Мэгги незаметно перевела дух и даже почувствовала некоторое облегчение. Ей почему-то пришло в голову, что Дик хранит картину своей жены, и она отчаянно смутилась, как будто ненароком заглянула в замочную скважину и увидела то, что ей не положено было видеть. Неожиданно Мэгги стало смешно: «Боже мой, я как будто молоденькая девчонка, впервые попавшая в гости к мужчине. Смущаюсь. Краснею. Даже если он хранит здесь вещи своей жены в память о ней, меня это совершенно не касается. Успокойся, Мэгги, ведь ты уже немолодая женщина, мать, бабушка», — урезонивала она себя. И это, как ни странно, помогло. Мэгги уже спокойнее взглянула на Джоунса и улыбнулась.

— Извините, я, не спрашивая разрешения, осматриваю тут все. Поэтому мне стало неловко.

Дик протянул ей яркую желтую чашку с кофе.

— Вам можно, Мэгги, — подчеркнув это — «Вам».

Мэгги почувствовала, что опять краснеет, но наконец-то решилась и сказала твердо:

— Не говорите так, Дик, вы меня смущаете этим.

— Почему же?

— Наверное, потому, что у меня, несмотря на возраст, совсем нет опыта общения с мужчинами.

Дик внимательно посмотрел на Мэгги и неожиданно спросил:

— Вы долго были замужем, Мэгги?

— Да, то есть нет. Но это совсем не важно. — Внезапно Мэгги захотелось рассказать этому человеку все, что произошло в ее жизни. И даже о Ральфе с Дэном. Но она вовремя остановила себя. То, что он пригласил ее сюда и приоткрыл перед ней тайну своей личной жизни, еще ничего не значило. Почему она должна раскрываться перед ним? Она к нему испытывает не больше, чем симпатию, причем только дружескую. Да и он тоже, что бы там Энн ни говорила. Она не собирается менять свой образ жизни, он ее вполне устраивает. Она попрощается с ним сегодня и уедет в Дрохеду. Там ее давно ждут.

— Это не важно, — повторила она еще раз я взглянула на Джоунса. — Мне очень приятно, что вы пригласили меня в свой дом. Ведь это и есть ваш настоящий дом, правда?

На лице Джоунса в отблеске свечей заиграла двусмысленная улыбка, хотя и не предвещавшая пока саркастических выпадов. Он сидел слева от Мэгги, упершись локтями в стол, и, видимо, ждал, какой оборот она придаст их разговору. Кистью руки он чуть прикрывал полоску огня, бьющую от свечи и как бы образующую экран, мешавший им смотреть друг на друга. Склонившись к своему соседу — на нем была голубая вельветовая куртка, — Мэгги, не удержавшись, погладила его по предплечью, пожалуй, чересчур мощному, и тут же поняла, что это половодье нежности, подымающееся в ней, идет от него.

— Я рад, что он вам нравится, Мэгги. Не хотите присесть в кресло? — Мэгги кивнула и с удовольствием устроилась в старинном кресле: «Боже, как здесь уютно и покойно».

Джоунс устроился на скамеечке у ее ног и снизу вверх, как уже было однажды в рождественский вечер, смотрел на нее. Мэгги обводила взглядом стену, увешанную фотографиями, и увидела на одной из них маленького мальчика верхом на пони. Он чем-то удивительно напоминал Дика Джонса. Дик проследил за ее взглядом и просто сказал:

— Это один из моих сыновей. Он был совсем маленьким, когда его мать сбежала от меня.

— Наверное, вы обрадовались, Когда он вернулся к вам? — спросила Мэгги, не упоминая о другом его сыне, но тут же лицо ее вспыхнуло, как будто она спросила несусветную глупость. До чего же неловко получилось. — Простите, — поспешно произнесла она, — я не имела в виду…

— Все нормально. — Джоунс махнул рукой. — Я понял, что вы имели в виду. Конечно, я был рад. Хотя очень жаль, что его мать погибла.

Мэгги с интересом смотрела на Джоунса. Это был откровенный разговор, и она поняла, что он хотел его. Очевидно, ему не часто доводилось раскрывать сердце, но выговориться, хотя бы иногда, было необходимо каждому человеку. Может быть, ему ни разу в жизни так и не удалось этого сделать.

— Ты любил ее даже после того, как она оставила тебя? — Мэгги специально перешла на «ты», чтобы помочь ему. Пусть он расскажет, и ему станет легче. Она не обратила внимания на то, что повторяет про себя слова Этель, которыми она уговаривала саму Мэгги облегчить душу.

Дик медленно кивнул, не глядя на Мэгги.

— Да, я любил ее. Иногда мне кажется, что я и сейчас люблю свою бывшую жену, хотя она и погибла пятнадцать лет назад. А может быть, именно поэтому. Обиды забылись, осталась горечь. Забавно. В конце концов многое забывается. А у тебя, Мэгги, как все случилось? Вы расстались с мужем?

— Да. Давно. Но я любила не его, а другого. И он умер.

Дик кивнул и после небольшого молчания сказал:

— Я думал, что не переживу эту боль.

— Так было и со мной. — Мэгги напряженно смотрела на Дика. — Поэтому я здесь, чтобы успокоиться. Чтобы отвлечься от этого горя.

Странно, но ни раньше на Матлоке, ни в разговорах с Энн Мэгги ни разу не испытывала такого облегчения, как сейчас. Она как будто исповедовалась и получила наконец-то долгожданное освобождение. Раньше ей только казалось, что она выздоровела, пережила свое горе. Может быть, так оно и есть. Но освободилась она от прошлого только сейчас. Вызывая Джоунса на откровенность с желанием облегчить его боль, она неожиданно получила облегчение и сама. Мэгги заметила, что Дик смотрит на нее с сочувствием.

— Прости, если доставил тебе боль от воспоминаний.

— Нам не в чем прощать друг друга. — Мэгги встала и подошла к окну.

Время множилось. Все это Мэгги прозрела в какую-то ничтожную долю секунды, он стал моей жизнью, он был совсем рядом, но вне моей досягаемости, вне моей власти.

Мэгги догадывалась, что в Дике вскипает какое-то иное чувство: не удивление и сострадание, нет, и чувство это было направлено на нее, сейчас оно прорвется наружу, прорвется, конечно, в слове, а Мэгги так боялась слов…

Она смотрела на озеро и не слышала, как Дик подошел к ней и обнял за плечи. Он повернул ее к себе лицом, и Мэгги почувствовала, что не может и не хочет сопротивляться могучим и нежным рукам Дика. Он ласково поцеловал глаза Мэгги и наконец их губы слились в сладком упоительном поцелуе.

— Дик, не надо… нет, — Мэгги попыталась бороться, но попытки эти были очень слабыми, и Джоунс только сильней прижал ее к себе. Мэгги ощущала запах табака, чувствовала щекой грубую шерсть его рубашки, когда отдыхала на груди Дика.

Он притянул ее к себе. И ощутив его тело рядом с собой, она вдруг осознала, что именно сейчас, в этот миг с ней происходит самая естественная на свете вещь, то, что должно было произойти, и по-другому просто и быть не может. Что-то мягкое и влажное таяло в ней, наполняло ее жизнью. Выжженное поле зазеленело вновь, и что-то в нем медленно отступило назад. Утраченное равновесие восстанавливалось.

Она сидела неподвижно, она не решалась пошевельнуться, боясь вспугнуть возникшее чувство. А оно все росло и росло, оно словно искрилось и играло в душе; она сидела тихо, еще не осознав происходящего во всей его полноте, но уже ощущая и зная — избавление пришло… Она думала, что тень Ральфа де Брикассара будет неотступно преследовать ее. Но рядом с ней как бы сидела только ее собственная жизнь, она вернулась и глядела на нее…

И вдруг ее озарила мысль: неужели это любовь, это палящий яд, который течет теперь по моим жилам и в каждой из них бьется тысячью аневризмов? Да, я люблю его, люблю, это ясно. Мое счастье будет достойно меня. Каждый день моей жизни не будет бессмысленным повторением вчерашнего дня.

Его губы коснулись ее губ, он целовал ее все глубже, все требовательнее… Невозможно, немыслимо! Теперь Мэгги обнимала его с силой, поражавшей ее саму, ей казалось, что она не может поцеловать его достаточно глубоко. И еще, еще… Его руки ласкали ее тело, сначала нежно, потом все настойчивее, проникая вглубь. И все же чувства преобладали в ней над чисто физическими ощущениями. Он рядом, она обнимает его… они вместе, можно целовать его без конца, касаться губами его глаз, лба, губ… И он хочет ее, теперь, она знает это, ему не все равно…

И вдруг тень другого мужчины пронеслась по хижине, и Мэгги очнувшись отпрянула от него.