Их страсть давала полное наслаждение. Ее руки сомкнулись за его спиной, и она откинулась назад. Лицо с полуопущенными дрожащими ресницами и влажной нижней губой, прикушенной белоснежными зубами, выглядело так, что любой мужчина мог бы лишиться рассудка.

Как в лихорадке, сбросили они свои одежды. Потом граф снова усадил свою супругу на колени. На сей раз Ниниана обхватила длинными стройными ногами его бедра и застыла в призывной позе. Она желала его. Об этом свидетельствовали дрожавшие на ее коже нежные волоски и учащенное дыхание.

Ласковые шершавые ладони, спустившиеся к розовым округлостям, положили конец предварительной эротической игре. Их прикосновение вместе с ожиданием того, что должно вот-вот произойти, наполнило ее расслабленное тело горячим потоком страсти.

Она опустилась еще ниже, навстречу его неудержимому желанию. Тихий стон вырвался из ее уст, когда граф овладел ею, целиком заполнив ее. Страстная потребность вызвала дрожь во всем теле. Его язык коснулся одного из затвердевших сосков, дразня и прижимая его, другой сосок он настойчиво массировал пальцами. Потеряв контроль над собственными ощущениями, Ниниана целиком предалась вспыхнувшей в ней жажде наслаждения.

Разрядка походила на бурю, рожденную глубоко внутри ее и вызвавшую дикий танец экстаза, который и его заставил содрогнуться. Обессиленная, упала она к нему на грудь, почувствовав, как ее судороги, словно эхо, повторились в нем. С хриплым стоном разрядился и он в глубине ее лона.

— Я вам уже говорил, как люблю вас?

Вопрос с трудом проник в сознание Нинианы и помог ей снова прийти в себя, ощущая нежное, едва заметное поглаживание грудей, еще сохранивших чувственность после пережитого потрясения. Хмель наслаждения испарился. Оставались блаженное состояние, приятная усталость во всем теле и искорки удовлетворения в глазах.

— Не помню, повторите еще раз, любимый мой…

То, что они снова и снова разделяли друг с другом, что поднимало их над трудностями будней и делало любовь красивой и бесценной, было чудом совместной жизни. Чудом, оставшимся для Дианы Мариво загадкой и вызывавшим у нее невольную зависть.

Она видела лишь сияние, которое, подобно плащу, окутывало старшую сестру. Явный признак счастливой женщины, отличавшейся зрелой, неброской красотой, перед которой блекла яркая красота Дианы.

Королева, которая тепло приветствовала свою бывшую придворную даму на приеме в магистрате, тоже заметила это сияние.

— Вы счастливы, Ниниана?

— Счастливее, чем того заслужила, Ваше Величество!

— Как прекрасно! Почему не приехал ваш брат? Он оказал мне огромную услугу, а у меня не было возможности поблагодарить его лично.

— Его супруга ждет второго ребенка. Он не мог оставить ее одну, — ответила Ниниана.

— Великолепно, что все так хорошо обернулось, — закончила разговор королева.

Ниниана сообщила о беседе с ней графу, когда они опять остались одни в своей общей спальне.

— Кажется, действительно все очень хорошо обернулось, — повторила она. — Даже король проявил к Анне Австрийской невиданное до сих пор внимание и дружелюбие. Каким благом явилось рождение маленького Людовика и появление законного наследника престола! Каким властителем станет этот всеми приветствуемый мальчик?

— Будем надеяться, что он унаследует от отца справедливость и силу духа, а от матери — внешность и обходительность. Тогда…

— …и тогда он разобьет столько же женских сердец, этот крохотный Людовик XII, сколько разбил его дед, — вмешалась Ниниана. — Его судьба в Божьих руках. Мы останемся в Париже?

— Вы хотите остаться в Париже, моя прекрасная возлюбленная?

— Мне все равно, где жить, если я буду знать, что вы рядом. Кардинал не предложил вам поработать на него?

— В данный момент не нужны интриги и тайны для защиты короны, моя дорогая. Его Высокопреосвященство больше заинтересован в вине, которое он получит от нас, чем в других моих способностях. Мы можем целиком посвятить себя совместной жизни…

Ниниана облегченно опустилась на подушки и посмотрела на супруга. Она приподняла плечо так, что широкая бретелька ночной рубашки соскользнула с него и открыла напрягшийся сосок. Это невольно участило дыхание графа, заставило его приподняться и наклониться к ней.

— Как хорошо, — промурлыкала она, довольная своим успешным действием. Значит, в его сердце не осталось никого из благородных и элегантных дам, которых было много на балу. Но она хотела более веских доказательств. Словами и делом.

— Я не могу дождаться, месье граф, когда вы займетесь мною. Почему бы вам не начать?..

А затем были только смех и любовь, сопровождавшие Ниниану с тех пор, как она вручила свою жизнь в его сильные руки, защищавшие и обнимавшие ее.

Сила любви

Пролог

Сан-Тропе, август 1538 года

Луч солнца словно заблудился между двумя полуоткрытыми ставнями, а потом, поблескивая, поплыл через мягкий полумрак обширных покоев. Откликаясь на ласку дневного светила, заискрились роскошные цветные ковры, покрывавшие нежно мерцающие, белые как снег квадраты мраморного пола и, как в зеркале, отразились в шелках восточных подушек. Пробудился ото сна блеск тяжелой полированной мебели, замерцал по матовой черной поверхности оленьей головы с рогами, а солнечный луч наконец завершил свое странствие на другом конце комнаты, рассыпавшись, словно цветной фейерверк, всеми цветами радуги.

— О-о! Как красиво, бабуленька!

Ребенок, кажется, так бы и смотрел, не отрываясь, на это мерцающее великолепие, приоткрыв рот, словно завороженный игрой света, явившейся его восхищенному взору. Даже и после того, как пожилая дама открыла тяжелую, украшенную резьбой крышку большой шкатулки, дитя оставалось во власти волшебного видения.

Но и сама благородная дама смотрела не на драгоценности, лежавшие на бархатных подушечках, а на миловидное личико маленькой девочки. Еще не прожив и восьми весен, дитя воплощало прелесть чистейшей невинности в сочетании с неукротимым темпераментом.

Нежное тельце и тонкая шейка казались чересчур хрупкими, чтобы быть достаточной опорой для неуемного, буйного потока серебристо-светлых волос. То и дело из кос, заколок и лент выбивались отдельные пряди. Кажется, они были столь же свободолюбивы и неукротимы, как и их маленькая хозяйка, которая в этот момент взяла в руки одно из тяжелых, многозвенных колье и рассматривала его в свете солнца.

Отшлифованные рубины золотой цепочки мерцали пугающим своей яркостью огнем, и дитя уронило их так внезапно, словно и на самом деле обожглось.

— Какие тяжелые, — произнесла девочка, освобождаясь от наваждения, и теснее прижалась к старой даме.

Встретились взгляды двух пар глаз, сохранившие между собой сходство даже через несколько поколений. Словно кисть художника спустя много лет снова вернулась к прежнему сюжету. Несмотря на то, что яркая зелень глаз старой дамы уже немного поблекла, а взгляд казался слегка усталым, сходство оставалось поразительным.

— Что собирается мадам делать с этими драгоценностями? — допытывалась малышка, не получая ответа. — Мадам ведь никогда себя ими не украшает. Моя мама любит бусы и кольца, сестры тоже любят. А мадам носит только этот браслет…

— Я подарю эти драгоценности моим дочерям и внучкам, — тихо ответила благородная дама и повернула упомянутый девочкой простой золотой браслет вокруг руки. Почему-то казалось, что она хочет этим движением призвать к себе кого-то отсутствующего, кого ей сейчас недостает. — Там, где я скоро окажусь, малышка моя, мне драгоценности уже не понадобятся…

Грусть, прозвучавшая в этих словах, не укрылась от внимания ребенка.

— Я не хочу, чтобы мадам покидала нас, — упрямо проговорила девочка. — Лучше пусть мадам оставит себе драгоценности и нас не покидает. Мне не хочется, чтобы мадам удалилась к тете Фабьенн и другим ушедшим. Папа говорит, что мадам уже слишком стара для странствий по дальним дорогам! Мадам прошлую зиму долго болела!