— Хорошо, я уже дал вам свое слово и теперь не могу отказаться от него! — тоскливо пробормотал Иаков.

— Вы предложите Франции и Испании войти в союз с вами для освобождения Марии Стюарт и пошлете меня в качестве своего посланника к представителям этих двух держав.

— Хорошо, хорошо!

— Теперь я попрошу вас, ваше величество, дать мне письменное удостоверение в том, что вы согласны на все мои условия.

Иаков VI подошел с тяжелым вздохом к письменному столу и написал Сэррею требуемый документ.

Тот внимательно прочел и, пряча его в карман, сказал:

— Спешное дело заставляет меня уехать на несколько дней. Этого времени будет достаточно для того, чтобы отправить кого-нибудь к королеве Елизавете и приготовить для меня полномочия как для вашего посланника во Франции и Испании. Торопитесь, ваше величество!… Если вы промедлите, я должен буду рассказать всем о том, что тут произошло, и опубликовать ваше письменное обязательство. Предупреждаю вас, что всякое покушение на мою жизнь будет поставлено вам в вину и найдутся люди, которые жестоко отомстят вам за мою смерть.

Сэррей поклонился и вышел из комнаты, не ожидая никаких возражений со стороны короля.

Грэй ожидал Сэррея в следующей приемной и спросил его, доволен ли он результатами аудиенции. Граф ответил, что очень доволен разговором с королем. Тогда Грэй многозначительно улыбнулся и поспешно направился в кабинет Иакова VI.

Король находился еще всецело под впечатлением только что пережитой сцены, когда к нему вошел Грэй. Несмотря на свою ограниченность, Иаков понял, что не следует рассказывать своему фавориту о том, что произошло между ним и Сэрреем.

— Странного человека ты посадил мне на шею, Патрик! — притворно спокойным тоном обратился король к Грэю, — он хочет, чтобы Англия заплатила ему деньга за его поместья и просит моего ходатайства. Но не в этом дело. Он рассказал мне кое-что о жизни моей матери в Англии, и я пришел к заключению, что должен серьезно позаботиться о ее участи. Я хочу послать доверенное лицо к Елизавете и пригрозить ей войной, если она не освободит моей матери. Как ты думаешь, кого можно послать в Лондон?

— Я должен раньше знать подробно весь план действия и только тогда могу предложить кого-нибудь! — ответил Грэй.

Иаков сообщил ему о своих намерениях таким тоном, точно сам придумал весь план. Грэй спросил, разрешается ли этому послу позаботиться также и о поместьях Сэррея, и когда получил утвердительный ответ, то предложил себя в качестве посланца к Елизавете Английской. Король неохотно согласился на это предложение, но Грэй сумел так обставить дело, что Иаков на другой же день отправил его в Лондон.

Сейчас же по приезде Грэй попросил аудиенции у королевы, на что и получил немедленное разрешение. Елизавета прекрасно помнила его. Письмо Иакова VI чрезвычайно удивило и рассердило ее, и в порыве гнева она объявила, что король Шотландии ни под каким видом не унаследует от нее английского престола.

Когда французские послы узнали, что Грэй приехал в Лондон и уже два раза был принят королевой, они тоже явились к ней. Это было 15 декабря 1586 года.

Королева Елизавета очень сетовала при встрече с ними на Генриха III, но опять уклонилась от прямого ответа относительно своих дальнейших намерений и отослала французов к лорду Бэрлею для переговоров. Чтобы избежать участия в совещании по поводу Марии Стюарт, она на другой же день покинула Лондон, оставив широкие полномочия как лорду Бэрлею, так и Валингэму. Она поручила главному сыщику привести в исполнение задуманный им план — организовать народную демонстрацию против Марии Стюарт.

Глава восемнадцатая

ДЕМОНСТРАЦИЯ ВАЛИНГЭМА

Статс-секретарь Валингэм 7 декабря 1586 года предложил созвать английский народ и сделал его судьей между королевой Елизаветой и Марией Стюарт. Делая это предложение, Валингэм, очевидно, не уяснил себе хорошо, что представляет собой народ. В то время народные массы во всей Европе были измучены тяжелыми войнами, бедны и лишены всякого политического развития. План Валингэма ясно доказывает, что он не был настоящим государственным деятелем. Согласие Бэрлея на этот проект кладет тень и на прозорливость главного советника королевы; а поведение самой королевы Елизаветы в этом деле несомненно убеждает, что она не знала, что и для абсолютизма существуют известные границы.

На другой же день после своего предложения Валингэм позвал к себе начальника тайной полиции Пельдрама.

— По-видимому, вы чувствуете себя прекрасно, — обратился статс-секретарь к своему подчиненному, — почиваете на лаврах и свое место превратили в синекуру! Великолепно устроились, нечего сказать!

— В чем вы упрекаете меня, ваша светлость? — улыбаясь, возразил Пельдрам. — Я могу сказать, что действительно считаю себя виновником настоящего спокойного состояния Англии. От души желаю ей и в будущем такого же мира и тишины!

— Это хорошо сказано, но вы упускаете из виду одно обстоятельство, — заметил Валингэм. — Полиция так же должна ждать преступлений, как солдат — войны. Без этих условий полицейский и военный становятся бесполезными людьми.

— Нечто подобное испытываю я сам, но войну ведут не ради удовольствия, и преступления — не самоцель, хотя это, как я полагаю, было правилом моего предшественника.

Валингэм опешил, может быть, он почувствовал себя задетым лично, но быстро пришел в себя.

— У вас, ей-Богу, есть здравый смысл! — сказал он. — Ну мы скоро подвергнем его испытанию!

— Вы весьма лестного мнения обо мне!

— Не совсем так, сэр Пельдрам. Каково общее настроение народа в Лондоне?

— Благоприятное, милорд.

— Я подразумеваю отношение к королеве и правительству?

— Благоприятное, милорд.

— Ну а по отношению к так называемой королеве шотландской?

— Плохое, милорд.

— В каком смысле?

— Королеву осуждают, как сделали это и ее судьи.

— Значит, ее смертный приговор встречен с одобрением?

— Да, милорд.

— Народ требует его исполнения?

— Вот уж не знаю, милорд!

— Но народ должен потребовать этого!…

— Вот как? — сухо сказал Пельдрам. — Если бы народу сказали о том, он обрадовался бы.

— Вы — глупец, сэр! — сердито воскликнул Валингэм.

Трезвый, ясный рассудок Пельдрама, вероятно, вполне схватывал значение этого дела. Ведь так часто бывает, что совершенно простые люди мыслят и судят правильнее, чем мудрейшие из мудрецов, когда вопрос касается только человеческих постановлений и действий. Резкое замечание министра как будто совсем не оскорбило агента.

— Ну, — спокойно ответил он на его брань, — колпак дурака впору чуть ли не всякой человеческой голове. Болезнь эта всеобщая.

Статс-секретарь порывисто обернулся и бросил на говорившего зоркий взгляд, после чего однако громко расхохотался.

— Черт возьми! — воскликнул он. — Мне кажется, мы с вами поладим. Да, да, должность научит уму-разуму! Я почти готов подумать, что вы уже поняли меня.

— Позволю себе объяснить точнее. Судьи высказались, парламент тоже; королева, наша всемилостивейшая повелительница, осталась довольна их речами, но теперь ей угодно, чтобы и народ, объяснявшийся до сих пор молча, возвысил свой голос.

— Превосходно, сэр. Именно так. Население Лондона, население Англии должно возвысить голос, должно одобрить произнесенный приговор и потребовать его исполнения. Лондон при этом пойдет впереди, народ последует за ним. Вы же с вашими людьми обязаны стараться вызвать чудовищную овацию.

— Дайте мне более точные указания, и я посмотрю, что можно будет сделать.

— Предстоит публичное торжественное объявление приговора Марии Стюарт, и этот день должен сделаться праздником для столицы Англии. Ради того вам поручается огласка предстоящего события, и до наступления знаменательного дня вы будете воодушевлять народ к громким манифестациям.