Он даже не спросил моего согласия. Но я с ним спорить не стал. Только бы мне отсюда выбраться. И я уйду туда, где меня никто не найдет. Уйду в другое измерение. Я только напомнил ему:
— Извините, пожалуйста… Вы обещали налить. Чуть-чуть. Будьте добры…
— Пошли.— Константин встал из-за стола и открыл незаметную дверцу в дубовой панели. — Проходи. В святая святых. Цени.
Что там было святого, я сначала не понял. Маленькая комнатка, обычная модерная мебель: мягкий диван в углу, пара кресел, между ними низкий журнальный столик, а над диваном фотография седого Хемингуэя в водолазном свитере.
Константин закрыл за мной дверь на ключ, снял пиджак в черно-белую мелкую клетку, забросил его на диван и включил проигрыватель.
«Фа-фа-та-ри-ра-ра, фа-фа-ра-ра», — бархатным голосом запел Хампердинк «Тень твоей улыбки».
Константин обернулся ко мне, и я понял, что тут было святого.
Передо мной стоял, улыбаясь смущенно, совершенно другой человек.
— Кайфую от него,— кивнул на проигрыватель Константин, — как последний сучило…
Он достал из бара бутылку армянского коньяка, фужеры и апельсин. Кивнул мне на кресло и, блаженно улыбаясь, развалился на диване.
— Наливай. Коньяк не паленый. Завод «Арарат».
Я налил коньяку и ждал, пока он выкидным ножом снимал с апельсина кожуру оранжевой пружинкой.
— Шапку-то сними. Не татарин ведь, — сказал мне Константин, и я поспешно стянул с головы шерстяную шапку.
Константин разломил апельсин пополам, положил половинки на тарелку и стряхнул на ковер мокрые руки.
— Ты лыжник, Слава?
— Почему? — не понял я.
— Куда это ты так тепло оделся? А?
Я подавился коньяком.
— Вечером экскурсию французы заказали. На речке холодно вечером… Ваше здоровье…
— А-а-а, — не поверил мне Константин, — а я думал, ты на лыжах собрался… от меня уйти… Гляди, Славик… От меня не уйдешь… Хоть в Африку, хоть в Антарктиду… Я понятно излагаю?
В этой комнате даже эта грозная фраза звучала по-другому: добродушно и не страшно. Я напомнил ему:
— А Мангуст ушел…
Константин рассмеялся:
— Куда он уйдет? Ментовское отродье… И деньги его, и документы здесь. Сам ко мне придет… Чтобы я его ментам не сдал…
— За что его сдавать?
Константин отхлебнул коньяк.
— За убийство.
— Кого он убил?
— Твоего шефа. А ты не понял?
Этого я не понял. Передо мной стояло страшное, синее лицо Адика.
— Вы же сказали Есенин…
— И Есенина убили. А ты не знал? Тоже мне специалист по тайнам…
Константин достал из кармана кусок зеленой рыболовной лески, растянул ее в руках:
— Струна. Спецназовские штучки. Гортань перерезает, как бритвой. И при обыске не найдешь, — он смотал струну в колечко и надел на палец. — Улика. Никуда Мангуст не денется. Не волнуйся.
Проигрыватель щелкнул и замолчал. А на лице Константина еще блуждала тень той улыбки.
— Ну, давай, советник, делись своими тайнами с твоим новым шефом.
А перед моими глазами стоял мой старый шеф с высунутым до подбородка фиолетовым языком, в залитом кровью «прикиде» от Версаче…
Я без разрешения налил себе и Константину.
— Твое здоровье, советник, — поднял свой фужер Константин. — Не забывай про клизму из битого стекла. Всему свое время.
— Последняя,— тут же согласился с ним я. — За Адика. Царство ему небесное.
— Стоп! — остановил меня Константин.— Какое, там небесное царство? Адик уже летит прямым рейсом в страну с тоталитарным режимом, где менты с хвостами жарят подследственных на сковородках и загоняют иголки под ногти. Адику есть что им рассказать. Следствие будет долгим… Очень долгим…
Он произнес это уверенно и мрачно, и я поразился его спокойной вере. Неужели Белый Медведь верит в загробную жизнь?…
— Тост остается прежним. Твое здоровье, советник. Ты у меня единственный свидетель остался по делу о пропавшем гарнитуре. Пока он не найдется, можешь считать свою жизнь в безопасности. Излагай свои мысли вслух.
Мы выпили, и я прочитал наизусть:
— «Из вереска напиток забыт давным-давно, а был он слаще меда, пьянее чем вино…»
— Что-то знакомое? — улыбнулся Константин.
— «Вересковый мед». Маршак. «Сказки, песни и загадки»…
— Актуальное название, — хмыкнул Константин.
— Враги просят пиктов открыть им тайну волшебного напитка…
— Ну да! — вспомнил Константин. — И дедушка убивает своего внучка, чтобы он не открыл тайну. Так что ли?
— Примерно, — кивнул я.— Не кажется ли тебе, Костя, что Мангуст убил Адика, чтобы он не выдал тебе тайну? Извини, что опять с тобой на «ты»…
Константин подумал и махнул рукой.
— Какая там тайна, Славик. Мелкая афера. Кидалово. Адик и с меня денежки получил, и с покупателя. Мне-то он так мои деньги и не вернул.
— Он же хотел отдать?…
— Я сам не взял. Я мебель назад требовал, а не деньги. Вот Адик и решил слинять с моими деньгами… Все просто, как соленый огурец.
Теперь я задумался.
— Зачем же его Мангуст убил?
— Спецназовские штучки,— объяснил Константин.— Убил, чтобы самому слинять. Все очень хитро придумал, ждал в сортире, пока мы труп обнаружим. Нас на труп отвлек и слинял…
Я не поверил, зная собачью преданность Мангуста:
— Ты же говоришь, что линять ему незачем… Все равно найдут…
— А кто такой Мангуст? Он, конечно, хищник. Но кто тебе сказал, что ума у хищника больше, чем у человека? Мангуст — это такая большая крыса. А крыса инстинктами живет. Заперли, значит, надо линять. Слинял, начал думать, зачем он это сделал? Мангуст сначала действует, а потом думает…
Я опять не поверил.
Я машинально потянулся у бутылке, но вспомнил про клизму и взял со стола половинку апельсина.
— А в меня зачем стреляли?
— Тоже все просто, как огурец. Адик не только мои денежки хапнул, он все счета фирмы закрыл. Деньги в Эстонию перевел, а чухны оттуда в Европу…
— А я-то при чем?
— А кому в Европе нужен Адик? Только здесь он человек. Там — никто. Он себе возвращение назад подготовил. Он тебя заказал, чтобы все на твой труп списать… Ну что ты на меня так смотришь? Не веришь?
— Это не он меня заказал…
— А кто же? — засмеялся Константин.
— Он тебе на допросе мое имя назвал… Значит, знал, что я живой… Если бы он заказал, он бы думал, что меня уже нету…
— Наоборот! Он и валил все на тебя, потому что думал, что тебя уже нету!
— Если бы он так думал, его бы Мангуст не убил!
Константин перестал улыбаться.
— Не понял.
Я не столько ему, сколько себе начал развивать мелькнувшее подозрение.
— То, что знает Адик, знает и Мангуст. Они друзья. Если они оба знают, что меня уже нет, чего им волноваться? Ты поехал ко мне, нашел мой труп на набережной… Они-то при чем? Все на меня списано. И деньги, и мебель… Чего им волноваться? Адик с тобой договаривается по-хорошему… Подожди!
Я налил себе коньяк, уже не думая про клизму. Залпом выпил и уставился в потолок.
— Излагай, советник, — напомнил о себе Константин.
— Если Адик, как ты говоришь, все деньги фирмы хапнул, зачем ему твои несчастные бабки? А?
— Мне не деньги нужны!
— Во-от, — наконец дошло до меня.— Во-от, в том-то все и дело!
— В чем дело? — насторожился Константин.
— Ты требовал невозможного!
— Почему?
— Потому что покупатель не отдавал мебель!… Адик тебя знает. Когда ты начал мебель требовать, он был готов ее выкупить за любые деньги! Чтобы только ты от него отстал. А покупатель не согласился… Ты нажимал все больше… и Адик решил линять…
— Стоп! — перебил меня Константин. — Адик бы мог все мне рассказать. Сдать мне покупателя. Я бы сам с ним договорился. Легко!
— Нет, Костя. Ты бы с ним не договорился.
— Почему?
— Адик тебя боялся… Но с тобой можно договориться за деньги. А покупателю Адик любые деньги предлагал… И тот не согласился… Он этого покупателя больше тебя боялся. Этот покупатель, Костя, еще покруче тебя будет!
