Флёр сунула наколотый палец в рот и побежала исполнять приказ начальницы. В соседней комнате, где множество посетителей ожидали аудиенции у королевы, Флёр нашла графин с водой, которым никто не пользовался, поскольку имелись другие, наполненные вином.

Только при выходе из приемной ей бросилось в глаза, что аудиенции ожидали скорее всего флорентийцы. Об этом свидетельствовали ведшиеся вполголоса разговоры между сидевшими здесь с серьезными лицами людьми, которых появление Флёр привело в замешательство. Вероятно, это были эмигранты, бежавшие из-под скипетра Козимо де Медичи. Беспощадная жестокость, с которой этот правитель казнил и высылал подданных, укрепляя свое положение, стала причиной появления многих земляков Катарины при французском дворе.

Испанский император в благодарность за оказанную ему помощь присвоил Козимо титул эрцгерцога Флоренции, а тот через распространившиеся слухи узнал, что Катарина пришла в бешенство, получив известие о положении во Флоренции. Если французский король собирается завоевывать земли в Италии, чтобы отомстить за поражения, нанесенные его покойному отцу, то это будет полностью отвечать чаяниям его королевской супруги. Хотя она и была дальней родственницей Козимо, но отрицала его права на господство во Флоренции.

— Ну до чего же вы все-таки неловкая! — воскликнула мадам де Гонди, хотя пятнышко крови исчезло при первом же соприкосновении с прохладной водой. — Можно подумать, что вас никогда не учили обращаться с иглой и ниткой. Вы едва не испортили эту тесьму раз и навсегда!

— Перестаньте браниться, дорогая Гонди! Вас слышно даже за стенами этой комнаты. Быть может, мадемуазель Флёр сподручнее работать пером и чернилами! — послышался в этот момент голос королевы. Стоя на пороге открытой двери своего рабочего кабинета, она жестом пригласила Флёр к себе. — Садитесь сюда за стол и записывайте то, что я вам буду диктовать.

Так начался чрезвычайно утомительный день. Флёр новая работа показалась гораздо более интересной, чем вышивание на бесконечных бельевых каемочках. С неизменной приветливостью Катарина Медичи оставляла у каждого просителя впечатление, что его проблема важна также и для нее. Шла ли речь о вопросах торговли или о политической поддержке, она демонстрировала свои дипломатические способности как словами, так и записками, которыми давала согласие на удовлетворение того или иного ходатайства.

Прошло немало часов интенсивной работы, когда девушка внезапно почувствовала, что вот-вот упадет в обморок от голода, а перо вывалится из ее руки. Голова гудела от постоянного чередования французского языка и флорентийского диалекта, а пальцы покрылись чернильными пятнами. Было загадкой, откуда брались силы у трудолюбивой королевы, к тому же в ее уже далеко зашедшем интересном положении, чтобы выдержать столько времени без еды.

Может быть, королева вообще ничего не ест? И собственно, сколько еще этих возбужденно стрекочущих и питающих страсть к интригам флорентийцев ждут приема за дверью? Кажется, Флоренция опустела, если судить по массе просителей в приемной королевы. Кем же еще продолжает в этом городе управлять недавно поставленный во главе его эрцгерцог?

— На сегодня аудиенции закончены, — объявила в этот момент королева, переводя дыхание, и Флёр зарделась: может быть, Катарина умеет читать мысли?

— Вы держались доблестно, Флёр! — услышала девушка похвалу в свой адрес, и это добавило румянца на ее щеках. — Обычно я веду записи сама, поскольку не слишком доверяю секретарям, которые во все суют свой нос. Но сегодня было просто слишком много просителей.

— Я всегда готова служить Вашему Величеству, — с благодарностью за похвалу ответила Флёр.

— Вы ведь работали в конторе вашего отца, правда?

Флёр кивнула. Удивительно, что отец рассказал об этом королеве. Мать всегда проклинала работу в конторе как противную женской натуре и делала все возможное, чтобы дочь проводила там как можно меньше времени. А ведь это помещение, которым теперь, после смерти деда, руководил его пасынок и ее отец со своими сыновьями, было сердцем дома Торнабуони.

— Но ведь и такая женщина, которая разбирается в торговых делах, должна уметь обращаться с иглой и нитками. Наша задача состоит в том, чтобы украшать простые вещи, которые сопутствуют нам в нашей жизни. Я вам покажу новые образцы вышивки, которые мне прислали из Рима, как только выкрою для этого время.

Флёр еще не успела понять, следует ли толковать эти слова как требование усовершенствоваться в пока еще не до конца освоенном искусстве вышивания или как благодарность за помощь в писании, а королева уже отпустила ее жестом руки. В данный момент в услугах Флёр уже не было нужды. Она присела в почтительном реверансе и закрыла за собой дверь.

Кроме обычного почетного караула перед покоями королевы Флёр никого в доме не обнаружила. Очевидно, все придворные уже уехали на охоту, намеченную королем на вторую половину дня. От связанных с охотой удовольствий Флёр отказывалась без сожалений, потому что убийство животных внушало ей отвращение, но тем не менее урчащий от голода желудок вызывал в воображении соблазнительные картины приготовленных для трапезы кусков дичи и душистых паштетов.

Приличествовало ли фрейлине королевы явиться на кухню и попросить какой-нибудь еды? В родительской семье такой вопрос даже не возник бы. Оливье, толстый повар, распоряжавшийся кухней в хозяйстве Параду, в любой момент, как по волшебству, преподнес бы ей лакомый кусочек.

Но этикет, которому мадам де Гонди придает столь большое значение, очевидно, не предусматривал возможности подобных, продиктованных голодным желудком вылазок в пределах королевского хозяйства, даже если оно и располагалось, как это было в Лионе, в роскошном городском доме богатого бюргера. У Флёр возникла было идея просто выбежать наружу и купить себе лакомый кусочек у проходящего мимо уличного торговца независимо от того, полагалось это по этикету или нет. Ведь не могла же Флёр обречь себя на голодную смерть?

— Мадемуазель Флёр! Небо услышало мои молитвы! Приветствую вас!

Низкий мелодичный голос этого человека уже настолько вошел в сознание Флёр, что она и не оборачиваясь знала, кому он принадлежит. Как, впрочем, и каждое его слово, сказанное на балу у короля. Она могла бы повторить любое из них как во сне, так и наяву.

Флёр ответила на его приветствие легким книксеном. Она изящно наклонила головку, так что нежный румянец на ее щеках можно было отнести на счет этого движения.

— Я предполагала, что вы со всем двором на охоте, граф Шартьер! Что привело вас в дом королевы? Не могу ли я вам помочь?

— Поверите ли мне, если признаюсь, что искал вас? Мне вас так недоставало. Почему вы отказались от участия в охоте?

Флёр выпрямилась, избегая его вопрошающего взгляда.

— Вы ведь, конечно, помните, что я фрейлина королевы. Она и определяет распорядок моего дня. Я была занята.

— Но теперь-то, видимо, Ее Величество вас отпустила? Каковы же ваши дальнейшие планы?

Ей очень хотелось сказать, как сильно она проголодалась, но вдруг показалось, что это не предмет для беседы между дамой двора и сеньором, мысли о котором преследовали ее днем и ночью. Чувства, вызываемые его присутствием, кажется, усиливались с каждой их встречей, становились все более проникновенными, таинственными и загадочными. Флёр никогда не представляла себе любовь именно такой, и все же это была любовь. Чувство, которое превратило ее в совершенно другого человека.

— У меня никаких планов нет, — тихо промолвила она. — Разве что смыть с рук чернильные пятна. Я, кажется, за сегодняшний день исписала больше пергамента, чем за всю предшествующую жизнь.

— Вот, значит, почему вас не было за королевским столом! А я-то вас там высматривал.

— Ах, как хотела бы я быть именно там! — воскликнула Флёр, поддаваясь вспышке природного темперамента. — Все эти чудесные блюда…

— Итак, вы голодны? — истолковал он ее восклицание единственно возможным образом.