— Извините, пожалуйста.

Он хмыкнул и отвернулся.

Наш лимузин пропускал встречное, летевшее с Ушаковского моста, отчаянно гремевшее, раздолбанное такси. Справа темнела кирпичная церковь Иоанна Предтечи, где, кажется, Пушкин крестил свою последнюю дочку Наталью, родившуюся здесь, на Каменном, на даче… А когда Наталья Александровна выросла, она вышла замуж за сына шефа жандармов Дубельта. Того Дубельта, который после смерти Пушкина внимательно осмотрел и опечатал все оставшиеся бумаги в его кабинете на Мойке… Даже убивать меня везли по «пушкинским» местам!

Мы пропустили тачку и осторожно через трамвайные рельсы завернули в ночные аллеи Каменного острова, казавшиеся в полутьме дремучим лесом.

Водитель включил фары, но Константин сказал недовольно:

— Убери!

Мы тихонько катили по асфальтовой березовой аллее в глубину острова, справа блестела под луной высокая стеклянная оранжерея.

— Налево, — скомандовал Константин.

Мы повернули в узкую аллею, проехали деревянный мостик через заросший тиной ручей. Константин махнул в темноту:

— Останови у тех кустов… Тихо-тихо… Незаметно.

Боря постарался — мы бесшумно въехали в самый куст. На капот свесились мокрые пушистые гроздья сирени. Константин обернулся к охранникам:

— Выйдите. На дорогу не высовываться. Не курить.

Охранники через меня переглянулись и вышли из машины.

— И ты выйди, Боря, — приказал водителю Константин. — Последи за бойцами… Тихо-тихо…

Щелкнула дверь. И Боря вышел и растворился в мокрой июньской полутьме. Впереди за кустом, на пересечении с широкой, освещенной ярким светильником аллеей, в призрачном искусственном свете возвышался бетонный забор.

Константин, откинувшись спиной на дверь, внимательно смотрел на меня.

— Узнаешь?

Вопроса я не понял. Я думал, какому идиоту пришла в голову мысль в одном из самых трепетных, самых загадочных мест Петербурга выстроить тупую, наглую, бездушную стену? Берлинской стены я не видел, но этот забор на Каменном острове проходил через меня. Через душу мою он прошел… Мне стало противно… И я перевел взгляд на пушистую, осыпающуюся на теплый капот гроздь сирени.

— Узнаешь это место? — строго повторил свой вопрос Константин.

Я опять не понял, чего он хочет.

Константин наклонился ко мне:

— Ты тут никогда не был, Ивас-сик?

Это его «тут» прозвучало угрожающе. Я посмотрел на тупую серо-зеленую стену и покачал головой. «Тут» я никогда не был и не мог быть. Такой забор не зря построили, что-то хотели за ним скрыть, а всякие их тайны меня не касались.

— А кто тут живет, знаешь? — буравил меня металлическим взглядом Константин. — Диму Успенского знаешь?

Я сначала сказал: «Нет» и только потом подумал, что где-то слышал эту фамилию.

— Сейчас узнаешь,— нехорошо улыбнулся Константин и достал из кармана «трубу».

— Он и есть Покупатель? — спросил я и не узнал своего голоса.

Константин посмотрел на меня с жалостью.

— Если и не он, то он его знает, — Константин раскрыл на коленях кожаный блокнот.— Потому что Дима все знает.

Он нашел в конце блокнота фамилию, не зажигая в салоне света, поднес блокнот к окну, всмотрелся и осторожно набрал на трубке номер. Лицо его напряглось, на скулах надулись желваки. Он напряженно ждал, а я думал о своей участи. Чего мне ждать, если сам Белый Медведь так нервничает?

Константин вздрогнул и наклонился вперед. «Труба» наконец ответила.

— Але. Дмитрий Миронович? Извините, что так поздно. Дело срочное… А это Константин Николаевич,— Белый Медведь повернулся ко мне и подмигнул. — Как какой? Генеральный директор фонда «Возрождение».

Белый Медведь, загадочно улыбаясь, дал послушать мне трубку. В трубке была тишина. Потом там кто-то кашлянул тенором и спросил:

— А что. вам от меня надо, Константин Николаевич?

Белый Медведь, держа трубку на весу, чтобы мне было слышно, сказал:

— У меня серьезная проблема,— и добавил: — Очень серьезная. Поговорить бы…

Трубка опять долго молчала. Константин шепнул мне:

— Советуется со своим серым кардиналом.

Наконец тенор сказал вежливо:

— Уже поздно, Константин Николаевич. Давайте завтра. После трех.

Белый Медведь заговорил быстро:

— Дело очень срочное. Я рядом, Дмитрий Миронович. Я у ваших ворот.

На том конце явственно слышался чей-то шепот. Белый Медведь понимающе кивал, улыбаясь мне. Тенор в трубке спросил весело:

— А вы один, Константин Николаевич?

Белый Медведь отвернулся от меня.

— с советником. Я вам советника своего привез.

— Критского? — спросил в трубке ехидно совсем другой голос.

— Зачем? — успокоил их Белый Медведь. — Я вам своего нового советника привез. Пименова Ярослава Андреевича.

— Ах, историка? — почему-то обрадовался другой голос. — Охрана с вами?

— Со мной, — признался Белый Медведь.

Другой голос скомандовал четко:

— Оставьте охрану и водителя за забором. И заезжайте. Вам сейчас откроют.

В трубке запели резкие короткие гудки. Белый Медведь выключил ее и откинулся спиной на дверцу.

— Все понял, Ивас-сик? Это они… Они нас заказали.

Белый Медведь вздохнул. Тускло сверкнула в темноте золотая коронка.

— Завтра. После трех… Ты понял, Ивас-сик? До трех часов нас бы уже с тобой не было…

Белый Медведь открыл окно, выставил в него свой тяжелый подбородок и тихо свистнул. Из темноты к машине подошли охранники и водитель. Белый Медведь протянул «трубу» водителю Боре и посмотрел на часы.

— Я сейчас туда заеду. Вас просят здесь оставить… Если я через полчаса не выйду, звони Акуле… Я понятно излагаю?

— Так точно, — ответил Боря по-военному.

Белый Медведь пересел на место водителя и включил двигатель.

— Это единственный выход, Ивас-сик. Решить все сразу. Они нас все равно в покое не оставят.

Я хотел заорать, выскочить из машины… Но вместо этого спросил только, не узнавая своего голоса:

— Откуда они знают, что я историк?

Белый Медведь включил передачу и сказал, отъезжая от куста:

— Они все знают.

Через стекло он помахал охранникам и выехал на широкую, освещенную потусторонним, ядовитым светом аллею. Только мы подъехали к серым глухим во— ротам, они вздрогнули и раскатились в стороны, погромыхивая железом. Из ворот вышли двое в камуфляже, зорко оглядели салон и попросили открыть багажник. Белый Медведь чертыхнулся и вышел из машины. А я через переднее стекло смотрел на старинную уютную дачу под черепичной крышей на самом берегу реки. В двух окнах на втором этаже горел большой свет. Там ждали нас…

Просторный первый этаж сквозь высокие полукруглые окна был освещен бледным светом июньской ночи. На том берегу реки ярко светилась новая бензоколонка. Она мне показалась такой далекой, будто нас разделяла не река, а бескрайний океан. Там была другая жизнь, которую мне не суждено увидеть больше.

Сверху по широкой лестнице неслышно спустился бледный молодой человек в черном вечернем костюме. Когда он подошел к нам, меня поразили его странные, чуть удивленные глаза с крошечными зрачками. Он протянул руку Константину:

— Юрик.

И когда Константин протянул в ответ свою, он ловко отвел ее в сторону и достал из внутреннего кармана кожаной куртки Константина пистолет:

— Извините, это придется оставить здесь.

Белый Медведь буркнул недовольно:

— Мог бы просто спросить… Шмонать-то зачем?

— Извините, — сказал тот и протянул руку мне. — Юрик.

— У меня ничего нет, — растерялся я.

Юрик посмотрел на меня странными глазами, прижал к себе и двумя руками быстро облапил мою спину и поясницу. Мы стояли, обнявшись, от Юрика пахло дорогим одеколоном, Юрик недовольно отпихнул меня, будто это я сам полез к нему обниматься.

— Извините. Прошу наверх. Вас ждут.

Мы поднялись на второй этаж. По крытому толстой ковровой дорожкой коридору Юрик повел нас в глубь дома, обернулся на ходу, прижав палец к губам.

— Уже поздно. Хозяйка отдыхает. Потише, пожалуйста.