Впереди показался поворот к их дому, и Стэн, так же не говоря ни слова, помог ей выйти из машины, а потом приготовил ужин. После чего Джастина забралась в кровать и отключилась.

На следующее утро, едва открыв глаза, она обнаружила, что Стэн не спит, смотрит в потолок с несчастным выражением на лице. Она нежно прикоснулась рукой к его плечу.

— Стэн… мне в самом деле, очень жаль… Но я не могу иначе.

— И не нужно. Может быть, ты и права. Иметь ребенка, я имею в виду.

— А как же ты? — Ей стало интересно. Стэн повернулся на бок, оперся на один локоть, посмотрел на нее, потом заговорил.

— Нет, Джас. Мне это не нужно. Но вечером ты сказала, что неважно, какова будет при этом моя позиция. Ты считаешь по-прежнему?

— Да. — Голос Джастины был спокойным, когда она спросила: — Мы расстанемся?

— Нет. Просто поедешь в Лос-Анджелес. И причем очень скоро. Я не хочу, чтобы ты оставалась здесь.

— А я не хочу сейчас туда возвращаться, Стэн.

— Ты должна, если любишь меня, Джас. Ты уже и так совершаешь поступок, нужный только тебе. И ты должна совершить что-то, нужное мне. — Стэн объяснил это очень доступно и разумно, но все было иначе на самом деле. Для Джастины, по крайней мере.

— Что изменится от того, что я сейчас уеду в Лос-Анджелес? Для чего это нужно? Я никогда больше не увижу тебя? — О Боже!

— Нет, я буду навещать тебя. Я ведь люблю тебя, Джас. Но я не смогу переносить твое присутствие. Ты будешь беременна, и все будут об этом знать. У нас много общих знакомых, и разве ты можешь представить, что можно будет это скрыть. Я бы все-таки посоветовал тебе еще раз хорошенько подумать. Уго Джанини будет первым, кто обратит на это внимание. А ведь найдутся и другие. И у тебя могут возникнуть проблемы с работой. — Голос Стэна звучал горько и расстроенно.

— Но кого это может волновать? Ну и пусть все знают, что у нас будет ребенок. Так делают многие. Мы же любим друг друга. Так какая кому разница? Неужели ты вдруг стал таким добропорядочным и считаешь, что для подобных вещей нужно непременно быть женатым? Это же так просто и широко распространено. Но ты и сам все это прекрасно знаешь.

— Нет, не знаю. Кроме того, у меня чувство вины во всей этой истории. Ты представляешь, как все это будет: я буду приходить и уходить, иногда пропадать. Конечно, я не буду пропадать часто, но сейчас мне это просто необходимо. По крайней мере, я хочу оставить за собой такую возможность. А если я буду постоянно видеть тебя с вытянувшимся лицом и огромным животом, я сойду с ума.

— Значит, мне придется сделать так, что лицо у меня не вытянется.

— Все равно вытянется, и тебя нельзя за это винить. Но ведь ты же умная. На твоем месте я бы избавился от этого. Прямо сегодня.

— Мы очень разные с тобой, вот и все.

— Ты уже говорила об этом. Но я же сказал тебе в самом начале, что мне не свойственна ответственность. Ты считаешь, что это надолго? Это навсегда.

— Что ты хочешь от меня?

— Я хочу, чтобы ты сказала мне что-нибудь определенное. Я хочу одного. Чтобы ты вернулась домой. И тебе придется уехать в любом случае. Ты уже закончила сниматься, ты свободна и умна. Тебе осталось только позвонить в агентство, заказать билеты и сесть в самолет. Именно так ты и поступишь. А если ты собираешься спорить со мной, том можешь не трудиться, у тебя нет шанса выиграть спор. В твоем распоряжении два дня. Ты можешь собираться сегодня. Потом ты поедешь в Лос-Анджелес, и у нас с тобой остается шанс не расставаться окончательно, а если ты сейчас останешься здесь, то все кончено навсегда. Я никогда не смогу простить тебя за это. Я буду все время думать, что ты осталась здесь, чтобы охомутать меня. Поэтому сделай одолжение… уезжай.

Стэн вышел из комнаты, а Джастина уткнулась в подушку, сотрясаясь от злых слез, и через несколько минут услышала, как Стэн уехал. Все кончено. А через два дня все будет кончено насовсем. Другого выхода не было. Стэн заставил ее взглянуть на вещи реально. Это было самое жестокое, что Стэн совершил по отношению к ней.

Странно, но сейчас Джастине казалось, что она любила его больше, чем когда бы то ни было. Стэн поступил с ней очень жестоко, но она все равно любила его. Это был Стэн. Это был его образ жизни, мыслей, его нельзя было обвинять за это. В конце концов, Джастина чувствовала, что причинила боль и ему своим решением сохранить беременность. Но у нее не было выбора. Она должна была родить этого ребенка!

Джастина решительно поднялась, умылась холодной водой и принялась укладывать вещи. Ее охватило странное желание сделать наперекор всем. Конечно, и Уго Джанини будет в шоке, когда узнает. Да и все остальные. Она скоро не сможет сниматься. Ну и пусть. Тогда она уедет в Дрохеду и будет рожать там. Мать ее поймет. Жалко только, что после целой вечности счастливых дней они со Стэном дожили до этого, последнего, ужасного. Последнего во всем.

— Спокойной ночи, Стэн.

— Спокойной ночи, — а потом добавил, — Джас, ты понимаешь меня? Я… мне неприятно, что я доставляю тебе все эти волнения, но я не могу… я просто не могу иначе… Мне кажется, что иногда я и сам хочу, чтобы ты родила, но не знаю точно. Может быть, все и уладится. Посмотрим. Я чувствую себя не совсем в своей тарелке.

— Тебе не в чем винить себя. Я сама приняла такое решение. Кроме того, всему приходит конец.

— Да. Так случается. Но я сожалею, что ты забеременела. Боже, разве я хотел?..

— Не переживай, Стэн. Я не печалюсь по этому поводу. Я даже рада, хотя…

— Почему ты так хочешь родить, Джас?

— Я уже говорила тебе. Я хочу, чтобы ты все время был со мной. Это очень трудно выразить словами… я просто хочу. Вот и все. Я должна так поступить. — Они лежали в темноте, держась за руки, и Джастина думала:

— Это последняя ночь. Это конец. В последний раз я лежу с ним в одной кровати. Мы расстаемся навсегда. Все последнее… Она знала, что Стэн никогда больше не приедет в Лос-Анджелес, он ненавидит этот город, и ему совсем не интересен их будущий ребенок.

— Джас? Ты плачешь?

— Н-нет. — Но она всхлипнула при этих словах.

— Не плачь. Ну, пожалуйста, не плачь, Джас! Я люблю тебя. Пожалуйста. — Они лежали в объятиях друг друга и плакали. Последняя ночь. Последняя… — Джас, мне так жаль.

— Все хорошо. Все будет нормально. — Вскоре Стэн уснул в объятиях Джастины. Этот мальчик, которого она любила. Мужчина, который любил ее, чувствовал себя виновным, но все-таки предал, нанес огромную душевную травму, хотя подарил ей огромную радость, которую она никогда не испытывала раньше. Стэнли. Гигантский мальчишка. Красивый мужчина с душой ребенка.

Мужчина с красивыми мускулами, которые она увидела в первый раз на пляже в день знакомства. Как она могла обременить его своим существованием? Джастина знала, что никогда не сделает этого. Он, так же, как и она в свое время, больше всего на свете любил свободу. Но от этой мысли ей становилось очень печально.

Джастина лежала так без сна, пока не начало светать, а потом повернулась на спину и заснула, уставшая от мыслей. Последняя ночь подошла к концу. Это было начало конца.

— Послушай! Не смотри на меня так! Я приношу тебе пользу, отправляя назад в Лос-Анджелес. У тебя там много друзей, а я приеду в ближайшие пару месяцев… Ради Бога, Джас. Я не хочу объяснять тебе все с начала, но не хочу, чтобы ты оставалась здесь в таком положении, со взглядом, полным тоски. — Они стояли в аэропорту, и Стэн смотрел на Джастину глазами, полными тоскливой вины.

— Нет-нет, все хорошо, прости меня. Ничего нельзя изменить сейчас… — Какая от всего этого польза? — Я отдала тебе назад ключ от дома в Болинас?

— Да. Ты взяла джинсы? Я видел их, они вчера сушились в саду, они еще вполне годятся. Не стоит их выбрасывать. — Боже мой, Стэн! До чего же ты практичен.

— Конечно, они еще там, прибери их. — Джастина с усмешкой посмотрела на него, и получила в ответ одобрительную улыбку. Вот так-то лучше. Они как будто разыгрывали какую-то пьесу. Хороший дядя Стэн провожает тетю Джастину в аэропорту, а тетя Джастина не устраивает даже истерик. Вот так они и выглядели, улыбаясь для посторонних. Джастина удивлялась, для кого же они играли этот спектакль: для окружающих их в аэропорту людей, друг для друга или сами для себя. Как будто они разыгрывали несчастный конец романа. Джастина как-то читала такой однажды в книге. А вообще-то они просто коротали эти минуты, уже не обнимаясь, Ожидая, когда объявят посадку в самолет. Эти минуты были самыми тяжелыми, вспомнилось все самое скверное.