Протестантский священник Джон Крайт отказался обручить влюбленную пару, в Тайном совете он назвал Босвела разбойником и прелюбодеем, а с церковной кафедры огласил, насколько страстно он презирает и проклинает такое супружество, и пригласил верующих пламенно молиться Богу, чтобы этот брак, затеянный против совести и права, не мог состояться.

Несмотря на это Крайт был вынужден присутствовать при бракосочетании, совершенном епископом оркнейским Адамом Босвелом.

На следующий день после свадьбы на дверях Голирудского замка был обнаружен плакат с надписью: «По народному поверью все злое брачуется в мае».

Все негодование, питаемое против Босвела, обрушилось теперь на Марию: у католической партии больше не было никаких оснований долее поддерживать монархиню, которая избрала себе в супруги рьяного протестанта и слепо повиновалась ему во всем, а старая ненависть протестантов обострилась еще больше благодаря этому безнравственному браку. Знать видела в Босвеле только счастливого авантюриста, домогающегося возможности стать тираном страны. И как только по стране разнесся слух о предполагаемой свадьбе, Мюррей, Мортон и Мейтленд, трое старых заговорщиков против Марии, рассудительно державшихся в последнее время в стороне от всех партий, начали свою работу. И на их призыв отозвалась вся шотландская знать, которая объединилась, чтобы очистить трон от такой государыни и её забрызганного кровью мужа.

Глава двадцатая

ЛАМБЕРТ

Сэррей обратился к мировому судье Кэнмора, чтобы навести справки о Брае, после того как Дэдлей дал ему слово, что ему ничего неизвестно о судьбе, постигшей Вальтера. Мировой судья обещал сделать все, что в его силах, в поисках исчезнувшего, но не мог подать никакой особенной надежды.

— Все, что происходит в Кэнмор-Кастле, — сказал судья, — окружено глубочайшей тайной. Допустите, что удалось бы даже довести жалобу до сведения королевы; но где же взять доказательства и улики, которыми можно было бы подкрепить ее? У лорда Лейстера достаточно времени, чтобы замести всякие следы, прежде чем начнутся поиски, если их разрешат.

— Но ведь обитателям замка придется дать показания?

— Так что же из этого? Они и дадут их в пользу графа! Ламберт — упрямый, замкнутый человек, душой и телом преданный графу. А потом, кто сказал вам, что тут непременно произошло преступление? Кто сказал вам, что граф Лейстер действительно виноват? Правда, рассказывают, будто граф женился и держит свою супругу в замке. Но я не верю этому. Я гораздо более склонен думать, что лорд выдал отдавшуюся ему девушку замуж за кого-нибудь из своих слуг, ведь иначе он не осмелился бы выступить претендентом на руку королевы. А если этот слуга лорда, а я думаю, что избранным мог быть только Кингтон, защищая свою жену, убил Брая в честном бою? Тогда что? А что если лорд посещает обольщенную с согласия человека, давшего ей свое имя? Ведь тогда, обвинив графа, мы вынуждены обвинить ту, которую хотим спасти? Не падет ли в таком случае гнев королевы на головы наветчиков?

— Так вы все-таки думаете, — мрачно пробормотал Сэррей, — что граф Лейстер не женат?

— Думаю, что нет. Во всяком случае достоверно одно: сделано все, чтобы не было возможности доказать существование такого брака, даже если он и состоялся. Меня не призывали, значит, в гражданском смысле брак несостоятелен. Старый священник лично никогда не видел лорда, это был старый, полуслепой человек, на его память тоже нельзя положиться, чтобы построить улику на основании его показаний, да кроме того, его удалили отсюда. Документ выкраден из книги метрик, свидетелями совершения церемонии были люди, бесконечно преданные графу. Таким образом, мне кажется, что человека, вынужденного хранить опасную тайну и имеющего власть уничтожить доказательства, не следует ставить в такое положение, когда он вынужден будет пойти на преступление, на которое, быть может, без этого он и не решится. Спасти теперь ничего нельзя, а напортить можно много. Если сэр Брай прибег к насилию, то он стал сам жертвой насилия, если он убит, то ему ничем не поможешь, если он посажен в тюрьму, то Кингтон скорее убьет его, чем допустит, чтобы открыли местопребывание узника; но как бы то ни было, что бы мы не предприняли, всем этим мы только ухудшим положение Филли!

Сэррей чувствовал, что на это ничего нельзя ответить, что он бессилен помочь другу, но его вера в слова графа Лейстера была жестоко поколеблена. Все мероприятия, стремившиеся сделать тайну непроницаемой, ясно говорили за то, что над Филли учинено насилие и что Лейстер даже и не думает о том, чтобы когда-нибудь открыто признать ее своей женой, и постарается скрыть всякие следы брака, даже пойти на преступление.

Но как спасти Филли, как разузнать, куда делся Брай, не вызывая этим новых напастей на голову несчастной жертвы Дэдлея? Напрасно Сэррей ломал себе голову, он был бессилен выбраться из этой паутины интриг.

Он сидел у окна харчевни и мрачно смотрел на улицу. Там, за последними домами Кэнмора, виднелся среди темного леса замок, быть может, в недрах этого леса зарыли труп Брая, а за стенами замка в тоскливом одиночестве проливала слезы отчаяния несчастная Филли.

Но что это за человек ураганом несся по улице? Его волосы развевались по ветру, и он бежал так, как если бы его преследовала нечистая сила…

Оказалось, что это — тот самый человек, который хранил ключи темниц Кэнмора, это — Ламберт. Уж не случилось ли несчастья, не ищет ли он священника, чтобы причастить в последний раз умирающую Филли?

Сэррею сделалось страшно при виде этого человека, ведь он мог быть только вестником ужаса… Но почему же он остановился перед дверью, почему спросил лорда Сэррея?

Роберт вскочил, поспешил к двери и, дрожа от нетерпения, позвал Ламберта в свою комнату.

Старик вошел. Его лицо было возбуждено, кулаки судорожно сжимались, голос был глухой…

— Милорд, — спросил он Сэррея, — хватит ли у вас мужества отомстить за вашего друга и несчастную, которая любит вас? Вы обмануты, да и я тоже. Граф Лейстер — вероломный мерзавец. Если хотите отомстить, то следуйте за мной.

— Дайте мне позвать оруженосца…

— Этого совсем не нужно, милорд, вы должны один последовать за мной. Доверьтесь мне! Вы не раскаетесь!

— Как мне поверить вам? Ведь вы — вассал Лейстера и, может быть, были палачом у него!

— Милорд, доверьтесь ненависти отца, у которого украли ребенка, бешенству несчастного, которого обманули наградой! Неужели вы так мало любите вашего друга, если не решаетесь отомстить за него?

— Я следую за вами! — решился Сэррей.

— Пойдемте в Кэнмор-Кастл! — шепнул Ламберт. — Выскользните из деревни так, чтобы вас никто не заметил. Я открою вам ворота. Нельзя, чтобы заподозрили о нашем разговоре, никто не должен даже предположить, где вы!

— Значит, я должен идти один, а не с вами?.. Старик, в этой местности в одиночку вышел и исчез и мой друг!

— Вы найдете его! Оставайтесь на месте, милорд, раз вы так дрожите за свою жизнь!… Тот, кто хочет мстить, не должен отступать ни перед какими препятствиями. А вы…

— Иду, — ответил Сэррей.

— Уходите из дома, как только я скроюсь из вида, и отыщите тропинку, ведущую к парку. Я буду в Кэнморе раньше вас и увижу, достаточно ли чист там воздух… Как услышите стук засова о ворота, так выходите, но не ранее, а до того прячьтесь среди деревьев.

Ламберт торопливо вышел.

Сэррей вооружился с нетерпеливой поспешностью и задним ходом вышел из дома; он нашел тропинку, вившуюся среди полей, и она повела его в самую чащу леса. В ночной темноте только тихий шелест ветвей говорил о надвигающейся буре, и все громче стучало и билось сердце Сэррея.