Объединив три двора Франции эпохи барокко, мы получаем классический синтез, который впоследствии станет двором Людовика XIV.

Бытует мнение, что История порой бывает подвержена тектоническим воздействиям. Так, в 1660 и 1661 годах некое течение словно сдвинуло Западную Европу (Францию, Англию и т. п.) в сторону абсолютной монархии. Точно так же в 1640–1642 годах, когда странный разлом спровоцировал потрясения и революции. Несмотря на вывоз драгоценных металлов из Америки, несмотря на размеры своей империи, несмотря на отвагу своих моряков и воинскую доблесть своих tercios, набранных из числа добровольцев и считавшихся непобедимыми[146], испанская мощь на протяжении нелегкого 1640 года была сильно поколеблена.

До этого Франция и Испания, похоже, сражаются на равных. Королевство Людовика XIII опережает Испанию в приросте населения, а его гражданские институты власти становятся предметом зависти и восхищения в других европейских государствах. Французский морской флот, не слишком большой, но полностью обновленный, обретает великолепных предводителей — сперва Сурди, а потом Майе-Брезе. Сухопутные военачальники демонстрируют компетентность и невероятную удачливость: Гебриан, похоже, унаследовал таланты курфюрста Саксен-Веймарского, много обещает и молодое поколение (во главе с Тюренном и Гассьоном). Испания Филиппа IV, владения которой в Европе простираются от Антверпена до Неаполя, от Безансона до Гибралтара, от Перпиньяна до Лиссабона, в конце 1639 года является первым государством в мире. Но ее ахиллесовой пятой становится организационное разобщение: говорят не об Испании, а об Испаниях, даже когда речь идет только об Иберийском полуострове. Король Филипп IV является залогом единства, хотя корона Португалии — достаточно недавнее и искусственно приобретенное наследство (1580). То же касалось, возможно, и языка, поскольку Лузитания и Бразилия продолжают говорить на португальском. Конечно, остается еще религия — католицизм, зрелищный, пылкий, победоносный, редко склонный к тонкостям, а еще менее к терпимости.

Символ этого равновесия двух противников подчеркивается противостоянием двух равных между собой validos. Оливарес, родившийся двумя годами позже Ришелье (1587) и умерший спустя три года (1645) после своего противника, так же как Ришелье, пользуется полным доверием своего господина. И тот и другой католики, умные, волевые, талантливые, отважные и прозорливые (а также нервные и страдающие маниакально-депрессивным психозом). Как и Ришелье, «Оливарес является государственным человеком, опережающим свое время». Первый уменьшил власть знати, исправил и развил гражданскую администрацию, создал материально-техническое обеспечение армии, полностью пересмотрел систему альянсов Франции. Второй, Оливарес, привлек в Испанию марранов (на чью финансовую помощь надеялся), умерил рвение инквизиции, покровительствовал возвращению евреев и мавров. Он без труда понял, что составляет силу и результативность Ришелье: управление страной, «объединенной прежде всего в сфере налогов и национальной обороны» (Б. Бенассар). И попытался сделать из «Испаний» испанскую версию Франции. К несчастью для него, этот проект плохо сочетался с «множественностью институционных систем» Испании, отвернувшихся от своего отважного инициатора и приблизивших закат богатой и гордой страны, переживавшей свой «золотой век». Вынужденный содержать армию в 70 тысяч человек и раздраженный тем, что финансирование и содержание армии ложится тяжким грузом на Кастилию, Оливарес придумал то, что он называл объединением армий: участие каждого королевства или провинции в содержании морского флота и сухопутной армии. Начиная с 1626 года он облагает займами (возрастающими) и набором рекрутов арагонцев, не слишком этим довольных. Затем этот новый порядок, от которого ждут усиления единства и патриотизма, распространяется на другие области. В некоторых районах полуострова противостояние этой насильственной национализации войны вскоре принимает опасный размах. Разумеется, объявление войны Францией в 1635 году вызывает прилив патриотизма, но он тут же уменьшается, когда речь заходит о сражениях с голландцами или оккупации Мантуи. Победы кардинала-инфанта — Нердлинген в 1634 году, Корби в 1636 году — кажутся испанцам достойными и даже славными. В 1638 году Оливарес лично отправляется на помощь осажденному войсками Людовика XIII Фонтараби (этот эпизод обессмертил Веласкес). Но по мере продолжения войны «страна все больше и больше беднеет и деморализуется» (М. Девез). И это только начало.

Постоянно неспокойная начиная с 1636 года Каталония открыто поднимает бунт 7 июня 1640 года. Она отказывается приносить требующиеся от нее жертвы. Оливарес быстро разбирается в опасной ситуации. Его верная Кастилия обескровлена; государство на пути к банкротству; Аррас, осажденный в июне, вынужден капитулировать 9 августа. Каталонское восстание, вызвавшее военное вмешательство, открывает границу для французских войск, более чем на два года обрекая на неудачи армию Филиппа IV.

Оказавшись под угрозой уже на двух фронтах — в Барселоне и Артуа, — Оливарес теперь видит, как из-под власти его короля выходят Португалия и ее колонии. Каталония всегда была неприязненной (и таковой осталась); Португалия же на протяжении всех шестидесяти лет своей аннексии оставалась враждебной. Если Оливарес и удивлен восстанием в Португалии, то исключительно из-за недостатка трезвости, порожденной многими заботами. «Он был потрясен, узнав, что группа дворян посадила на трон Жуана IV [герцога Браганса] (1 декабря 1640 г.)» (Вероник Жерар); 16 декабря новый король торжественно вступил в Лиссабон. С этого момента события ускоряются. Каталония обращается за помощью к Людовику XIII. 23 января 1641 года кортесы низлагают Филиппа IV, а затем передают титул графа Барселонского королю Франции. 4 декабря 1642 года маршал де Ла Мотт-Уданкур, вице-король Каталонии, торжественно въедет в Барселону. 9 сентября 1641 года испанские войска выведены из Перпиньяна.

Фортуна отказывается поддержать графа-герцога Оливареса. На сей раз — в который уже раз — она помогает Ришелье.

Существует «Реестр тех, кто командовал войсками, начиная с осады Ла-Рошели», выпускавшийся благодаря кардиналу и для него вплоть до 1642 года. Этот текст, иногда грубый и неожиданный, дает возможность понять, «как Ришелье выбирал своих генералов» (герцог де Ла Форс). Автор «Истории кардинала Ришелье» восхищается в ней «суждениями, сформулированными в столь непреклонном и ярком трактате», «четким и решительным тоном», безапелляционными приговорами, достойными такого «великого министра», такого «великого ума». Однако не следует забывать, что военачальников назначал король: тем не менее, если «в армии насчитывалось мало хороших военачальников», то, возможно, в этом упрекали министра-кардинала? Иногда, но не всегда.

Похвалы (довольно редкие) и ругань (частая) в «Реестре» от января 1642 года выявляют мысли и настроение Ришелье: решения в отношении генералов и адмиралов указывают на суровость их автора. Они сочатся желчью в ущерб восхищению или признательности, правде и интеллектуальной порядочности. В записках об умерших, сосланных или впавших в немилость военачальниках, которые преданные секретари кардинала сохранили, как того требовал порядок, заметна явная и чрезмерная злопамятность.