— Больше ни шагу, а то «языка» нам растопчешь.

Только тут Юра заметил под ногами свернувшегося калачиком, закрывающегося голову руками человека.

— Чего это он?

— Чего, чего, «Ван Дам», блин, нашелся. Ногами махать вздумал.

В этот момент задержанный всхлипнул и жалобно с явным акцентом протянул:

— Что я вам сделал?

Самогон, не пожелав ответить на сакраментальный вопрос, подхватил его с одной стороны:

— Давай, напарник, берись под другую руку, сдается, что он сам идти не сможет.

Юра беспрекословно подчинился.

Всю дорогу, пока задержанного сопровождали к ближайшему фонарю, который казаки разглядели у подвесного моста, он не сопротивлялся. Иногда прихрамывал, как показалось казакам, в расчете на сочувствие, шмыгал носом, пытался вытереть стекающую по подбородку кровь. Его сдерживали сразу с двух сторон. Шли молча. У фонаря «языка» отпустили. Он тут же уселся и, глядя снизу вверх, вытер тыльной стороной ладошки под носом и поправил разорванную на плече футболку. Потом он замер и настороженно уставился на своих конвоиров. Это был то ли кавказец, то ли цыган. Смуглый, с крупным горбатым носом, худой, невысокий, несколько дней не бритый. Одет в какие-то замызганные штаны и грязную футболку с яркой надписью латиницей. Не местный. Во всяком случае, ни Колька, ни Юра его раньше не встречали. Колька без слов треснул ему подзатыльник. Тот затравленно согнулся и закрылся руками.

Казаки опустились рядом на корточки. На всякий случай огляделись. Тихо. Этот район и днем-то не особо посещался, если только кому-нибудь не приспичит на ту сторону сбегать. Случалось, здесь рыбаки на мостике устраивались, но то чаще с утра. В этот поздний час сюда вряд ли кто завернет. Пляж тоже далеко. Покачивался, поскрипывая на деревянных креплениях, тоненький веревочный мостик над Лабой, тускло освещал кусочек разбитой тропинки к нему чудом не разбитый фонарь на старом столбе. Где-то вдалеке за рекой гулко кричал филин. Совсем рядом раздался плеск воды под сильным хвостом неведомой рыбины.

— Сом балуется, — прокомментировал завзятый рыбак Гойда.

— Ну, что? — Самогон грубовато ухватил «языка» за шиворот, — рассказывать будешь?

Тот округлил глаза.

— Что рассказывать?

Самогон без замаха чувствительно вдарил ему локтем в челюсть. Та хрустнула. Голова цыгана дернулась, и он снова заскулил:

— За что?

— Хорош скулить, падаль. Говори быстро и только правду.

— Что говорить?

— Ну, для начала, ты у нас кто, цыган?

Тот кивнул:

— Ромалы мы.

— Здешний?

— Здешний, здешний, — он переставал бояться, и это Кольке не понравилось.

— Давай про свои делишки с Гуталиевым рассказывай и поподробней. Нам очень интересно.

— Про что рассказывать-то? Нет никаких делишек, я в гости заходил.

— А сейчас куда собрался? В час ночи-то? Выгнали что ли? — Самогон замахнулся.

Тот закрылся рукой. Юра Гойда и сам невольно отпрянул — как бы не задел — но промолчал.

— Ты ему наркотики возишь?

— Какие наркотики, вы шо, мужики? — Он поднял глаза. Неожиданно в них мелькнуло иное выражение — еще легкое, но уже вполне ощутимое нахальство. Похоже, он решил, что ничего они ему не сделают. Ну, побьют маленько, ничего, перетерпим. Что эта боль по сравнению с теми смертельно-опасными сведениями, которые они пытаются из него вытянуть. Первым эту смену настроения уловил Юра Гойда. Он уже давно пришел к мысли, что раз уж Самогон так опрометчиво рванул за этим субчиком, не спросив мнения более опытного товарища, в результате чего оба с головой выдали интерес казаков к Гуталиеву, то уж ничего другого не остается, как колоть его по-серьезному.

— По-моему зря мы с ним вошкаемся, — Юра решительно поднялся и нарочито рассеяно огляделся, — похоже, он и правду ничего не знает. — Он повернул голову к выпрямляющемуся напарнику и нахмурился, — мочить надо.

Колька только секунду соображал, какую игру затеял его товарищ и тут же включился:

— Давай веревку, свяжем, чтобы не выплыл.

— На, держи, — Гойда вытянул из кармана пригодившийся инвентарь, — а я пойду камень потяжелей поищу.

Цыган не сопротивлялся, послушно лег на спину, подчиняясь толчкам Самогона, и только оглянулся с недоверием, когда тот крепко затянул тонкую бечевку на запястьях.

— Эй, мужики, хорош шутковать, — первое беспокойство появилось на его лице, когда эти странные мужики молчком подняли его на ноги и накинули на шею петлю, на другом конце которой уже болтался обвязанный крест-на-крест, как бандероль, здоровенный булыжник.

— Хватит веса-то? — Самогон с сомнением подергал веревку, пригибая голову будущей жертвы вниз.

— Должно. Прошлый раз у того черного полегче был, а даже не дернулся. Только пузыри пошли.

Казаки подхватили сопротивляющегося цыгана, слегка приподняли над землей и потащили к воде.

— Э..эй, вы что творите? Уроды! — Цыган замахал ногами, пытаясь достать кого-нибудь из казаков. Но те были начеку и легко уворачивались от его панических ударов. — Отпустите меня, блин. П….ц вам будет, не поняли что ли? Я же своим расскажу, они вас везде найдут и уроют… никакие казаки не помогут.

— Сначала, пусть твой труп найдут. А потом рассказывай сколько влезет. — Самогон хищно ухмыльнулся.

Цыган повертел головой, стараясь разглядеть выражение их лиц. Он все еще не мог поверить, что они на самом деле собираются его утопить. Лица казаков были деловиты и серьезны. Сообразив, что угрозы на них не действуют, он резко сменил интонацию:

— Ну, мужики, вы что? Грех же это. Совесть у вас есть, живого человека, невиновного, ни за что, ни про что. Вы же не бандиты какие-то, я же вижу, нормальные мужики, давайте договоримся, вы чего, суки…и…и…и…

С разбега, не раздеваясь, казаки заскочили в прохладную черную воду и, протащив трепыхающуюся жертву почти до середины реки, где глубина достигла груди, остановились.

Колька Самогон, оглянулся на берег:

— Ну что, как думаешь, здесь хватит, или еще глубже зайти?

Юра смерил расстояние до земли глазами:

— Пойдет. Нам лишь бы захлебнулся, а там отпустим — пусть плывет по течению.

— Может, надо было раздеть его?

— Потом разденем, когда веревки развязывать будем.

— А… я и забыл, — усмехнулся Самогон, — надо же чтобы он натурально утоп. Типа покупаться вечером залез. Ну что, на счет «три»?

Цыган, переводивший с каждым словом все более дуреющий от ужаса взгляд с одного лица на другое, в этот момент нечленораздельно заверещал.

— Купай его, — скомандовал Колька и с силой надавил на плечо мужика.

Гойда придавил с другой стороны. Цыган легко ушел под воду, в последний момент он успел закрыть рот и тонул без пузырей. С трудом сдерживая бешено дергавшегося под руками тело, Гойда проговорил:

— На первый раз минуты хватит, а то и правда утопнет.

Самогон сосредоточенно кивнул. Дождавшись первых пузырей, казаки выдернули задохнувшегося, раскрывающего, как вытащенный на берег сазан, беззвучный рот, цыгана. Он продохнул и выплюнул воду.

— Будешь говорить? — Самогон вплотную приблизил голову к его бледному лицу.

— Да, — хрипло выдавил тот и мелко-мелко закивал головой.

Утро начиналось с интересных вестей. В контору перед планеркой заскочил Колька Самогон.

— Егорыч, блин, надо брать их, срочно! — Колька подскочил к столу и с разгону упер руки в столешницу. Столешница сипло скрипнула.

Атаман поморщился и отложил трубку телефона, так и не набрав номера конторы в городе.

— Николай, ты мне тут всю мебель переломаешь. Говори толком.

Самогон смущенно убрал руки со стола и выпрямился.

— К нему ночью подозрительный тип приехал. Цыган. Машину — пикапчик иностранный, во двор загнал. Машина до сих пор там.

— Ну. И почему их надо брать, еще и срочно?

— А, так ты же самого главного не знаешь, — он многозначительно заулыбался, — мы же вчера цыганенка прижали, он нам и выдал все цыганские тайны.