— Да направит все это Господь к вашему благополучию! — прошептал Риччио, прижимая к губам руку Марии.

И королева не противилась тому, она с улыбкой смотрела на стоявшего на коленях итальянца, и, пожалуй, на нее нахлынуло то чувство блаженства, которое заставляет женщину сознавать, что она любима ради нее самой, без надежды, без смелости страстного влечения.

Прошло несколько недель. Дарнлей пригласил лордов Рутвена, Линдсея и графа Дугласа на пир. Дуглас не особенно охотно принял это приглашение, так как высокомерие Дарнлея и упорные слухи о том, что он оскорбляет королеву по всякому поводу, заставляли графа ненавидеть его.

— Милорды, — воскликнул Дарнлей, — знаете ли вы, что ответила мне моя супруга, когда я снова напомнил ей о ее обещании передать мне половину верховной королевской власти, которую некогда разделял с нею Франциск Второй? Она полагает, что у меня нет способностей управлять государством. Можно ли придумать более горькую насмешку над шотландцами? Значит, только женщина может обладать умением господствовать над нами?

— Ваше высочество, королева доказала это умение, — возразил Дуглас, — и если она отказывает вам в том, что некогда обещала, то, по-моему, это означает, что теперь она любит вас меньше прежнего.

Лицо Дарнлея побагровело.

— А кому приписываете вы в том вину, лорд Дуглас? — спросил он. — Мне или ей?

— Вам, ваше высочество. Счастливый муж редко разыгрывает из себя любовника.

— Милорд, я спросил бы вас, не лучше ли сумели бы вы сами разыграть эту роль, если бы не знал, что Мария Стюарт имеет счастье внушать благоговейное почтение тем, которые стоят от нее далеко, и что это почтение улетучивается при ближайшем знакомстве с нею.

Дуглас встал и, схватившись за меч, воскликнул:

— Ваше высочество, неужели я должен защищать честь королевы против ее супруга?

— Хорошо было бы, если бы вы могли сделать это с помощью доказательств, а не меча. Будь она просто леди Дарнлей, я не стал бы делиться с вами ее бесчестьем, но она — королева, и я не желаю лечь под топор из-за того, что не могу перенести свой позор. Подлый итальянец разделяет со мною ложе шотландской королевы, и кто поможет мне в моем мщении, тот спасет честь Шотландии.

Дуглас побледнел, обвинение было чересчур смело и высказано слишком уверенным тоном, так что трудно было усомниться, тем более, что Дарнлей выставлял напоказ собственное бесчестье.

— Да, — продолжал Дарнлей, — я не хотел верить старым россказням про Кастеляра, не доверял предостережениям Мюррея и смеялся над ними, потому что твердо верил в чистоту Марии. Но Мюррей был прав, ее ненасытное тщеславие ищет все новых побед, она быстро пресыщается своими любовниками и отказывает мне в королевской власти по той причине, что я должен быть соломенным чучелом, которое играет роль супруга для прикрытия плодов беспутной любви. Не королева, а Давид Риччио отказывает мне в короне, и скоро вы доживете до того, что она наградит его званием лорда. Вы хотите доказательств? Вот взгляните, это — письмо английского посланника лорда Рандольфа к графу Лейстеру, скопированное для меня. Англичане могут торжествовать: шотландский лорд попал в ловушку, чтобы называться отцом ублюдков.

Лорд Дуглас стал читать вслух письмо.

«Мне известно из вполне достоверных источников, — говорилось в нем, — что королева раскаивается в своем замужестве, что она ненавидит лорда Дарнлея со всей его родней; я знаю, что и ему самому небезызвестна благосклонность королевы к другому лицу, знаю, что ведутся интриги под руководством отца и сына, направленные к тому, чтобы наперекор Марии Стюарт овладеть короной».

При этих словах Дуглас угрюмо посмотрел на Дарнлея и сказал:

— Ваше высочество, этому не бывать, пока я жив. Я отдаю в ваше распоряжение свою руку, чтобы убить виновного в случае, если он действительно найдется; но никто не смеет отнять у Марии Стюарт корону или умалить ее власть, пока я в состоянии вскочить на коня и владеть мечом.

— Лорд Дуглас еще сомневается, — с легкой насмешкой заметил Линдсей. — Ведь и Боскозеля де Кастеляра нашли в спальне королевы!

— Разве она виновата, что ее красота сводит мужчин с ума? — пытался защитить Марию лорд Дуглас. — Только ненависть способна обвинять ее, ведь королева сама позвала на помощь и приказала арестовать виновного.

— Пожалуй, из-за того, что Кастеляр ей наскучил, как теперь я! — пробормотал Дарнлей.

— Ваше высочество, — возразил Дуглас, — если вы так мало уважаете королеву как женщину, то я не понимаю, каким образом честолюбивое желание сделаться королем-супругом могло бы восторжествовать в вас над чувством чести дворянина. Право, я начинаю думать, что вы слишком усердно отстаиваете слух, пятнающий вашу честь, чтобы выставить приближенного королевы, мешающего вашим планам, любовником вашей супруги. Но я не позволю шутить с собою, я не сделаюсь слепым орудием вашего честолюбия, а потребую доказательств, прежде чем примусь помогать очистить корону от пятна, наведенного на нее, пожалуй, только вашим воображением и ненавистью к вашей супруге.

— Милорд, — возразил Дарнлей, — я представлю вам, доказательства, если вы поручитесь своею честью не выдавать нашего замысла и помочь нам в наказании виновного, когда его вина будет вполне обнаружена.

— Вот вам в том моя рука! — ответил Дуглас, — Но едва он удалился, как Дарнлей и прочие заговорщики разразились хохотом.

— Берегитесь! — воскликнул Линдсей. — Дуглас обещает свою помощь из-за того, что завидует итальянцу. Право, если бы не существовало на свете ревности, Мария могла бы выступить в поход с целым войском обожателей.

Однако Дарнлей был озадачен, потому что при словах Дугласа Рутвен сочувственно кивнул тому головой, и он понял, что эти двое поставят ему преграду на дороге, если он не заручится своевременно помощью еще и других лордов. Смерть Риччио избавляла его только от человека, который отсоветовал Марии предоставить ему королевскую власть, но эта кровавая расправа должна была ожесточить ее, и, пожалуй, он, ненавистный муж, более потерял бы, чем выиграл, от смерти итальянца.

Из такого замешательства вывел его граф Мортон. Протестант, близкий родственник Мюррея, он, естественно, боялся лишиться занимаемых им должностей и своих ленных владений, если бы господство католицизма в стране чересчур усилилось. По этой причине он уговорился с Дарнлеем завязать тайные сношения с наиболее гонимыми мятежниками и с Англией. Их целью было заручиться содействием самых влиятельных баронов для осуществления своего плана, состоявшего в том, чтобы убить приближенного королевы, распустить парламент, которому предстояло осудить бежавших лордов, предоставить Дарнлею верховную власть и поставить Мюррея во главе правительства.

Были составлены две так называемые «конвенции» для обоюдного торжественного обязательства между королем и его сторонниками. В первой из них, подписанной Дарнлеем вместе с Рутвеном, Дугласом, Линдсеем и Мортоном, король заявлял, что так как королева окружена безнравственными людьми, которые обманывают ее, то Дарнлей с помощью дворянства захватит этих людей и в случае сопротивления предаст их смерти. Он обязывался, со своей стороны, доставить доказательства того, что королева нарушила супружескую верность, и обещал оказать внутри замка помощь своим сообщникам в защите от королевы. Во второй конвенции Мюррей и его единомышленники обязывались содействовать Дарнлею защищать реформатскую религию, уничтожать ее врагов и предоставить Дарнлею верховную власть, за что тот должен был помиловать Мюррея с прочими мятежными лордами и восстановить их в правах владения поместьями и в почетных званиях.

Эти письменные договоры были представлены Рандольфу с тем, чтобы он ходатайствовал о помощи перед Елизаветой, и английский посланник написал по этому поводу лорду Бэрлею следующее:

«Вам известны несогласия и ссоры, возникшие между королевой и ее супругом, потому что, с одной стороны, она отказывает ему в матримониальной короне, а с другой стороны, до него дошли слухи, что его супруга ведет себя так, как невозможно допустить, и чему мы не поверили бы, если бы это не получило слишком широкой огласки. Ради устранения предмета этого скандала король решил присутствовать при аресте и наказании по закону того, кто виновен в преступлении и нанес ему величайшее бесчестье, какому только может подвергнуться человек, в особенности лицо его звания. Если шотландская королева воспротивится тому, чего от нее потребуют, и найдет средство заручиться какою-либо силой внутри страны, то ей будет оказано сопротивление и ей придется удовольствоваться помощью лишь той части дворянства, которая, к сожалению, осталась верна ей. Если же она станет искать поддержки за пределами Шотландии, то ее величество королеву Елизавету будут просить милостиво соизволить принять под свою защиту шотландского короля и лордов».