. Я встал. И Котяра встал.

— Славик, мы договорились?

Я уже забыл, о чем мы с ним договорились, но он напомнил шепотом:

— Шестого у меня аренда кончается. Поговоришь с профессором?

— Поговорю, — быстро согласился я, боясь, что совсем замерзнет на спуске девушка-мальчик.

Мы с Котярой одновременно выскочили на палубу. Натали обрадовалась.

— Слава, ты здесь, да? Я так боялась, что ты уйдешь.

— А что случилось? — спросил ее Котяра. — Костя Жорика убил, что ли?

Натали рассмеялась.

— Все очень хорошо. Да? Они все поехали в гости к Людмиле на Каменный остров. Да?

— А ты чего же не с ними? — допрашивал ее строго Котяра.