Перед глазами Нинианы вспыхнул огонь, когда они оба, содрогаясь от вулканического извержения, поглощали в жадном поцелуе дыхание друг друга. С высокой вершины взаимной страсти оба, обессиленные, опустились друг другу в объятия. Ниниана не смогла бы сказать, когда они снова осознали реальность. Молча, как бы опасаясь нарушить лишним словом волшебную тишину после минувшего блаженства, привели они в порядок одежду. Лишь от разрезанных бинтов Ниниана отказалась. Она запахнула рубашку на груди и заправила ее в штаны.

— Пойдем! Уже давно пора…

Последний поцелуй — и они покинули помещение, ставшее для них самым лучшим местом во дворце.

В узкие проходы галереи проникало все больше света, и Ниниана поняла, как подгоняло их время. Рядом с бароном пробиралась она по бесконечному коридору, построенному для капризной королевы, пожелавшей попадать из летнего дворца в королевские покои, не пачкая ног.

Хотя они не встретили ни одного человека, было ясно, что дворец просыпается. Сквозь шум ветра слышались голоса, хлопанье дверей и другие звуки начинавшейся активной жизни. Первыми в королевском дворце пробуждались слуги, горничные, солдаты, ремесленники и лакеи, чтобы у аристократов были затоплены камины, появился завтрак и создалась атмосфера той роскоши, к которой привыкли благородные люди в стенах Лувра.

У начала лестницы, которую Ниниана узнала, барон де Мариво остановился и еще раз заключил ее в свои объятия.

— Твои покои наверху. Обещаешь полностью доверять мне? Не сомневаться во мне, что бы ни случилось и о чем бы ты ни услышала?

Ниниана кивнула. Ей было легко дать такое обещание. Она любила его, кому бы он ни служил и какие бы поручения ни выполнял.

— Будь здоров! Желаю тебе Божьей помощи во всех делах и удачи! — сказала она серьезно. — Я буду молиться за тебя…

«Ведь это все, что я смогу для тебя сделать», — добавила она про себя, не произнося последней фразы вслух.

На верхней ступеньке она обернулась. Лестница была пуста. Словно призрак, исчезла мужская фигура в темном плаще. Призрак, которого вроде бы никогда и не было, но который, как факел, обжигал ее душу.

Тяжело вздохнув, направилась она к своей двери. От усталости Ниниана споткнулась и, чтобы не упасть, ухватилась за балюстраду. Под курткой что-то зашуршало. Только через какое-то время она сообразила, что именно: письмо Анны Австрийской, посланное Гастону Орлеанскому и содержавшее доказательство ее измены королю. Письмо, спрятанное под рубашку. Возможно ли такое? Покраснев, вспомнила она подробности торопливого страстного слияния. Неужели шорох пергамента не привлек внимания барона? Такое казалось невероятным, но письмо осталось у нее!

Почему, ради всех святых, Мариво отказался от этой важной улики?

«Не сомневайся во мне, о чем бы ты ни услышала!» — разве не сказал он так? Но как ей выполнить свое обещание, если он поступает столь загадочно и непредсказуемо?

Глава 18

Пламя медленно захватило края, окрасив их в коричневый цвет, и постепенно добралось до строк. Строчки скрючились и рассыпались, когда оно пронзило середину, словно острие копья, продолжая разрушительную работу. В местах сгибов почерневшие квадраты распались, и порыв ветра, заблудившегося в трубе, унес кверху мельчайшие частички пепла.

Облегченно вздохнув, герцогиня де Шеврёз выпрямилась и повернулась к камину спиной. Затем она застегнула подбитую мехом бархатную накидку и глубже надвинула на глаза капюшон, прикрыв им часть лица.

Подкрашенные узкие стиснутые губы показывали, что она с трудом сдерживается. В гневе она бормотала:

— Жаль, что это избавление произошло слишком поздно для меня. Однако можно было наверняка ожидать, что Его Всемилостивейшее Величество выразит мне свое откровенное недовольство при первой же возможности…

— Не понимаю…

Ниниана с большим трудом держалась на ногах. Сильнее усталости оказалось разочарование. Столь малое признание ее успеха, достигнутого с риском для жизни, оказалось для нее полнейшей неожиданностью.

Взвинченная мадам де Шеврёз выхватила у нее письмо буквально из-под куртки и быстро развернула его. Она едва успела пробежать глазами по строчкам, чтобы убедиться в его подлинности. Затем бросила бумагу в огонь и поправила щипцами, чтобы пламя охватило письмо со всех сторон. Ни одного слова о ее расцарапанном лице и запачканной одежде. Даже о предательстве гвардейца не успела она сообщить капризной герцогине.

Реплику Нинианы герцогиня встретила резким смехом.

— Нет, вы и не можете понять… Я узнала, что Его Величество намеревается сослать меня сегодня в мои владения. Моя дружба с Анной Австрийской уже много лет сидит в нем как заноза. Он не мог простить мне преждевременные роды Анны, лишившие его тогда возможного наследника. Как будто в моей власти было предотвратить участие королевы в роковой скачке, имевшей столь печальные последствия. Он уже много лет супруг Анны, а до сих пор ее не знает…

Даже в провинциальной глуши Камара до Нинианы доходили слухи о каждых неудачных родах, сопровождавших напрасные попытки королевской четы иметь наследника. Потом королева уже много лет не могла забеременеть, и в этом Людовик также обвинял Мари де Шеврёз, которая, по его мнению, внушала Анне Австрийской отвращение к французскому королю. Герцогиня отлично знала об этих фактах.

— Я сейчас же уезжаю. Пока, по крайней мере, я могу поселиться в своем дворце под Туром. Если дожидаться окончательной, официальной ссылки, то наш повелитель сумеет загнать меня в обветшалый замок на Пиренеях. Но Тур, во всяком случае, недалеко отсюда, и я не окажусь в полной изоляции. Ведь очень важно установить нужные контакты для скорейшего помилования.

Ниниана не знала, восхищаться герцогиней или сочувствовать ей. Говорить о помиловании, не дождавшись еще официального приговора, можно, только будучи полностью уверенной в своей незаменимости у королевы. Но не ошибалась ли она в данном случае?

Мари де Шеврёз уже взялась за дверную ручку, когда Ниниана, поняв, что ту абсолютно не волнуют проблемы молодой женщины, исполнившей ее поручение, крикнула ей вслед:

— А что будет с моим братом? С его женитьбой на мадемуазель д’Этанже? С его помилованием? Передадите ли вы королеве, что я выполнила свою часть уговора? Вы ведь знаете, как мы зависим от ее помощи!

Мари де Шеврёз ответила на ее вопросительный взгляд с таким равнодушным выражением лица, что Ниниану снова охватил страх.

— Королева сделает все возможное, моя дорогая. Полностью положитесь на Ее Величество. А теперь не задерживайте меня больше, я очень спешу. Всего наилучшего!

Растерянно смотрела Ниниана на резную дверь, закрывшуюся за элегантной фигурой герцогини. Неужели это все, что получила она в награду, поставив на карту свою жизнь и жизнь своего брата? Пережив ужас прошедших часов?

— Такова благодарность власть имущих… — пробормотала она, и в горле у нее застрял горький комок.

А чего же она ждала? Что растроганная королева пообещает ей постоянную благосклонность? Что герцогиня восхитится ее смелостью и мужеством? Какой же по-детски наивной она была! Очевидно, она может считать себя счастливой, что сохранила хотя бы собственную жизнь. Устало потерла Ниниана виски и расстегнула до конца куртку, уже наполовину расстегнутую для того, чтобы достать из-под рубашки письмо.

Движения, потребовавшиеся для окончательного раздевания, стаскивания сапог и вынимания заколок из волос, лишили Ниниану последних сил. Мадам де Шеврон услала Жавель прочь, так что раздеть ее было некому. Впрочем, бесцеремонность герцогини помогла Ниниане избежать любопытных взглядов маленькой камеристки. Даже лучше было все сделать самой. Уже с закрытыми глазами легла она под прохладные покрывала. Надеть ночную рубашку Ниниана была не в состоянии. Это стало ее последней мыслью перед погружением в сон, более походивший на обморок.

Прикосновение к плечу было очень неприятным. Ее трясли непрерывно и сильно, и в висках опять появилась боль. Ниниана инстинктивно попыталась освободиться и глубже зарылась в простыни посередине кровати, подальше от назойливых помех ее сну. Она не желала просыпаться! Почему ее не оставят в покое?