Глава 17

Мы выехали из Лондона в сочельник, рано утром. Не знаю, во что обошлась Александру О'Коннеллу карета, запряженная четверкой лошадей, но, думаю, очень недешево: вряд ли кучер согласился бы ехать за обычную цену в такую погоду — ночью небольшой мороз сменился вдруг порывистым ветром с сильным дождем.

Внутри кареты были мягкие сиденья, но изо всех щелей несло холодной сыростью, и хотя наши ноги были укрыты меховыми покрывалами, а плечи укутаны в пледы, я не раз говорила себе, что страдаю из-за своего упрямства. Карета была дорогая, на двойных рессорах, но все равно на выбоинах трясло так, что мы подпрыгивали чуть не до потолка. Сидевший на козлах кучер не скупился в таких случаях на простонародные выражения.

Я смотрела на струйки дождя, бегущие по оконному стеклу, и изнывала от тоски и скуки, потому что в течение нескольких часов мы не обменялись ни единым словом. Либо я, либо Александр отводили глаза в сторону, если наши взгляды случайно встречались. Леди Эйми дремала, закрыв глаза, и открывала их лишь при сильной встряске.

— Долго нам еще ехать? — спросила она Александра после очередного ухаба, недовольно посмотрев на него.

— Приблизительно час, — ответил он. — Я понимаю твое недовольство, мама, но ведь ты сама настаивала, чтобы мы отправились в путь именно сегодня.

Леди Эйми посмотрела вдруг на сына озорными глазами.

— Хотя ты совсем недолго работал учителем, у тебя появилась неприятная привычка поучать всех, как будто ты сам непогрешим. Тебе так не кажется, Александр?

«Не в бровь, а в глаз!» — подумала я и расхохоталась. Александр поджал губы и уставился на забрызганное дождевыми каплями окно кареты. Леди Эйми, подмигнув мне, тоже весело рассмеялась и коснулась своей рукой моей.

— У всех мужчин есть одна интересная особенность, — сказала она, — они никогда не признают своих ошибок. Мой муж, например, прекрасный человек, настоящий мужчина, но он прямо весь из себя выходит, если считает, что с ним поступили несправедливо. А вот то, что причина этой несправедливости — его собственный поступок, он понять не в состоянии.

За пеленой дождя мы не увидели флаг, поднятый на башне замка. Наконец карета остановилась.

— Приехали! — сказал Александр и, не дожидаясь, когда кучер опустит ступеньки, спрыгнул на землю.

Я наблюдала, как тремя шагами он преодолел широкие ступени крыльца и взялся за дверной молоток. Ему почему-то долго не открывали. Наконец из двери выглянул дворецкий. Увидев Александра и стоящую у крыльца карету, он очень удивился, но после нескольких слов, сказанных Александром, вынес большой зонт и помог нам выйти из кареты.

Мне сразу бросилось в глаза траурное убранство большого зала. Кто-то умер. «Неужели бабушка?» — подумала я и почувствовала, как у меня сжалось от боли сердце.

Я очень обрадовалась, увидев, что она идет нам навстречу. За ней, как тень, следовала Брэдшоу. Бабушка была вся в черном, даже седые волосы были покрыты черными кружевами.

— Здравствуйте, бабушка! — сказала я. — Кто-то умер? Неужели Эдвард?

— Здравствуй, Валерия! — сказала бабушка. — Хорошо сделала, что вернулась. Почему ты мне сразу не сказала, кто он? — Она показала глазами на Александра, и я подумала, что бабушка напрасно считает меня такой проницательной. — Когда я увидела вас впервые, молодой человек, — сказала бабушка, обращаясь к Александру, — вы сразу напомнили мне моего деверя, портрет которого висит в какой-то из заколоченных комнат. Я поделилась своими мыслями с мужем, но он сказал, что это игра моего женского воображения.

Александр взял за руку свою мать и подвел ее к бабушке.

— Позвольте представить вам мою мать, леди Эмабел Верн, — сказал он.

Бабушка и леди Эйми обменялись поклонами, но не сказали друг другу ни слова. В зале была такая тишина, что можно было услышать, как пробежит мышь. Вдруг распахнулась дверь библиотеки, и из нее, дыша как загнанная лошадь, вывалился сэр Генри. Одет он был необычно скромно: простой черный сюртук и брюки.

Я вспомнила, каким попугаем он выглядел совсем недавно, и едва удержалась от усмешки.

— Наконец-то мы имеем честь видеть пред собой вас, леди Верн! — сказал он визгливым высоким голосом, каким говорят истеричные женщины. — А этот молодой человек, конечно, один из наших многочисленных американских родственников…

— Дорогой Генри, этот молодой человек, — оборвала его бабушка и спокойным холодным тоном продолжала дальше: — находится у себя дома, тогда как мы у него в гостях! Вы, кажется, решительно ничего не поняли из того, что говорил адвокат Пейн. Брэдшоу, — повернулась она к своей верной помощнице, — распорядитесь, чтобы леди Эмабел хорошо устроили. Мы покинем этот дом после похорон, — заключила она.

Леди Эйми быстро подошла к бабушке и взяла ее за Руку.

— Не надо волноваться, дорогая моя, — сказала она. — Мы не захватчики и приехали сюда только потому, что сопровождали Валерию. Мы не собираемся ничего менять, пусть все остается по-старому. Но, ради Бога, скажите мне, о чьих похоронах вы говорите?

— О похоронах лорда Уильяма, мадам, — вмешался сэр Генри, — который скончался два дня назад. — Я обратила внимание, что он не признавал за ней титула леди. — Вскоре после посещения адвоката с ним случился удар, и он умер спустя несколько часов, не приходя в сознание.

Сэр Генри шагнул к бабушке и, отстранив леди Эйми, взял ее под руку. Я видела, как покраснело от гнева лицо Александра, как сжались его губы. Был ли вызван гнев невежливостью сэра Генри по отношению к его матери или невозможностью свести счеты с лордом Уильямом — этого я не могла понять. Как бы там ни было, лорд Уильям должен был предстать перед Божьим Судом, и людское мнение уже не имело никакого значения.

— Мы глубоко сочувствуем вашему горю, леди Мери, — сказала Эйми О'Коннелл, которая теперь стояла рядом с Александром, взявшим ее под руку. — Мой сын хотел лишь торжества справедливости!

— Вы можете говорить все, что угодно, — громко заявил сэр Генри. — Между прочим, хотелось бы знать: те ли вы люди, за которых себя выдаете?

— Перестань болтать, Генри! — оборвала его бабушка почти тем же самым тоном, каким это очень часто делал лорд Уильям.

Краска сошла вдруг с лица сэра Генри, и он не проронил больше ни слова.

— Я с удовольствием предоставлю вам возможность ознакомиться с документами, — сухо заметил Александр О'Коннелл, — но в данный момент было бы желательно немного согреться после дороги хотя бы чашкой чая.

Сэр Генри кивком головы пригласил его пройти в библиотеку.

— Валерия, проводи, пожалуйста, леди Эмабел в красную гостиную. Побудьте пока там. Сейчас я скажу, чтобы вам принесли что-нибудь поесть.

Мне было приятно снова выполнять приказы бабушки, и я повела леди Эйми в гостиную, которая была поистине святилищем моей бабушки.

В камине весело потрескивали поленья, на покрытом скатертью столе горели свечи. Я заметила, что леди Эйми с неподдельным любопытством осматривает комнату.

— Мне кажется, смерть мужа так сильно расстроила вашу бабушку, Валерия, что она довольно сухо приняла вас, — сказала леди Эйми, снимая перчатки.

— Думаю, — ответила я, — она расстроилась бы гораздо больше, если бы Брэдшоу предупредила ее, что нашла себе другое место. Она очень уважала деда, но ей всегда были неприятны его несправедливость и стремление властвовать. Я думаю, что она воспринимает его смерть как освобождение. И, к своему стыду, признаюсь, что разделяю с ней это чувство…

Леди Эйми поглядела на меня и кивнула головой, видимо, соглашаясь со мной.

— Валерия, — сказала она озабоченно, — тебе надо немедленно переодеться.

— Сейчас, — ответила я. — Пойду только взгляну, как там Эдвард. Надеюсь, Питерс по-прежнему заботится о нем.

«Пока разжигают камин в моей комнате, я успею поздороваться с ним», — говорила я себе, идя по коридорам и переходам замка. Всюду царила необычная тишина — слуги покинули замок после смерти деда.