— А, вот так свиданьице, ребята! — радостно воскликнул офицер. — Ну, как видите, я остался все тем же необузданным школьником, чего о вас уж во всяком случае не скажешь, достопочтенные отцы!

Священники кротко улыбнулись, один из них, Гугсон, был маленьким и очень полным; другой, доктор Джиффорд, очень худым и высоким.

— Ты стал мирянином, к чему всегда имел ярко выраженную склонность, — ответил Гугсон. — Но мы пошли совсем другой дорогой.

— Да уж, правда! Мне-то черная ряса никогда не была по душе! Что угодно, только не это, братец!

— Стал офицером? — спросил Джиффорд. — На чьей службе состоишь?

На службе испанского короля Филиппа, или, если тебе это больше нравится, у принца Пармского в Нидерландах.

— Да благословит Господь твоего господина! — сказал Гугсон. — Однако не лучше ли нам отправиться в келью?

— Да, да, пойдемте ко мне, — пригласил Джиффорд.

Трое друзей отправились в келью доктора и вскоре уже сидели за столом, заставленным пищей и питьем.

В связи с постом кушанья, поданные гостю, отличались некоторой скудностью, но вина было в изобилии.

Бравый офицер не преминул отправить несколько бокалов в пересохшее горло, что его примирило с недостаточной изысканностью закуски.

— Ну, — сказал Джиффорд, — расскажи нам о своей мирской жизни.

— О да, — поддержал Гугсон, — послушать о том, как храбрый человек поражает врагов истинной веры, поучительно; это возвышает душу!

— Что же, послушайте, — ответил им Саваж и, еще раз промочив горло, принялся рассказывать.

Возбужденный выпитым вином, Саваж оказался на высоте призвания рассказчика. Почти три часа подряд он занимал своими повествованиями друзей своих детских лет, а они с большим вниманием слушали его, изредка обмениваясь многозначительными взглядами.

— Да, ты много пережил, — сказал Джиффорд, когда Саваж остановился, — этого отрицать нельзя!

— А все-таки твои переживания прежде всего бессмысленны и бесцельны! — заметил Гугсон.

— А чтобы черт побрал все ваши высшие цели! — воскликнул вояка. — Какое мне до них дело? Я просто живу себе!

Бравый Джон осушил еще бокальчик.

— Но нельзя же отрицать, что каждый человек должен выполнить свое предназначение! — произнес Джиффорд.

— Да, он не смеет, как лукавый раб, зарывать в землю данный ему талант! — прибавил Гугсон.

— Что-то я не понимаю, о чем вы, братцы!

— Ведь ты — англичанин, Джон?

— Ну, разумеется.

— У тебя есть законная королева?

— Есть-то есть, да она сейчас же повесила бы меня, если бы смогла достать!

— Неужели ты считаешь дочь Ваала своей законной государыней?

— Дочь Ваала? Ну, нечего сказать, славное имечко для королевы.

— Законной государыней является только Мария Стюарт!

— Мария Стюарт? — переспросил Джон, изумленный подобным утверждением.

Достопочтенные отцы помолчали, как бы предоставив Саважу время для размышления над этой новостью для него.

— Да, Мария Стюарт! — повторил наконец Джиффорд. — И если бы ты служил ей, этой мученице за правду и веру, то послужил бы также и единой святой церкви!

— Да как ей послужишь? Надо иметь твердую ночву под ногами.

— Смелый человек, вроде тебя, мог бы сделать многое. Он вручил бы Марии ее законный трон, а церкви вернул бы заблудшую в неверии Англию.

— Ты говоришь загадками, брат!

— И тому, и другому мешает только злодейка, именуемая Елизаветой!

— Черт возьми! Значит…

— Значит, тот, кто ниспровергнет ее, совершит действие, угодное небесам и миру.

— Да, говоря прямо, что ты хочешь от меня?

— Елизавета должна пасть.

— От моей руки?

— Да, от твоей, если только, разумеется;, у тебя найдется достаточно религиозного усердия!

— Словом, ты считаешь, что я мог бы и должен был бы убить Елизавету, королеву английскую?

Джиффорд замолчал, многозначительно глянув на Гугсона, сидевшего все время с молитвенно сложенными руками.

— Ты правильно понял нас, брат, — сказал Гугсон. — Все подвиги, совершенные тобой до сего времени, — ничто в сравнении с этим одним.

Джон задумчиво посмотрел на священников и потупил взгляд. Собеседники не мешали его размышлениям.

— Если подумать как следует, — прервал молчание Джон Саваж, — то это ведь, собственно говоря, такой же способ уничтожения врагов, как и всякий другой, А Елизавета — мой враг, мой самый отчаянный враг. Ведь сущее несчастие — болтаться из-за нее по всему свету, вдали от родины.

— И более того! — сказал Гугсон. — Елизавета — еретичка, узурпировала трон, принадлежащий Марии Стюарт.

— Гм! — пробормотал Саваж. — Но я один… что могу я сделать в одиночку?

— Ты найдешь друзей, поддержку и помощь, ты не будешь один, брат!

— Подумай над этим, — прибавил Гугсон. — Если ты решишься, то мы откроемся тебе во многом, что даст тебе решимость в дальнейшем. А до тех пор будь нашим гостем, брат! Решай, как знаешь, но мы во всяком случае останемся друзьями!

И Джон Саваж стал думать над этим и думал целых три недели. В течение этого времени он был объектом непрерывной нравственной пытки, так как наставлять его на путь истины взялся весь семинарский синклит во главе с самим начальником, доктором Алланом. В конце концов Саваж сдался и выразил согласие убить Елизавету.

Вскоре в семинарию прибыли Пэджэт и Морган. Саважа наделили необходимыми средствами, снабдили инструкциями и направили в Англию. Ему указали в Англии человека, который должен был руководить его деятельностью. К этому лицу по имени Бабингтон дали рекомендательное письмо.

А почти в то же время священник Джон Баллар, организовавший в Англии шпионскую сеть для партии Марии Стюарт, благополучно вернулся во Францию и поспешил в Париж, чтобы дать отчет в своих действиях.

В самом центре Парижа тогда встречались громадные пустыри и пустынные улицы, тем не менее в редких зданиях на этих пустырях жили очень знатные лица, в особенности, если у них был недостаток в средствах или если имелись особые причины жить подальше от любопытных глаз.

В старом развалившемся доме, находившемся на одной из пустынных улиц, через несколько недель после отъезда Саважа в Англию, происходило собрание представителей шотландских эмигрантов. Среди них — лорды Пэджэт и Морган. На собрании присутствовал также испанский посланник при парижском дворе дон Мендоза. Все эти господа собрались для постной вечери, однако она была роскошнее и обильнее любой праздничной пирушки большинства граждан и вполне заслуживала название политического обеда.

За столом было очень весело, присутствующие рассказывали анекдоты из интимной жизни Елизаветы, а испанский посланник со слезами на глазах от смеха все умолял рассказать еще что-нибудь такое же веселое.

Вдруг появился лакей и передал Моргану листок пергамента. Едва взглянув на него, Морган вскочил с места и воскликнул:

— Господа, теперь нам придется перейти от смеха и шуток к серьезным делам. Попроси войти!… — обратился он к лакею.

Вошел священник Джон Баллар, статный мужчина со смелым, энергичным лицом, и стал докладывать обо всем, сделанном им в Англии. После тщательных расспросов и подробных разъяснений Морган рассказал священнику, что им удалось завербовать Джона Саважа, который обещал убить английскую королеву и с этой целью уже отправился на место назначения.

— Вот это — настоящий путь, который должен привести нас к цели, — воскликнул храбрый священник, и его взгляд засверкал радостью. — Я немедленно вернусь обратно, чтобы делом и советом поддержать этого отважного человека.

Было решено, что Баллар вернется в Лондон под именем полковника Форсо.

На этом и покончили. Баллару вручили рекомендательное письмо, на адресе которого стояло: «Сэру Энтони Бабинггону».