— Пусть сначала подпишет согласие на развод, — напомнила матери Джастина. Люк повернулся к дочери, и в его глазах появилась растерянность.

— Да, Люк, — неожиданно вспомнила Мэгги, — скажи, пожалуйста, как ты узнал о моей свадьбе? Ты ведь не случайно появился в церкви?

— А как ты думаешь, Мэг? Конечно, я время от времени узнавал, как ты живешь… Так ведь… пока ты была одна, я спокойно работал, а как только ты это надумала… я же не хочу терять тебя, Мэг…

— Ты меня уже давно потерял, Люк, — печально сказала ему Мэгги, — еще с того самого момента, когда увез из Дрохеды. А сейчас, Люк, Джастина права, нам остается только оформить все это официально. Я надеюсь, ты не будешь возражать.

— Конечно, Мэг, я не злодей, и, если ты так уж хочешь, я подпишу тебе согласие на развод. Но, может быть, нам все-таки попробовать пожить вместе. Мы ведь уж оба не молодые, хоть ты и выглядишь как молоденькая. Я ведь даже тебе скажу, Мэг, Джас уже взрослая, она поймет, у меня за все это время и женщины-то…

— Не надо, Люк, — оборвала его признания Мэгги, — меня это совершенно не интересует. Джас, возьми у Энн бумагу и ручку. Я не хочу откладывать этого дела. Подпиши, что я прошу, Люк, и расстанемся по-хорошему.

Возвратившись домой, Мэгги спрятала записку и фотографию Дика Джоунса в ящик, чтобы не видеть ее. Когда фотография попадалась ей на глаза, ей хотелось ее разорвать. Ей почти удалось заставить себя не думать о нем. В этом ей помогло виски. Окруженная пеленой тумана, она была почти спокойна.

Ей казалось, что почти все книги, которые она брала с полок, рассказы в журналах и газетах повествовали о женах, потерявших любовь своих мужей или оставленных ими. Но ей было легче читать эти истории, чем рассказы о хороших, удачных браках и счастливой семейной жизни.

В ней росло чувство страха. Она боялась, что Дик уже никогда не вернется. Теперь требовалась все большая порция, чтобы держать ее в приятном забытьи. Если она выпивала слишком мало, то впадала в глубокую меланхолию. Обычно виски действовало на нее успокаивающе, но иногда наступали неожиданные и необъяснимые моменты, когда туман, окружавший ее, предательски исчезал и когда ее терзала тоска, растерянность и сознание бессмысленности всей жизни. Ощущение странности, чуждости — вот что страшило ее больше всего. Это чудовище поджидало ее за каждым углом. Она словно внезапно пробуждалась, но пробуждалась во сне. Иногда все кругом было плохое, будто декорации, плохие декорации. Иногда все вокруг куда-то отступало, так что начинала кружиться голова, вещи надвигались на нее, толкали, корчась в гримасе. Жизнь выплюнула ее, точно косточку…

Однажды ей приснился страшный сон: она бродила по лесу и вдруг упала. Ей страстно, до судороги в ногах, захотелось вскочить и бежать, бежать изо всех сил, без оглядки. Но она неподвижно лежала в чащобе, среди голубых цветов перелеска. Она чувствовала, как из всех пор у нее струится пот, словно из тела хлынул дождь. Она попыталась подняться еще раз, но колени ее опять подогнулись, будто размягчились суставы, — земля ушла из-под ног. Что это — трясина? Она потрогала почву, она была тверда. Просто ноги были ватными. Но вдруг сон резко изменился: она тонула, ее засасывало все глубже; беззащитная, беспомощная, задыхаясь, она раздирала погружающуюся в трясину грудь, она стонала…

Она стонала? Где она находится? Мэгги ощутила на шее свои руки. Они были мокрыми, шея была мокрой. Грудь была мокрой. Лицо было мокрым. Она открыла глаза, все еще не понимая, где она, — в трясине еловой чащобы или где-то еще.

«Судьба никогда не может быть сильнее спокойного мужества, которое противостоит ей», — подумала она. — А если станет совсем невмоготу — можно покончить с собой. Хорошо осознавать это, но еще лучше сознавать, что, покуда ты жив, ничто не потеряно окончательно. А наступит конец — что ж, пусть! Одного человека она любила и потеряла. Другого — прогнала. Оба освободили ее. Один из плена чувств, научив ее любить, другой — погасил память о прошлом. Не осталось ничего незавершенного. Она не так уж и плохо прожила свою жизнь. Но сейчас у нее больше не было ни желаний, ни ненависти, ни жалоб.

Мысль о смерти снова пришла к ней и уже больше не покидала ее, наполняя ее чувством какой-то дремотной радости. Как это хорошо, хорошо и спокойно — быть мертвой.

Не помнила она и того ужасного мгновения, когда она впервые подумала о самоубийстве. Она с наслаждением тешилась мыслью о спокойном, сонном убежище. Загробная жизнь не мучила ее, ведь там она будет с Ральфом и Дэном, двумя любимыми мужчинами в ее жизни. Они давно ждут ее. Она долго разглядывала голубые вены на своем тонком запястье — стоит только перерезать их бритвой и все кончится. Но это больно, ужасно больно, и потом еще польется кровь. Яд — что-нибудь безвкусное, быстро и безболезненно действующее — вот что ей нужно.

Она поехала в город и в первой же аптеке попросила ножницы, пудру и коробку веронала. Ножницы и пудру она купила для отвода глаз. Аптекарь не проявил ни малейшего интереса.

— У нас он только в такой упаковке, — сказал он и завернул для нее маленькую стеклянную трубочку с двенадцатью таблетками.

Она направилась в другую аптеку и купила тальк, губку и трубочку веронала. Здесь продавец также не проявил никакого интереса.

«Этого достаточно, чтобы прикончить быка», — подумала она и поехала обратно.

Дома она положила маленькие стеклянные трубочки в ящик письменного стола и долго смотрела на них с мечтательной нежностью.

— Ну теперь все в порядке, — сказала она, и, тихонько напевая, стала ждать наступления ночи.

Она смутно помнила, как прошел остаток вечера. В спальне она разделась с лихорадочной быстротой, достала из ящичка две стеклянные трубочки и высыпала их содержимое на ладонь. Гнетущая тоска исчезла, и она испытывала нетерпеливое возбуждение, словно ей вот-вот преподнесут долгожданный подарок.

Глотать таблетки было неприятно: сухие и шершавые, они упрямо застревали в горле. Потребовалось много времени, чтобы проглотить все двадцать пять.

Она стояла, рассматривая свое отражение с равнодушным любопытством стороннего наблюдателя, словно в зеркале был кто-то другой.

Она не знала, как быстро подействует веронал. Проглотив последнюю таблетку, она продолжала стоять в нерешительности, раздумывая все с тем же вежливым холодным любопытством, не поразит ли ее смерть тут же, немедленно. Она чувствовала себя совсем как обычно, если не считать слабой тошноты, вызванной усилиями проглотить таблетки; ее лицо в зеркале совершенно не изменилось. Значит, действие не будет быстрым, может быть, понадобится час или два.

— О Господи, господи, сделай это быстрее, — застонала она, и слезы жалости к себе потекли по ее щекам. Потом сознание ее помутилось и она увидела себя идущей по красивому полю цветов, а навстречу ей шли улыбающиеся Ральф де Брикассар и Дэн. Она протянула было к ним руки, но вдруг кто-то обхватил ее за талию и поднял на руки. Она почувствовала сильные мужские руки и обвила своими тонкими руками его крепкую шею.

— Дик, Дик, я люблю тебя, наконец ты вернулся! — закричала она изо всех сил, затем наступила темнота и все исчезло…

Доктор с шумом открыл дверь спальни и вышел.

— Укройте ее хорошенько, — сказал он Энн и Людвигу, — попоите крепким чаем и через пару дней она будет в порядке.

Энн со слезами на глазах смотрела на неподвижно лежащую на кровати Мэгги.

«Милая моя, девочка, — думала она. — Когда же закончатся твои страдания…»

Гости покинули Химмельхох все вместе через неделю. Никто не вспомнил об эпизоде с вероналом. Мэгги держалась спокойно и вела себя так, как будто ничего не произошло. Она старалась не думать о Джоунсе. Теперь между ними не оставалось преград в лице Люка. Он подписал ей развод, и она его постаралась быстро оформить здесь же, в Данглоу. Теперь она была свободна, хотя надежды на возвращение Дика Джоунса казались ей теперь весьма сентиментальными. Людвиг, добрейшая душа, всю эту неделю пытался узнать что-либо о своем бывшем управляющем. Он обзвонил всех своих знакомых, а через них и мало знакомых владельцев плантаций или ферм, расспрашивая всех о Джоунсе. Правда, ему приходилось при этом добавлять, что Джоунс хороший парень и ничего плохого ему не сделал, а разыскивает он его, чтобы уговорить вернуться. Без него дела остановились. Это, конечно, было не так, Пит вполне справлялся со своими новыми обязанностями. Хотя, конечно, с Джоунсом ему не сравниться.